В Петербурге работало больше трехсот пятидесяти промышленных предприятий, если считать вместе с Заводским и каждому рабочему, его семье, студентам, чиновникам и аристократии требовались квартиры, комнаты или койки. Обычно на квартиру уходило до четверти заработной платы жильца. Для богатых квартиры от пяти до пятнадцати комнат за пять тысяч в год, это не считая прихожей, кухни, ванной, в такой, например, жил Вадим.

Новые общежития строили с длинными коридорами, к которым выходили множественные комнаты. Здания строили высотой в пять этажей, с применением новейших машин из Заводского. На первом этаже размещали кухни, прачечные и квартиры коменданта общежития.

Михаил отпустил уже третью группу торговцев, которые приходили договориться лично о “добровольной” оплате на содержание бедных кварталов. Захарченко улыбался, ничего не обещал и все-все и всех-всех записывал. Он бы попросил Вадима о другой работе, но раз в час-два прибегали уличные мальчишки с докладом. Вот и сейчас, к нему заглянул паренек лет десяти.

— Вашблогародие, тут эта, новости.

Михаил кивком подозвал паренька ближе.

— Значиса, мой хозяин два дня назад видел, как в порт пришло много босяков. Все злые как черти, и трезвые!

У Михаила поднялась бровь.

— Вот тебе крест, вашблогородь, — паренек перекрестился. Выглядел он худеньким, но одежда целая, чистая, как на скелете не висела.

— Что за лавка?

— Так это, обувная. Ну я помогаю, в следующем году обещали сделать подмастерьем! — паренек с гордостью выпятил грудь.

— Понятно, это все? — Михаил здоровой рукой достал тетрадь, чтобы записать слова маленького разведчика. Вадим назвал его амбидекстром, за умение красиво писать обеими руками, потом-то Захарченко от доктора Гаазы узнал, что это научное название. Медицина точно не входила в интересы майора.

— Нет, вашблогородь. Там еще, в тех же складах, вернее, появлялся один хосподин с цилиндром на голове и нерусской речью.

— Это тоже хозяин рассказывал? — нахмурился Михаил.

— Нет, вашблогородь, это я уже бегал посмотреть. Ну посмотрел, — парень замялся, — они из ящиков ружья доставали.

— С чего ты взял, что именно ружья?

— Да что мы, в порту солдат никогда не видели? Ружье каждый узнает, вот! — парень перекрестился.

— На, — Михаил бросил гривенник парнишке, — за хорошую работу.

— Благодарствую, — разведчик спрятал монету за щеку и убежал.

Михаил же проводил его взглядом и постучал пальцами по тетради. Он записывал уже третье донесение о группе вооруженных людей в доках. Пока Кондрат зачищал дороги, именно Михаил отвечал за город.

***

Из администрации пацан выбежал на дорогу и скрылся в узких улочках еще старинного квартала. Он прошел в узкий дворик-колодец, где его ждал пузатый господин с бледным лицом утопленника.

— Вашблогородь, се сделал, — отчитался паренек и неуверенно добавил, — вы же отпустите сестренку?

— Конечно, ее отпущу, я же не монстр какой-то, — засмеялся Седой и поманил парня ближе.

Улыбчивое лицо Седого поплыло, как восковая фигурка. Парень не успел закричать как Седой поднял его за плечи и затолкал в огромную глотку. Он запихивал в себя парня постепенно. Как большой удав он съедал жертву целиком, только в редких случаях оставляя куски, когда уже совсем не лезло. Вот пара маленьких ножек исчезла в бездонной глотке.

Сперва Седой не понимал, почему от одних людей его воротило, а на других он не мог спокойно смотреть, а потом дошло: чем аппетитнее выглядел человек, тем больше болячек у него было. Самые вкусные часто хромали, ходили с сыпью или страдали от недержания, некоторые мучались головными болями или отдышкой. Съедая такого больного, он делал мир чище, поэтому Седой мог смело называть себя санитаром города. Мелкие разборки между бандами его не особо интересовали, но возможность прекратить бессмысленные убийства и направить энергию на более важную, всеобщую миссию, его определенно интересовала. Не зря же Седой на свет появился именно таким.

