Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна —
Идет война народная,
Священная война!
Как всегда бывало в трудное время, партия обратилась к советским людям с горячим призывом теснее сплотить свои ряды, встать, как один, на защиту своего Отечества.
И Вера решила, что она непременно станет партизанкой, будет сражаться в тылу врага. Она узнала, что в ЦК комсомола уже начался набор добровольцев, но через несколько дней ее с группой студентов отправили на строительство оборонительных сооружений в прифронтовой полосе.
* * *
Раннее утро. Солнце где-то далеко за лесом, но его первые лучи уже позолотили края облаков, которые так и не успели вчера при попутном ветре скрыться за горизонтом.
На лесной опушке палаточный городок. Можно подумать, что это туристы остановились здесь на ночевку, как в доброе довоенное время. Но почему тогда у этого юноши, что идет между палаток, винтовка? Здесь же, у одной из палаток, лежат лопаты, кирки, ломы. Поодаль дымит полевая кухня. А через все поле, упираясь одним концом в край леса, извиваясь, тянется длинный противотанковый ров. Земля, выброшенная по обе стороны рва, еще не просохла. Потемнев от утренней росы, она цепко хранит следы вчерашней напряженной работы сотен людей, которые сейчас крепко спят.
Но вот из палатки вышла девушка и, взглянув на часы, что-то сказала часовому. Раздается звонкая, требовательная команда «Подъем», и сразу же тихая лесная опушка оживает.
После завтрака юноши и девушки разбирали лопаты, кирки, ломы и уходили на работу. Хорошо, если попадался песчаный грунт. А если глина, смешанная с мелкими камнями, как это было под Дорогобужем? Словом, за эти два месяца Вера в совершенстве постигла профессию землекопа и теперь хорошо знала, какая земля в Витебской, Смоленской, Орловской областях. Без слов об этом говорили ее руки, покрытые сухими мозолями.
Работать было трудно. Часто приходилось рыть траншеи стоя по колено в воде. К вечеру все так уставали, что порой казалось: нет уже сил, чтобы выбросить еще одну лопату земли со дна глубокого рва. Но это только казалось. Откуда-то бралась сила, и они работали дотемна. А утром снова раздавалась команда «Подъем», и начинался новый трудовой день.
Как-то постепенно сложился твердый порядок дня, наладился лагерный быт студентов. Выработались и нормы поведения. Обычно ребята и девушки, что покрепче, работали на дне окопа, где было особенно трудно. Те, кто были послабее, отбрасывали землю, делали насыпи, брустверы, маскировали их.
Но такое разделение труда было условным. Ведь каждый уважающий себя юноша считал своим долгом работать там, где было труднее. Поэтому без особой дискуссии вскоре установилась очередь для работы внизу. Лодырей не было. Каждый старался сделать все, что мог. Ведь орудийная канонада доносилась все ближе и ближе.
Когда над полем, где работали студенты, впервые показался немецкий самолет, никто не думал прятаться. Сама мысль, что надо на своей земле прятаться от кого-то, казалась нелепой, унизительной.
Самолет — очевидно, это был разведчик — покружился и, развернувшись, скрылся за лесом. Примерно через час над полем появились три немецких самолета и сбросили несколько бомб, осколки которых тяжело ранили двух студентов.
Так постепенно входила война в сознание этих никогда не воевавших молодых людей. Тяжелая работа, многокилометровые переходы на новое место, налеты вражеской авиации, горящие города и села, бесконечные потоки беженцев на пыльных, разбитых дорогах Смоленщины — все это сделало строже, суровее молодые обожженные солнцем лица студентов. И может быть, здесь в их глазах впервые сверкнула настоящая ненависть к врагу, холодная как сталь.
…Упрямо стиснув зубы, шла Вера вместе с товарищами на восток. Лицо ее осунулось. Но она оставалась бодрой, жизнерадостной, рассказывала друзьям смешные истории, часто подходила к кому-либо из уставших друзей, молча брала вещевой мешок и, взвалив себе на плечи, шла рядом.
