— Как зачем? — удивилась Вера. — Ведь к экзаменам надо готовиться! Давайте, девочки, присоединяйтесь к нам с Шурой, и вместе начнем новую жизнь.

— Нет уж, меня уволь от такой жизни. По утрам я люблю поспать! — послышался ответ.

…Когда в репродукторе тихо щелкнуло и раздались первые звуки позывных, Вера вскочила с постели и, выключив радио, стала торопливо одеваться.

— Шура! Вставай! — принялась она будить подругу. Но, видя, что та никак не может проснуться, рывком сдернула с нее одеяло. — Вставай, соня, а то водой оболью!

Угроза подействовала.

Ежась от утренней прохлады, девушки побежали к пустынному стадиону.

— Давай сегодня два раза пробежим вдоль стадиона, — предложила Вера, — завтра — три, послезавтра — четыре и так каждый день на круг больше. Согласна?

— Согласна, — без особого энтузиазма ответила Шура, — но только уговор — не больше десяти кругов в день.

— Ладно. Когда дойдет до десяти, посмотрим.

— Тебе, Вера, следует записаться в секцию художественной гимнастики, — посоветовала Шура, когда девушки возвращались в общежитие. — У тебя все очень красиво получается, каждое движение. Правда!

А в комнате по-прежнему было тихо. Стараясь не шуметь, подруги убрали кровати, умылись и, усевшись у окна, начали заниматься.

Первой проснулась Аня.

— Ну, как ваша «новая жизнь»?

— Знаешь, как здорово на стадионе! — воскликнула Шура.

— А знаете что, девочки, — сказала Вера, видя, что все уже проснулись, — давайте будем вместе заниматься!

На следующее утро в девятой комнате в шесть утра раздалась бодрая команда «Подъем!» — и через минуту с веселым шумом девушки выскочили из комнаты и, обгоняя друг друга, побежали к стадиону…

Девушки решили: всем сдать вступительные экзамены! Все было теперь подчинено этому короткому энергичному девизу, ставшему для каждой из них неписаным законом. Хотя нет, такой закон был написан: подруги одобрили «Приказ № 1», составленный Верой и Шурой, и скрепили его своими подписями.

Теперь они всегда были вместе: на стадионе, в столовой, в библиотеке, в спортзале, у двери аудитории, где одна из них сдавала экзамен.

Девушки помогали друг другу.

За день до экзамена устраивали «научную конференцию». Так они называли занятия, на которых окончательно приводились в систему их знания.

Обычно такие конференции затягивались до поздней ночи. Ведь их, семнадцатилетних, волновали не только законы Ньютона и теоремы Пифагора…

И кто знает, может быть, благодаря «новой жизни» все они успешно овладели крепостью «Вступительные экзамены» и были зачислены на первый курс.

Вера послала домой восторженную телеграмму: «Ура Принята Целую Вера».

Сколько радости приносят письма, которые с разных концов страны присылают Верины школьные, институтские и фронтовые друзья! Вот и сегодня пришло письмо из Тбилиси. Пишет его Александра Сергеевна Алиханова, преподаватель физкультуры одной из средних школ столицы Грузии. А когда-то это была просто Шура, Шура Горемычкина, студентка Московского института физкультуры…

Еще и еще перечитываю строки письма, вдумываюсь в каждое слово, стараюсь представить себе все то, что было более двадцати лет назад.

…Сразу же после выборов в Верховный Совет первокурсники уехали в зимний спортивный лагерь, в десяти километрах от Серпухова. В вагоне пригородного поезда, как всегда в таких случаях, рассказывали смешные истории, пели студенческие песни.

Со станции до лагеря шли на лыжах, прокладывая лыжню через поля и небольшие перелески, запорошенные первым, еще не слежавшимся снегом. Солнце светило приветливо. Вера шла впереди группы. Лицо ее разрумянилось на ветру, из-под шапочки выбивались светлые волосы, заиндевевшие на морозе. Девушку радовало это солнечное утро, синее, без единого облачка небо над головой и эти безбрежные просторы полей и лесов, одетые в белый, искрящийся наряд.

Наконец показался лагерь. