Захарченко медленно-медленно повернул голову в сторону темного проулка и выдохнул облачко пара.
— Миша, — голос звал тихо, но настойчиво.
От подувшего ветра заскрипел единственный во дворе фонарь, который висел над спуском в лавку. Нехорошо так заскрипел. Противненько. По разумению Захарченко, который положил руку на револьвер, за такой несмазанный фонарь люди должны получать… похвалу, чтобы потом ходили по улицам и светили прохожим фонарями под глазами.
— Кто там? — Захарченко шмыгнул носом и перешагнул лужу. Он тихо взвел револьвер и расстегнул вторую кобуру.
— Я это, Миша, я, — голос из чисто женского перешел в завышенный мужской.
Из тени проулка сначала показалось пузо, а потом и толстая рожа. Дождевая капля упала Захарченко на лоб и неудачно скатилась по неморгающему глазу, в котором отразился мерзкий силуэт Седого. Пузатый бандит с бледной, как у утопленника кожей миролюбиво улыбался, пока дождь барабанил по его второму подбородку, капая на растянутый сюртук.
— Не узнал?
— Ты же умер, — прошептал Захарченко в ответ, — я сам тебя убил…
— Ну-у-у-у, как видишь, — развел руками Седой.
— Это можно исправить, — Михаил вскинул револьвер.
Выстрелы загремели, прежде чем Седой успел сказать хоть слово. Бандит покачнулся и неуверенно отошел на пару шагов, снова погрузившись во тьму проулка. Револьвер в руке Захарченко щелкнул бойком по пустой гильзе. Белый дым сдувало в сторону подъезда. Прогремело шесть выстрелов, а бандит так и не упал.
— Зря, могли бы поговорить спокойно, — на уровне глаз Седого во тьме загорелась пара голубых огоньков.
Захарченко отступил и пригнулся. Над его головой, как кнут, мелькнуло полупрозрачное щупальце, звонко щелкнув в воздухе. Михаил прыгнул к стене и перекатился через лужу, когда второй удар щупальцем выбил искры из брусчатки за ним.
— Шустрый!
Михаил не ответил, выхватил из кобуру второй револьвер и выстрелил не вставая. Захарченко разрядил все шесть выстрелов прямо между огоньками во тьме. И ничего. Ни звука рикошета, ни сдавленных криков от врага. Из тьмы ударило щупальце, которое схватило Михаила за плечо и потащило к проулку. Седой не стал выходить на свет полностью, только показал нос и дыхнул Захарченко в лицо недельным перегаром и затхлой гнилью.
— Мне нужно поговорить с твоим начальником, — прошептал Седой и принюхался к Михаилу, как повар нюхает обед перед подачей на стол.
— Гори в аду, — Захарченко дернул рукой, доставая короткоствольный револьвер из внутреннего кармана пальто. Короткий ствол уперся в мягкое пузо и выплюнул тяжелую пулю, которая продырявила пуговицу, оставила обгоревшую дырку в сюртуке и рубашке, и завязла как комар в смоле. Вторая, третья и все оставшиеся пули прошли в полупрозрачное пузо Седого, оставляя тонкие дорожки из пузырьков, прежде чем остановиться.
— Говорю же, зря! — Седой тряхнул рукой-щупальцем и с размаху ударил Михаилом об стенку. В ключицу Захарченко слабо хрустнуло. Он соскользнул по стене дома.
— Передай послание, что я просто хочу поговорить, — Седой поклонился и пошел в сторону проспекта. Прежде чем скрыться из виду, он тряхнул ногой, как смахивают воду с обуви, и на землю посыпались свинцовые пули Уманского. До Михаила донеслись крики и свистки растревоженных выстрелами околоточников. Захарченко болезненно застонал, цепляясь здоровой рукой за стенку, чтобы подняться, но укол боли отдался по всему телу с такой силой, что ему пришлось лечь обратно на землю.
Любопытные соседи выглядывали в окна, но выходить во двор не спешили. Михаил лежал и смотрел на тяжелые тучи. По воде захлюпали тяжелые сапоги.
— Эй, здесь кто-то лежит! — над Захарченко склонился усатый городовой с масляным фонарем, — живой! Сюда, быстрее!
***
День начался с приглашения в литературный клуб. В доме Мальцевых Вадим планировал перехватить сразу нескольких знакомых. А пока он ехал в карете и перебирал письма.
