Несмотря на ошибочные домыслы Молли, мисс Нортон и сама осознавала, что ее поведение и даже сам визит сэра Уолша вызовет среди обитателей замка живой интерес, и, без сомнений, на нее повесят грехи, которых она не совершала. Альенора никогда не заботилась тем, что говорят и думают слуги, однако девушка с опаской размышляла о том, что будет, если эти дурные слухи распространятся на владения Нортонов и достигнут Лондона. Крестьяне будут насмехаться над ней, а отец, если услышит эту позорную ложь, точно заставит ее выйти за этого нахала, поклонника старой испанской уродины Екатерины! Но, нет, недаром ее зовут Альенора Нортон! Никому и никогда не удастся загнать ее в клетку!

— Любовь моя, что произошло? — вдруг услышала Альенора удивленный голос матери за своей спиной. Девушка успела так крепко задуматься, что даже вздрогнула от неожиданности.

— Всего лишь моя неловкость, матушка, ничего больше, — равнодушно ответила Альенора, даже и не думая взглянуть на мать.

— Тебе следует быть осторожней… — начала было леди Нортон, с сожалением глядя на покрытое уже засохшей грязью верхнее платье дочери, лежащее на полу. Ведь оно стоило немало золотых монет!

— Мне нужны новые платья, — перебила ее Альенора. — Самые красивые, по самой последней лондонской моде. Прикажите снять с меня мерки и показать мне самые богатые и благородные ткани, украшения и французские чепцы.

— К чему тебе французские чепцы, мой ангел? — приподняла брови леди Нортон. Она никогда не обсуждала с супругом политику, и не владела знанием того, что творилось в королевском дворце.

— Они идут мне больше испанских, а также они намного легче, — ушла от ответа Альенора. Она не желала делиться с матерью своей радостной вестью, потому что знала: узнай леди Нортон о том, что ее дочь покидает ее, она картинно упадет в обморок или броситься на колени и станет умолять Альенору остаться с ней. Нет, твердо решила мисс Нортон, она поставит свою мать перед фактом и не поддастся ни уговорам, ни слезам, ни мольбам.

— Новые платья будут стоит нам целого состояния, — неуверенно произнесла леди Нортон, все так же стоя у двери и не смея подойти к дочери.

— Прошу вас, матушка, сделайте это для меня, — вполоборота улыбнулась Альенора матери. — К тому же через неделю наступит день, когда вы дали мне жизнь, и мне исполниться восемнадцать лет. Сделайте мне этот подарок, матушка. Не пожалейте денег на вашу любимую дочь.

Мягкие слова, улыбка и нежный тон голоса сделали свое дело: леди Нортон приложила руки к сердцу, и ее усталое лицо украсила полная радости улыбка.

— Конечно, ангел мой! Нам с отцом ничего для тебя не жаль! Я прикажу доставить образцы тканей, украшения и швей сегодня же! — решительно сказала хозяйка замка.

— И туфли, матушка, и сапожки, — довольно добавила Альенора.

— И туфли, и сапожки! — торжественно повторила леди Нортон. — Но, любовь моя, прислуга сообщила мне о том, что наш замок посетил гость…

— Он уже покинул нас, матушка.

— И кто это был? Кто-то из наших знакомых?

— Друг Филипа. Вы незнакомы с ним, но я успела с ним побеседовать…

— Нужно было приказать разбудить меня! Друг Филипа! — Леди Нортон с сожалением взмахнула руками. — Ты провела его на могилу брата?

— Увы, матушка. Он так быстро уехал, — мрачно усмехнулась Альенора, вспомнив, какое неприятное выражение застыло на лице сэра Уолша в финале их горячего спора.

— Как жаль! Но приедет ли он к нам вновь? — с надеждой спросила леди Нортон.

— Возможно, — уклончиво ответила ей дочь. — Но вы немногое потеряли, матушка. Это дурной человек, недостойный знакомства с вами.

— О? — непонимающе произнесла леди Нортон.

— Поверьте мне, матушка. Вы же знаете, что я прекрасно распознаю людские души… — сказала Альенора, как вдруг раздался громкий стук в дверь и голос за нею: «Это Молли, мисс Нортон!». — Заходи, Молли! Ну и долго же ты ходишь!

— Прошу прощения, мисс! Вода поставлена на огонь! Лохань несут! Ах, и вот вам привезли послание! — Молли, зашедшая в комнату, прошла к мисс Нортон и отдала ей в руки красиво запечатанное и украшенное алой шелковой лентой письмо.

— Иди пока на прачечную и передай прачкам вон то платье, — кивнула Альенора в сторону своего забрызганного грязью наряда и с любопытством внимательно рассмотрела письмо.

