Странная вещь фотография! Она выхватывает какое-то мгновение из неповторимой человеческой жизни, радость или горе, глубокое раздумье человека или его безудержный смех… Человека, быть может, уже давно нет, а его улыбка живет и заставляет тебя отозваться на какую-то давнюю его радость…
В этот вечер и потом, встречаясь с другими товарищами Юрия, я настойчиво допытывался у них: каким в жизни был Юрий? Что в нем было самое главное?
— Не знаю, права ли я, — Анна Григорьевна задумалась, стараясь, видимо, найти нужные слова, — но мне думается, что главным в Юрии было очень развитое чувство долга, своеобразный категорический императив всей его человеческой сущности, воспитанный еще в раннем детстве.
Помните, глухое село Комарь на Донетчине, где со своими детьми жила в трудные годы сельский врач Нина Сергеевна Двужильная? Сколько раз среди ночи ее звали к чужой беде, и она тут же вставала, торопливо одевалась, стараясь не разбудить детей. И шла. В темень и стужу. По грязи. Под дождем. В метель. Шла потому, что так было надо…
Все это видел и с детских лет научился понимать Юра. И жил потом так, как жила его мама, всегда готовый отозваться на чужую беду. Уже не мыслил себе, что может пройти стороной, если человеку трудно.
Читая и перечитывая письма друзей и товарищей Юрия Двужильного по школе, институту, фронту, я обратил внимание на то, что все они подчеркивают одно и то же — скромность и простоту Юрия в общении с друзьями, его внимание к собеседнику, выдержку и спокойствие.
Таким запомнил Юрия один из его боевых товарищей, бывший командир седьмой роты С. П. Струментов.
«Капитан Двужильный внешне был всегда спокоен, даже в самые трудные минуты. Мне очень нравилась его выдержка, хладнокровие и храбрость. К бойцам и командирам он всегда относился внимательно, заботился о них. Держался всегда скромно, свои приказания отдавал спокойно, не повышая голоса…»
А вот что писал мне из Донецка о Юрии товарищ его детства А. И. Рафалович:
«Нас с Юрой связывала какая-то очень нежная дружба, которая не прерывалась, несмотря на то что последние девять лет мы жили в разных городах, несмотря на то что во многом мы были разные. Юра был великолепным товарищем, человеком очень нежной души, причем эта нежность скрывалась за внешней бесшабашной удалью. Он был очень внимателен к друзьям и, если мог, всегда помогал им.
Вспоминается такой случай.
В 1941 году из-за плохого зрения я был освобожден от призыва в армию и преподавал математику в одной из школ Алтайского края. Юрий в это время учился в Йошкар-Оле, в военно-воздушной академии. Туда был направлен брат моей жены, и он дал Юре мой адрес. Совершенно неожиданно для себя я получил от Юрия денежный перевод, помню, на довольно значительную сумму. На мой протест по этому поводу (ведь ему же самому нужны были деньги) он ответил так:
«О деньгах ты, конечно, пишешь глупости. Мне деньги совершенно не нужны, а тебе помог от чистого сердца. Можешь сердиться, если хочешь, но при всяком удобном случае, когда у меня будут деньги, я вам еще вышлю…»
А. И. Рафалович вместе с довоенными фотографиями, из которых многие были сделаны Юрием, прислал мне и это письмо, где говорится о денежном переводе. Он хранил его почти двадцать пять лет…
С большой теплотой вспоминает о своем друге и В. И. Коробчанский, живущий сейчас в Донецке. Он также прислал мне несколько фотографий и два письма Юрия. Одно из них написано еще в 1935 году. Тогда Юре шел пятнадцатый год. Мне хочется, чтобы вы вместе со мной прочитали это письмо. Вот оно:
«Здравствуй, Вадим! Можешь поздравить меня со званием «дядя Юра». Родился племянник, Саша… Я сейчас занят постройкой фотоаппарата «Лейка». Один я уже сделал, но разломал, делаю другой. Снимки получились резкие, ясные, хотя и маленькие. Вадим, я тебя попрошу, если тебе не составляет большого труда походить по магазинам и поискать кинопленку, то, пожалуйста, сделай это… Фильм «Петер» у нас еще не шел ни в одном кинотеатре, но как будет идти, я, конечно, схожу. Видел фильм «Под крышами Парижа», мне понравилась работа режиссера и артистов…»
…В этой повести я буду часто приводить отрывки из писем Юрия Двужильного, из воспоминаний его друзей и товарищей, потому что в них, пожалуй, с наибольшей полнотой раскрывается духовный мир этого юноши-воина.
