Я растерялся. Юрий Гринёв говорил слишком эмоционально, чтобы не отреагировать. И рассуждал, в принципе, логично. Если бы, например, в нашем звене был он, а не Илья, возможно, у нас было бы больше шан…

Я встряхнул головой. Впервые я задумался о том, что состав нашей тройки не идеален. И почему-то неидеальность увидел в Илье.

— Юношеский максимализм не доведёт до добра, — продолжил наступление капитан. — Поверь, я точно знаю, о чём говорю. Я видел это неоднократно… Рассуждай трезво, Никита. Времени ведь и так достаточно потеряно. Подумай над моими словами. Перестань прислушиваться к вашему неформальному лидеру — Телегину. Не поддавайся его влиянию. Подумай о перспективах. Прошу тебя, подумай о будущем, — его тон вновь стал максимально серьёзен. — Будущее в моём звене не только многообещающее. Он просто может иметь место быть. В звене молодых вундеркиндов будущего нет, как бы не прискорбно мне об этом было говорить. Молодость горяча и безрассудна. Ты не раз, наверное, слышал подобное… Тогда, на дальних рубежах, вам повезло. Весь флот сгинул за секунды. Вы дважды спаслись лишь чудом. Но в бою нельзя полагаться на чудо. Нельзя полагаться на везение. Надо рассчитывать на собственные навыки и опыт. На то, чем я обладаю.

— А как же мои друзья?

— Ты должен смириться с мыслью, что выбора у нас нет. Мы или выживем и победим, или проиграем и погибнем. Терциум нон датур, как говорится. Третьего не дано… Но я многое повидал на своём веку. В лётном деле я — мастер. Если я вижу возможность сделать что-то, что поможет сохранить жизнь, я за неё ухвачусь. Как сейчас пытаюсь ухватиться за тебя. И советую тебе смотреть на ситуацию под таким же углом — под углом сохранения собственной жизни. В данный момент, это самое важное для любого из нас.

Я был вынужден признаться самому себе, что слова капитана Гринёва меня зацепили. Он говорил уверенно, не сомневался в себе и своих способностях. Он убеждал меня и у него получалось. Ведь действительно: что будет, если я не вернусь? Я ещё не задумывался о том, что будет дальше. Вместе с парнями я хотел, чтобы нас оценили по достоинству и зачислили в эскадру. Я хотел вновь встретиться с тем инопланетным монстром. И только сейчас впервые задумался о том, что будет, если мы проиграем. Я же всё-таки не неуязвим. Я обычный человек из плоти и крови. Как обычному человеку мне свойственно сомневаться, принимать неверные решения и бояться. И ведь правда, что меньше ошибок ты будешь совершать, если рядом с тобой кто-то более опытный. Кто-то, кто грамотнее оценит ситуацию, не поддастся панике и отдаст спасительный приказ. Некоторый вариант наставника, если можно так выразиться. А если ты будешь принимать решения в одиночку или доверишься команде, где такие же неопытные ребята, ты обязательно напортачишь. И ценой ошибки будет твоя собственная жизнь.

— У тебя есть кто? — неожиданный вопрос капитана выбил меня из состояния глубокой задумчивости. Он смотрел на меня, как рентген. — Я имею в виду, семья.

Я почувствовал, как у меня загорелись щёки.

— Да, есть. Родители, жена и… и скоро должен родиться первенец.

Капитан по-доброму улыбнулся, полез в карман, достал бумажник и протянул мне.

— Это мои. Жена правда красотка? А это двойняшки — Настя и Надя. Им по десять.

Не знаю зачем, но я взял бумажник из его рук и посмотрел на цветную фотографию, где капитан Гринёв стоял в обнимку с привлекательной женщиной, а по бокам от них кривлялись две забавные девчонки. Прям семейная идиллия.

— Они сейчас на родине, в Саратове, — его тон вновь стал печальным. — И они, Никита, будут ждать моего возвращения. Тот ужас, который пережила моя жена десять лет назад, для неё вновь повторится. Только теперь его испытает не только она, но и мои дочери. Они просили меня отказаться, конечно. Пытались даже уговаривать. Но я не могу себе этого позволить. Долг превыше всего… Но это совсем не значит, что я не хочу к ним вернуться. Я буду сражаться за свою жизнь. Я хочу выжить. И именно ты нужен, чтобы шансы выжить возросли.