— Ну как, Нина, везет тебя твой «топтобус»? — улыбаясь, спрашивала у подруги. — Эх, хорошо бы сюда трамвай, нашу дорогую «аннушку»! Правда? Вася, конечно, по старой привычке попытался бы проехать без билета, а Володя устроился бы на «колбасе»…
Однажды, это было уже недалеко от Вязьмы, Вера предложила друзьям:
— Давайте напишем письмо бойцам, которые займут наши окопы. До каких же пор будет тянуться отступление?
В обеденный перерыв на большом дубовом пне они писали письмо красноармейцам:
«Хватит, ребята, отступать. Дальше некуда. Ведь скоро уже Москва. Пусть этот окоп полного профиля и все другие сооружения, которые мы оставляем вам, будут последним рубежом. Нам хочется, чтобы отсюда вы перешли в наступление и погнали фашистских гадов с нашей земли…»
Письмо подписали, вложили в коробку из-под чая и оставили на бруствере только что вырытого окопа.
— Да, девочки, — спохватилась Нина Цалит, — давайте напишем наш адрес. Может быть, они нам ответят.
…Вот уже шестьдесят первая ночь тихо спустилась над необычным палаточным городком. Давно уже спят друзья Веры, а она, склонившись у костра, что-то пишет в потрепанную записную книжку. Возможно, это коротенькое письмо домой, а может быть, просто запись о минувшем дне.
БЕРУ ЕЕ В РАЗВЕДКУ!
В первых числах сентября студентов старших курсов отозвали в институт продолжать учебу. Вот что писала Вера своим родным, вернувшись в Москву:
«Вы, наверное, очень беспокоились обо мне. Ничего страшного нет. Я ездила по специальному заданию, как и все комсомольцы Москвы. Мы строили укрепления. Теперь идешь по Москве и видишь плакат: «Что ты сделал для фронта?» И чувствуешь удовлетворение, что что-то сделала…»
Но линия фронта все ближе и ближе подходила к Москве. С болью читала Вера в газетах сообщения о том, что после упорных боев наши войска оставили Смоленск, Ржев, Вязьму… Теперь бои шли на дальних подступах к Москве.
В город все чаще и чаще приходили эшелоны с ранеными красноармейцами. Их размещали в зданиях школ, институтов, в общежитиях и клубах, переоборудованных наспех под военные госпитали. Для спасения жизни бойцов нужна была кровь, много крови. И Вера вместе с подругами стала донором.
«Вы не пугайтесь, — писала она домой, — организм ничего не потеряет, если отдаст 200 граммов крови. Эти капли, может быть, спасут человеческую жизнь, а она нам сейчас так дорога…»
Вера, как и прежде, настойчиво просилась на фронт. Она каждый день бывала в военкомате, в райкоме комсомола. Здесь ее уже хорошо знали и обещали помочь.
Фронт все ближе и ближе подходил к Москве. 2 октября гитлеровцы начали генеральное наступление.
Вот в это грозное, тревожное время Вера узнала, что в ЦК комсомола работает комиссия, которая отбирает добровольцев на фронт. В тот же день с Ниной Цалит Вера поехала в ЦК комсомола. Марины и Вали не было в общежитии, они работали на одном из подмосковных военных заводов.
В просторных коридорах ЦК толпились взволнованные юноши и девушки. Они с нетерпением ждали своей очереди у двери кабинета, где работала комиссия. Каждого, кто выходил из кабинета, сразу же окружали тесным кольцом, забрасывали вопросами:
— Ну как, принят?
— О чем спрашивали?
— Кто там, в комиссии?
— Точь-в-точь как на экзаменах в институте, — пошутил кто-то.
Наконец пришла очередь Веры и Нины. Первой пошла Нина. Уже у самой двери она попросила подругу:
— Ты, Вера, ругай меня покрепче. Хорошо? Как в институте. Это мне всегда помогало на экзаменах…