Сильнее всего удивил Питерский университет, мягко отказавший Вадиму в профессиональной деятельности и публикациях, вот только одновременно пришло приглашение от Главного Инженерного Училища. Научная комиссия пригласила Вадима с публичной лекцией на основе статей, которые он им оправлял. Училище выпускало свой журнал “Инженерные записки” с двадцать шестого года. Преподавательский состав активно участвовал в выпуске журнала, мотивируя учащихся писать статьи. К сожалению тома выпускались не периодически, а по мере накопления материала. Вадим не держал еще в руках последний выпуск, но знал, что там засветились статьи за его авторством. Теперь он ждал ответа или критики от видных научных деятелей Российской империи или других передовых инженерных государств, чтобы спровоцировать их на дискуссию и по возможности переманить к себе на службу.
Ждал критики, а получил приглашение на публичную лекцию, которую ему пообещали учесть в защиту магистерского звания. На Докторскую, видимо, Вадим еще не написал.
Карета остановилась у трехэтажного дома. Молодые люди и любители поэзии как раз потихоньку поднимались в квартиру Мальцевых.
— Вадим? Вадим, вы вернулись? — радостный девичий голос ударил по ушам, стоило только Беркутову подойти к парадной.
Лучезарная Варя вспомнила, что приличной даме не стоит кричать, покраснела и закрылась веером. Рядом стояла молчаливая Дарья и взглядом опытного экзекутора посылала какие-то многообещающие сигналы. Вадим расслабил воротник рубашки, чувствуя подступающую духоту. В литературном клубе коварные дамы из светского общества подготовили настоящую засаду. Он готовился, но это не спасло от града вопросов:
— Вадим Борисович, а правда, что вы стрелялись с самим Лермонтовым? — первой тему открыла Дарья, вызвав переполох.
— Михаил Юрьевич, выжил после дуэли…
— А правда, что вы видели смерть гения русской поэзии? — спросила девушка с рыжими завитками и россыпью веснушек на лице.
— Мы вместе служили и воевали, он погиб на моих руках от рук… — Вадим на секунду замялся, в комнату зашел Анатолий, улыбнулся и тихо сел, чтобы не мешать, — погиб от клинка коварного османа.
— Как османа? — ахнула рыжая.
— Это был тяжелый бой. Надеюсь, что не нарушу государственной тайны, если расскажу, что на Кавказе черкесам помогают османы. Не нарушу же, господин дипломат? — Вадим кивнул на притихшего Анатолия, переведя на него все внимание.
— Господин дипломат, мы же не оставим вмешательство Осман без внимания? — уточнила Дарья, — им нельзя прощать гибель Михаила Юрьевича.
— У нас сейчас и так прохладные отношения, — Анатолий решил не обострять ситуацию.
— Все могло бы быть иначе, если бы такой профессионал, как Анатолий представлял Россию в Константинополе, — как бы невзначай заметил Вадим и поймал на себе осторожный взгляд Анатолия. Пока члены клуба отвлеклись на политику, Вадим вышел из комнаты и, миновав пару слуг, постучал в дверь кабинета.
— Войдите, — внутри ждал отец Дарьи — Мальцев Сергей Петрович.
Он не показывался на литературных собраниях дочери, предпочитая работать в тишине кабинета.
— Сергей Петрович, доброго дня, — Вадим поклонился.
— Вадим, доброго, доброго утра, — Мальцев поднялся с кресла навстречу гостю. Бравый офицер даже в гражданском сюртуке выделялся широтой плеч и статной фигурой.
— Рад, что застал вас дома, — Вадим достал письмо с отчетом. Сергей Петрович входил в число владельцев компании Вестник и следил за ходом дел компании, — я подумал заглянуть к вам с отчетом.
— Вадим, пустое, — Мальцев предложил присесть на диван рядом с камином, — ваш управляющий мне все уже прислал. И не буду скрывать, я доволен. Надеюсь услышать о ваших приключениях на Кавказе, когда вернусь. Интересно узнать, как поживают некоторые мои товарищи еще с Отечественной.
— Вы уезжаете? — удивился Вадим.
— Верно, его императорское величество недоволен ходом строительства железной дороги. Государство уже потратили тринадцать миллионов, а обзавелось пока только одинокой колей.
