Я, конечно, завидовал Илье. Завидовал его доверительным отношениям с дедом. У Илюхи хотя бы есть тот, о ком он будет заботиться в качестве благодарности за сохранённое детство. Ведь он сам не раз рассказывал, как мог очутиться в интернате, если бы дед принял иное решение. Но тот ради Ильи пожертвовал собственным комфортом и занялся воспитанием. Не избавился, отправив в училище, а таскал за собой по городам и весям и помог стать таким, каким он стал сейчас.
И я так же завидовал Никите. Завидовал тому, какая у него большая и дружная семья. Династия, блин! Ради Никиты и его молодой жены там каждый пойдёт на всё. Даже пожертвует чем-то. Могут себе позволить, что тут сказать.
И лишь я, несмотря на живых родителей и родную сестру, точно знаю, что семьи у меня нет.
Моё детство вряд ли можно назвать счастливым. По крайней мере, я его таковым не считал. Не знаю, как так вышло, но мои родители всегда были мною недовольны. Ещё будучи маленьким я начал грезить о звёздах и взахлёб читал все попадавшиеся в мои руки книги о космических путешествиях. Представлял себя главным героем и говорил родителям, что обязательно полечу в космос. Но те чаще посмеивались над моими мечтами. А мать даже как-то сказала, что я — дебил, и ничего у меня не получится.
Это сейчас я понимаю, что было не так. В чём причина такого отношения. Но тогда я не понимал. Когда уставший отец возвращался с работы, он пил. Не потому, что был запойным алкоголиком, а потому что чувствовал себя неполноценным. Неполноценным, потому что зарабатывал куда меньше своей жены — моей матери.
Практически сразу после института молодая девушка устроилась на хлебную должность в перспективной конторе и очень быстро взобралась по карьерным ступеням до ступеньки главного бухгалтера. Она стала очень хорошо зарабатывать, и по нашей квартире иногда тихо шаркали ногами люди таких профессий, как уборщица, кухарка, приходящая няня. Довольно быстро мать достигла таких успехов в карьере, что не только перестала готовить, но и вообще что-либо делать по дому. Но главное — она перестала уважать мужа. Некоторое время терпела несоответствие возможностей мужа своим возможностям, но всё же инстинкт взял верх. Она вонзила в его голову пилу и начала пилить. Да так пилить, что тот не выдержал. Что-то пыжился по началу, бросался в крайности, хватался за любую работу, которая в перспективе сулила бы большие дивиденды. Но не справился и сломался. А затем, вместо того, чтобы спасти остатки самоуважения и просто сбежать, нырнул в бутылку без акваланга.
К тому времени я уже появился на свет. Но я был нежелаем. Не только потому, что появился "по залёту", а ещё потому, что мать хотела девочку. Ко мне материнские чувства она испытывала лет до трёх, кажется. Сейчас я не могу сказать точно. Но мне всегда казалось, что, как только я достиг сознательного возраста, я погрузился в атмосферу неприязни. Отчасти потому, что отец сдался окончательно. Что смирился с ролью омеги. С ролью того, кого всю жизнь будут гнобить и обвинять. Отчасти потому, что мать забеременела второй раз. К превеликой её радости — забеременела девочкой. С этого момента дела мои окончательно скатились на уровень плинтуса.
Я помню, что мне остро не хватало родительской любви. Что отца я боялся, потому что он так и норовил заехать ремнём по моей спине. А матери, как мне казалось, до меня не было никакого дела. Она потеряла ко мне всяческий интерес. И когда родилась сестра, я остался один на один со своими комплексами и страхами. Моей жизнью родители вообще перестали интересоваться. Кормили и одевали, но любви с их стороны я не чувствовал. Что творится у меня в голове и в сердце, им было безразлично. Я раздражал их одним своим присутствием.
Предоставленный сам себе, я погрузился в книги и мечты. Пытался делиться мечтами о бескрайнем космосе, но родители только смеялись. Я ревновал их к маленькой сестричке и, в отместку, вообще не хотел с ней контактировать. Не играл и, наверное, даже не любил. Подобрел чуть-чуть лишь тогда, когда вступил в подростковый возраст. Мечту о космосе не оставил и стал готовить себя к поступлению в академию.