***

В салоне на первом этаже ателье Реймах поздно вечером горел свет, а у входа ждало несколько экипажей. За чаем с бисквитами собрались дамы, чтобы обсудить вопросы столичной моды. Ателье сильно преобразилось с момента, когда в его двери впервые вошел Вадим. Не проходило и дня, чтобы уважаемые люди не заказывали костюмов и платьев. Ученики военных академий, больше не могли позволить себе строить здесь мундиры, зато с гордостью хвастались друзьям, что когда-то покупали именно здесь.

Гости сидели вокруг нового кофейного стола на витых ножках. К Гертруде пришли Ханна Волович, Гордикова Евдокия Романовна, Варвара Федеоровна Гааза, Дарья Мальцева и другие.

— Я вот что вам скажу, мы тоже должны проявлять смелость! — говорила Дарья на французском, продвигая более смелые французские веяния общества.

— Милая, смелость это одно, а порядок — другое, — не согласилась Гертруда, — вот недавно я купила мастерскую для панье. Смело? Думаю, что да. Нельзя сидеть только с тем, что досталось от родителей, нужно развиваться.

— Голубка, но не у каждой в друзьях есть Фабрикант, — поправила ее Евдокия Романовна. Она как жена известного банкира, пользовалась определенным авторитетом, — сейчас в моде пение и стихи. Выучите несколько поэм — уже покажите себя с лучшей стороны.

— Не у каждой, в друзьях миллионщики, — согласилась Гертруда, — но бог дал нам силы думать самим. С опорой под боком, конечно, легче, — она грустно улыбнулась, — но человек предполагает, а бог располагает.

Дамы заговорили не сразу. У каждой в жизни случались печали и сожаления. Каждая училась с ними жить, пронося сквозь время как ценное воспоминание.

— А я даже не знаю, — грустно вздохнула Фанни Кембл, — я бывала у мужа на плантациях, где используют труд рабов, и не уверена, что хотела бы править невольниками.

Английская актриса смогла подружиться с Гертрудй на почве любви к моде. Мадам Реймах тепло улыбнулась ей, по белому завидуя молодой красоте.

— Вот, наша дорогая гостья из далекой Америки, понимает, что мир должен меняется, — победоносно заявила Дарья.

Расходились они под присмотром слуг.

— Петр, мне бы горячую ванну, — сказала Гертруда, проводив гостей. Верный слуга уже десятилетие проработал в ателье и молча пошел исполнять приказ. Он понял, что хозяйка снова будет грустить о невернувшемся солдате.

Фанни молча села в приехавшую карету, где ее в тени салона ждал сэр Джордж.

— Доброго вечера.

— Он был добрым, пока не появились вы, — актриса отвела взгляд.

— Зря вы так. Мне же нет никакого удовольствия, давить на вас.

— Так отпустите! Отпустите Пирса и больше меня не увидите!

Сэр Джордж подался вперед, чтобы свет фонарей показал сочувствие на его лице.

— Я бы рад, честно. Но не могу. Для вас есть задание, — он протянул конверт.

Фанни выдернула конверт и с трудом прочла, пока они ехали. А как прочла, то всхлипнула.

— Вы не посмеете!

— Такова цена, — пожал плечами сэр Джордж, — знайте, что мне тоже это противно.

— Нелюди, — Фанни вытерла слезинку с уголка глаза.

Ее привезли и оставили одну в гостинице, где девушка смогла полноценно дать волю чувствам. А карета с англичанином поехала дальше. Сэр Джордж пусть и был преступником, но никогда не любил воевать с женщинами. Да, он любил бить врага прямо в сердце, организовывая покушения на самых значимых противников английского бизнеса в Российской столице, но всегда обходил удары по нежным, молодым сердцам девушек. Он грустно усмехнулся, подумав до чего дошли головы в Лондоне, если послали актрису делать грязную работу. А все из-за чертовой краски. В виде парошка, тканей или костюмов она безумно заинтересовала уважаемых людей. Сначала никто не придал должное появлению фиолетового шелка в обычном ателье, а потом стало поздно. Фабрику по покраске вещей охраняли лучше, чем некоторые крепости. Постоянные патрули, высокие кирпичные стены, дозорные вышки и политика “сначала стреляй, а потом задавай вопросы”, все это мешало получить и рецепт, и метод получения красок.