Я вернул бумажник, пребывая в глубокой задумчивости. Логика капитана была безупречна, а слова запали в самую душу. Таня тоже уже пережила слишком много. Она сама мне не раз об этом напоминала. А теперь ещё Гринёв говорит, что его жене предстоит вновь мучиться от безвестности ожидания, как тогда, когда он сражался у Садальмелика. Это же просто какой-то кошмар. Никому подобного не пожелаешь… Теперь мне понятно, почему Таня так злилась. Она злилась не на меня, а на моё решение. Она не желает вновь за меня переживать. И до сих пор не может понять, что мною движет. Считает, что я мечтаю о подвигах. Но я лишь думаю о том, чтобы сохранить её жизнь. Защитить в самом что ни на есть прямом смысле. Поэтому я обязан здесь оставаться. Я обязан многому научиться, заслужить право занять место в эскадре и с честью выдержать то, что мне выдержать предстоит. В составе старого звена, или… в составе нового.

Капитан Гринёв спрятал бумажник в карман и поднялся. Выглядел он спокойным и уверенным в себе.

— Мне пора, — он встал так быстро, что мне показалось, что сейчас мой ответ ему совершенно не интересен. — А ты подумай. Посиди, покумекай. Но не забывай — время пошло. И его мало.

Он по-военному развернулся и, не оглядываясь, зашагал к двери. А я молча смотрел ему в спину, отрешённо вращал блюдце с так и не тронутой чашкой кофе и размышлял.

В каком-то смысле капитан, несомненно, прав. Опыт — это такая штука, которая появляется как раз после того, как была нужна. И опыт у него есть. Он этот опыт наработал через синяки и шишки. Через тысячи часов тренировок и практики, через настоящие, а не виртуальные боевые столкновение, и через боль потерь. Для своего возраста он немало хлебнул лиха. Он видел столько, сколько многие пилоты его возраста никогда не видели и никогда не увидят. И он, очевидно, может меня многому научить. Если рассматривать его предложение с высоты собственной колокольни, сотрудничество с таким человеком пойдёт мне только на пользу. Глупо отказываться от подобной возможности.

Но с другой стороны, есть вещи куда более важные. Во всяком случае, для меня.

Я старался никогда никого не подводить. Старался ответственно относиться к своим обязанностям. Я сам выбрал эту стезю, сам решил довериться тем, кто, в итоге, стал моими друзьями. Старался не только не ошибаться, но и делать так, чтобы моё присутствие в звене делало его лучше. Делало его сильнее. Я не пытался брать на себя слишком много, но всегда был готов подключиться. Дать совет Лёхе или Илье. И я ни сколько не сомневался, что они меня выслушают. Что относятся ко мне не как к придатку, а как к полноправному члену коллектива. Коллектива, где все равны и всегда пойдут друг другу навстречу. Чем-то пожертвуют даже, если на то будет необходимость.

В звене капитана Гринёва, я был уверен, всё будет наоборот. Я ни секунды не сомневался, что волюнтаризм — это его кредо, как командира. К моему мнению или к мнению второго пилота в звене он не станет прислушиваться. Я буду обречён выполнять приказы, постоянно получать нагоняи и чувствовать себя нерадивым школьником. И пусть он в какой-то степени прав на счёт шансов выживания, мне надо хорошо подумать: хочу ли я быть всего лишь деталью механизма, или дружба всё же превыше всего. Над этими двумя вопросами я поразмышляю, когда останусь наедине с самим собой.

Два дня спустя. Лейтенант Терехов Никита Олегович.

Крайние два дня я был сам не свой, как говорится. Ребята требовали отчёта о том, как прошёл тет с Гринёвым, а я лишь отговаривался дежурными фразами. Пытался юморить и ничем не демонстрировать, что слова героя России заставили меня по-иному посмотреть на происходящее. Сам себе я признавался, что чувствовал смятение. Но тщательно скрывал его от других.

И сейчас, ранним утром того самого Дня Открытых Дверей, я продолжал мучиться. Я стоял перед выбором с большой буквы "В". Мои друзья, видимо что-то почувствовав, вели себя настороженно и молчаливо. Даже Лёха не брызжил энергией. Я заметил, как он недовольно поглядывает на меня, словно подозревает в чём-то нехорошем. А Илья, застилая постель, хмуро кривился. Он всегда был весьма впечатлительным и всё принимал слишком близко к сердцу. К дружбе он относился крайне серьёзно и был готов жертвовать своими интересами ради нас. Хотел лишь, чтобы это было не напрасно. Чтобы мы продолжали оставаться вместе.