Мне было двенадцать лет, кажется, когда я принял окончательное решение, куда именно хочу поступить. Некоторое влияние на это решение оказал Садальмеликский конфликт, за развитием которого я следил, сутками напролёт бороздя просторы интернета. Я проникся острой нелюбовью к американцам и уже тогда решил, что буду штурмовать Магнитогорск. Что стану пилотом.
Но властная мать и безвольный отец твердили как сиамские близнецы, что ничего у меня не выйдет. Что я обречён работать сантехником не потому, что они не собираются тратить огромные деньги на моё обучение, а потому что я — безмозглый дурак. Глупый, неприспособленный, инфантильный и мнительный. Они оба говорили, что у меня ничего не выйдет. Мать добавляла сверху ещё что-нибудь унизительное, и смеялась, любовно поглаживая светлую копну волос моей сестры.
Такое отношение самых близких людей сделало меня озлобленным. В школе я вытворял чёрти что. На меня жаловались и писали докладные. Приглашали в кабинет директора, где мать, не стесняясь, третировала меня перед посторонними. Но это, несомненно, закалило мой характер. Наверное, даже чересчур. Когда я окончательно смирился, что помощи не будет, что должен рассчитывать лишь на самого себя, я изменился. Я превратился в кремень. Занялся спортом, прекратил безобразничать в школе и засел за учёбу. Я всё ещё был очень злым, но злился не на окружающий мир, а конкретно на тех, кто меня таким сделал. Я хотел доказать им, что они ошибаются на мой счёт. Что я справлюсь даже без них.
И я справился. Я излазил сайт Магнитогорской академии вдоль и поперёк. "От" и "до" изучил все документы, необходимые для поступления, узнал все нормативы, которые придётся сдавать. Я прочёл всё, что только возможно, и завалил приёмную комиссию запросами. И хоть из Белгорода путь в Магнитогорск был не близок, я не собирался отступать. В финальном классе школы я учился лишь для того, чтобы отчалить. Летние месяцы перед стартом учебного года я потратил на то, чтобы заработать денег, которых хватило бы на дорогу и проживание в чужом для меня городе. Хотя бы на первые, самые сложные пару месяцев. Я не собирался ни у кого ничего просить и рассчитывал только на себя. Уверенно шёл к своей цели и ни в какую не собирался принимать помощь родителей, которые, впечатлённые моей целеустремлённостью, заметно подобрели и даже пытались наладить контакт. Но момент давно был упущен. Я превратился в злой трактор, который пёр напролом, питаясь энергией ненависти.
Я помню как сейчас: в яркий солнечный день после последнего школьного экзамена я вернулся домой и уложил в сумку давно заготовленные вещи. Я не собирался оставаться на выпускной вечер, коим бредили все мои одноклассники и одноклассницы. Я мечтал лишь об одном — сбежать из ненавистной тюрьмы. Я сложил вещи в рюкзак, подошёл к двери и осмотрел квартиру с чувством, что всё это я вижу в последний раз. Отец и мать испуганно смотрели на меня. И тогда я перестал себя сдерживать. Вулкан давно накапливал лаву, и в этот день она изверглась. Брызжа слюной от ненависти, я выплеснул на головы испуганных родителей всё, что накопилось. Не стеснялся в матах и твёрдо заявил, что не желаю их больше видеть. Никогда. Что они для меня мертвы.
Два дня я добирался на поезде в Магнитогорск, но обустроился там куда быстрее. Нашёл подсобную работу, подал документы и сдал все экзамены. Сдал на "отлично". Приёмная комиссия осталась очень довольна и уровнем моих знаний, и моими физическими кондициями. Я стал стипендиатом с довольно-таки неплохой стипендией и перед зачислением получил в виде неожиданной награды дружеское рукопожатие главы приёмной комиссии. Он уважительно на меня посмотрел, протянул руку и сказал: "Мы рады зачислить вас в академию". Эти слова стали для меня самой большой наградой за годы самоподготовки в школе. Тогда я почувствовал необычайную лёгкость. Лёгкость, которую, наверное, не испытывал никогда в жизни. Тогда я понял, что способен на многое. И не благодаря кому-то, а вопреки.