ДОРОГАМИ ПЕРВЫХ ИСПЫТАНИЙ
Разве погибнуть
ты нам завещала,
Родина?
Жизнь обещала,
Любовь обещала,
Родина.
Теперь все это было уже где-то позади — и десятый класс, и выпускной вечер в школе, и прощание с городом, ставшим таким близким за эти два года… И вот уже Юрий едет в Ленинград, чтобы начать там новую жизнь — он решил поступить в электротехнический институт, куда еще в июне отправил все документы. Вчера прислали вызов на экзамены, и вот он уже в дороге.
Юрий, конечно, немного волнуется, но старается скрыть это от своих попутчиков — подолгу стоит в тамбуре вагона у окна и задумчиво смотрит на все, что проносится мимо него и остается где-то позади…
Так получилось, что из Кемерова ему пришлось уезжать одному, хотя они договорились с Верой Волошиной ехать вместе до Москвы, где она будет учиться в институте физкультуры. Но потом оказалось, что вступительные экзамены там начнутся на месяц позднее, чем в других вузах. И Вера осталась дома, не ехать же ей в Москву на месяц раньше! Правда, если бы там был у нее кто-либо из родных, у кого можно остановиться на все это время, то она поехала бы. Посмотрела бы Москву, побывала в Ленинграде, да и к экзаменам успела бы подготовиться. Тем более что ей ничто не грозит — Кемеровский городской Совет спортивного общества «Химик» дал ей направление на учебу в Москву как лучшей спортсменке, чемпионке города по прыжкам в высоту.
А тут лето пришлось сидеть над книгами, готовясь к экзаменам, и не знать, чем все это кончится…
Правда, у Юрия были свои преимущества — он превосходно знал математику, физику, хорошо чертил, рисовал, разбирался в технике.
Но что бы ни случилось, жребий брошен! И пока поезд, старательно отстукивая километры, пробирался к западу, минуя очень редкие в этих местах станции и полустанки, Юрий пытался представить себе все, что ждет его в Ленинграде. Вспомнились последние напутствия матери, сестры, шутки друзей, пришедших провожать его чуть не всем классом.
Хорошо, когда у тебя так много друзей и каждый из них по-своему чем-то особенно близок и дорог. Вот Вася Агафонцев, с которым они могли без конца сражаться в шахматы, иногда даже в школе, на каком-либо скучном уроке. Влетало им, конечно, за это, не раз вызывали к директору, но тот был с ними не так уж строг — оба хорошо учились, увлекались спортом, успешно выступали на городских соревнованиях, защищая спортивную честь школы.
Здесь же был и Аркадий Кравченко, крепкий коренастый парнишка с живыми озорными глазами. В школе он всегда непременный участник художественной самодеятельности. Уж очень хорошо у него получалась «Дывлюсь я на небо…»
Рядом с ним возвышался Володя Сотников, самый сильный в классе, а пожалуй, и в школе. Друзья шутливо величали его Ильей Муромцем.
Были здесь и Вася Худолеев, Петя Гора, Рая Миронова, Муза Королева, Надя Кочеткова, Зина Михайлова, Вера Волошина…
С Верой Юрия связывала очень светлая юношеская дружба, когда каждая встреча приносит радость узнавания чего-то нового и постоянно хочется стать лучше, сильнее и выше, чтобы быть достойным этой удивительной дружбы.
Они всегда были вместе — в школе, спортзале, на городском стадионе. Летом почти весь день проводили на реке, а зимой по воскресеньям с утра уходили на лыжах в сосновый бор, который начинался сразу же за городом. Вера учила «южанина», как она иногда называла Юрия, приехавшего из Донбасса, тонкостям лыжного дела, особенно умению съезжать с высоких гор, не сбив при этом ни одного дерева…