Послание… От кого? Этого герба она еще не видела. Возможно, это сэр Уолш велел передать его ей? Остыл, образумился… Да, должно быть, он!

«Чего и следовало ожидать! Но чего вы желаете, сэр? Просите прощения? Вновь упрекаете? Или решили дать мне мудрый мужской совет?» — с насмешкой подумала девушка, разворачивая алую ленту, а затем, сломив печать, все так же стоя лицом к окну, принялась за чтение. Едва ее глаза прочли короткий первый абзац, из ее груди вырвался короткий вздох неверия.

— Что там, любовь моя? — поинтересовалась леди Нортон.

— Ничего, матушка, — плохо скрывая свои чувства, бросила объятая радостью Альенора, чем посеяла в душе матери семена подозрения.

Материнское сердце не обманешь: леди Нортон почувствовала, что в этом письме таится ее судьба, и, быстро преодолев комнату, она вырвала из рук дочери таинственное послание.

— Как вы смеете! Это письмо написано мне и мне одной! — возмущенно воскликнула Альенора, пытаясь вернуть себе свою драгоценность.

— Хватит! Я твоя мать и имею полное право! — как раненый зверь прокричала леди Нортон и, оттолкнув дочь на кровать, бросила взгляд на печать. — Нет… — тихо промолвила она, наполняясь яростью и гневом. — Нет! Эту печать я узнаю из всех печатей мира! Болейны! И что же им от тебя потребовалось? — Она принялась лихорадочно, но плохо различая вычурный почерк, читать строки.

— Я скажу вам, что в письме, матушка! — гордо приподняла подбородок Альенора. — Леди Анна Болейн, будущая королева Англии, пригласила меня ко двору занять место фрейлины в ее свите!

— Не пущу! Запрещаю тебе! Посажу на замок! — прорычала леди Нортон, дрожащими руками разрывая письмо на куски. — Ты слышишь меня, Альенора? Ты останешься здесь! Иначе я вновь выброшусь в окно! И в этот раз ты точно лишишься матери!

— Если я не поеду, матушка, если вы заточите меня здесь, как пленницу, клянусь, из окна выброшусь я! — тихо ответила на эту угрозу Альенора. На ее лице была написана такая решительность, что леди Нортон тотчас осознала, что та исполнит свою угрозу.

— Ангел мой… Любовь всей моей жизни! А как же я? Неужели ты хочешь оставить свою матушку? Променять ту, что подарила тебе жизнь, на эту бессердечную женщину? — упав на колени, заплакала бедная мать.

— Я буду навещать вас так часто, как смогу, — холодным тоном сказала Альенора: слезы матери не растрогали ее, скорее, раздражали, как когда-то Филипа. — Вы купите для меня новые платья, обувь и украшения, и я стану самой прекрасной жемчужиной в короне Английского двора!

К счастью, новых платьев, туфель, сапожек, накидок, плащей, перчаток и всего остального долго ждать не пришлось, и уже через месяц Альенора Нортон, горделиво сидящая в своем дамском седле и окруженная надежной охраной, следовала в Лондон. Позади девушки, тихо поскрипывая, ехала большая колымага, заставленная сундуками, в которых хранились драгоценные новые наряды будущей фрейлины при леди Анне Болейн. День был теплым, солнце ярко светило, что усложняло долгое путешествие.

Альенора, одетая по последней моде английского двора и щеголявшая в синем шелковом платье с сильно расширяющимися книзу рукавами, обливалась потом, но и виду не показывала, что утомилась. «Еще немного, и мы набредем на придорожный трактир, где я прикажу принести мне прохладной чистой воды и смогу смыть с себя пыль, грязь и пот» — утешала себя девушка, пытаясь не думать ни о матери, оставшейся в замке, ни о реакции отца, когда тот нежданно-негаданно увидит дочь в стенах дворца, ни о том грубияне-рыцаре сэре Уолше, который не выходил из ее мыслей с той самой неловкой первой встречи. Альенора не желала думать о нем и насмехалась над собой и своей слабостью, однако красавец-друг ее погибшего брата стоял перед ее взором в свете дня и не покидал ее сны. Но это была лишь девичья влюбленность, лишь баловство, потому что при одной лишь мысли о том, что она могла бы стать супругой этого невежды, девушка брезгливо морщилась от знания того, что он поучал бы ее всю жизнь, заставлял сидеть дома, в четырех стенах, и относился бы к ней как к собственности. Боже, какое наказание было бы стать его пленницей! Его и его унижающих женское достоинство жизненных устоев!