«Ах, как удивится отец, встретив меня здесь! И ведь это случится уже сегодня за обедом! Он слишком рьяно оберегает меня. Как бы ни стал отгонять от меня моих поклонников… А их у меня будут с десяток. Бедный отец! Возможно, я разобью ему сердце, но ему пора выпустить меня из-под своего теплого крыла!» — вдруг подумала Альенора и улыбнулась этой мысли. Благо, ее горделивая проводница не видела этой улыбки, иначе подумала бы: «И чему эта девица так глупо улыбается? Расточает свои ужимки попусту!».

Девушки минули большой зал и теперь шли по широкому коридору, наполненному жителями дворца. Все эти люди, питавшиеся за счет короля и считающие себя избранными, смотрели на незнакомую им девушку с любопытством, однако были и те, кто закатывал глаза или тихо посмеивался: ха! Еще одна добыча Генриха! Уж он-то ее уложит в свою постель! И даже его распрекрасная Анна не помешает ему соблазнить эту прелестную и, должно быть, наивную девушку! Кто она? Одна из многих. Лишь немногие вспомнили, что встречали эту девушку ранее, в замке Нортонов, остальные же не желали обременять себя воспоминаниями.

Когда девушки проходили мимо небольшой компании молодых красавцев с аккуратно подстриженными, по последней моде, бородками, и одетых в дорогие расшитые костюмы для верховой езды, Альенора с удовольствием заметила, что привлекла к себе взгляды всех этих щеголей, которые тотчас принялись громко шептаться и сетовать, что теперь придется сочинять новые сонеты, ведь во дворце появилась такая яркая новая птичка!

«О, вы будете писать мне сонеты! Я буду заставлять вас писать мне сонеты каждый день! А если мое требование не будет выполнено, я измучаю вас холодом и равнодушием!» — коварно усмехнулась про себя Альенора, но не опустила взгляд наземь: пусть видят, что она не нежный скромный цветок, а раскрывшаяся белая роза с длинными острыми шипами. Пусть знают, что, если они желают ее благосклонности, им придется заслужить ее потом и кровью.

Нет, она не будет играть в невинную овечку и примерять образ провинциальной простушки, благодарной за любой восхищенный взгляд, короткий сонет или красивое слово. Скоро весь дворец узнает, что не только леди Анна Болейн обладает талантом очаровывать и влюблять в себя кавалеров. Конечно, с будущей королевой ей в этом искусстве не сравниться, но совсем скоро она научится всем придворным тайнам…

— Леди Болейн сама заговорит с тобой. Сама же не смей говорить ей ни слова, — вдруг услышала Альенора холодный голос своей проводницы, который вырвал ее из тумана мечтаний о славе и власти над мужскими сердцами.

«Что? Уже? Неужели сейчас я увижу Анну? — с восторгом и вдруг ниоткуда взявшейся робостью подумала мисс Нортон. — Но я не готова… Господь Всемогущий, я не готова!»

Однако выбора у Альеноры не было: фрейлина Анны постучала в тяжелые украшенные замысловатой резьбой двери, и они тут же широко открылись, представляя взору большой уютный зал, полный дорого одетых красавиц фрейлин и леди Анну Болейн, сидящую на невысоком помосте в похожем на трон кресле.

— А вот и мисс Нортон! — послышался красивый голос Анны, и она поманила Альенору своим длинным точеным пальцем, а сама обратилась к своим фрейлинам, которые даже не удосужились поприветствовать новоприбывшую взглядами: — Мисс Нортон является дочерью советника Его Величества. Я пригласила ее в наш тесный кружок и надеюсь, что вы примите ее с таким же теплом и любовью, как я.

На мгновение Альенора растерялась: тот миг, о котором она мечтала, настал… Анна ждала ее! Она сидит там, так близко! О, волшебный миг! Но как же избавиться от мысли, что все это не сон?

— Иди! — вдруг тихо прошипела ей на ухо ее проводница и, окинув Альенору насмешливым взглядом, сделала низкий реверанс Анне и прошла к свободной, стоящей у окна низкой скамейке, одной из тех, на которых располагались другие фрейлины, собравшиеся полукругом у ног своей Леди.

«Все верно: королева всегда должна оставаться выше своих подданных. Когда все сидят на скамейках, Анна занимает свой заслуженный трон!» — пронеслось в разуме Альеноры, и, усилием воли отбросив робость, она грациозно прошла к леди Болейн, присела в очаровательном, до самого пола, реверансе, без труда поднялась из него и, устремив на Анну смелый взгляд, промолвила:

— Леди Болейн! Самая прекрасная из земных женщин! Вы послали за мной, и я примчалась на крыльях ветра по первому вашему зову! — Она вновь опустилась в реверансе, но в это раз застыла, словно не желая подниматься без разрешения будущей королевы.

Польщенная Анна удивленно улыбнулась: какова девица! Ее речи сладки, как мед! Ее повиновение схоже с поклонением! Значит ли это, что мисс Нортон готова стать шпионкой или пожертвовать своей жизнью, если это потребуется?

Одна из фрейлин вдруг насмешливо хихикнула, но Анна тотчас метнула в нее такой убийственный взгляд, что та сжалась, закрыла рот и устремила взор на свое шитье.

— Не обращай внимания на Бетси, милое дитя, — ласково сказала Анна, подойдя к Альеноре и подняв ее из реверанса. — Порой она ведет себя как крестьянская девка, и тогда я задумываюсь, а не отослать ли мне ее домой?

Бетси побледнела, сглотнула и часто заморгала, пытаясь скрыть слезы обиды. Но она не сказала Анне ни слова в свою защиту. Да и имела ли она возможность?

Все фрейлины леди Болейн знали одну истину: Анна резка и иногда может оскорбить так, словно кинжал в сердце воткнет, но следует лишь молча проглотить обиду, скрыть ее за любящей улыбкой и надеяться, что своенравная возлюбленная Его Величества не осуществит свои постоянные угрозы, которые она бросала с такой легкостью, будто ее голову уже покрывала тяжелая золотая корона королевы Англии.

Некоторые из фрейлин Анны ранее входили в свиту неугодной супруги короля Екатерины Арагонской. Кто-то из девушек посчитал верным предать свою прежнюю королеву и перейти на сторону Анны, а для кого-то это был вынужденный шаг, продиктованный авторитетом отцов или даже всего своего рода. Но лишь немногие из них мучились совестью и своим предательством Екатерины. Большинство девушек поменяли испанский чепец на французский без колебаний и сомнений: хочешь быть в милости короля — значит, будь в милости той, что завладела его сердцем.

И все же, несмотря на грубость Анны, ее козни и оскорбления, почти все ее фрейлины служили ей верно и предано, как собаки. Для нее они шпионили, сеяли раздор, покоряли сердца нужных Анне мужчин, и готовы были упасть к ее ногам и целовать ее туфли, если она прикажет им это.

— Я нисколько не обижена, моя леди! — спокойно улыбнулась Альенора, глядя в черные, как омут, глаза Анны. — Все собравшиеся в этом зале девушки желают вашей милости и любят вас, и немудрено, что каждая из них ревнует ваше внимание.

Анна лукаво прищурилась и склонила голову на бок: эта птица прелестно поет! Но заслуживает ли она чести быть посаженной в ее, Анны, золотую клетку? А вдруг она окажется бесполезной? А вдруг Анна ошиблась, когда думала, что, заполучив себе мисс Нортон, также заполучит дружбу и преданность ее отца? Ведь, прикрываясь красивыми строками письма и высокими похвалами девушке, леди Болейн стремилась лишь к одному: распространить свое влияние на всех приближенных Генриха. Эта девчонка должна уговорить своего отца поклясться Анне в верности и докладывать ей обо всем, что доносили его собственные шпионы. Пригласив в свою свиту Альенору Нортон, мисс Болейн всего-навсего сделала очередной шаг конем на опасной шахматной доске большой политики, и не более. Сама мисс Нортон была ей неинтересна. Но эта девушка оказалась слишком красивой, и это обстоятельство доставляло возлюбленной короля неудовольствие.

Анна внимательно всмотрелась в каждую черточку лица своей новой фрейлины.

«Прелестница… Молода и свежа. Эти красивые глубокие голубые глаза принесут немало страданий придворным красавцам. И Генрих ведь тоже не сможет не заметить это милое лицо и эту чистую белую кожу. Что, если он заинтересуется ею, как заинтересовался когда-то мной, когда я была фрейлиной его старой жены-испанки? — невольно подумала всесильная мисс Болейн, рассматривая юную светлую красоту своей новой фрейлины. Смотря на Альенору, она осознала, что сделала ошибку, пригласив во дворец этот невинный великолепный цветок. — Но, если я отошлю ее домой, все поймут, что я побоялась соперничества… Нет. Ни одна женщина, пусть и сама Афродита, никогда не сможет стать мне достойной соперницей за сердце Генриха! Он мой! И корона Англии тоже моя! Пусть остается и служит мне. Ее глаза блестят таким восхищением мною, что, уверена, я вышколю эту собачонку себе во благо!»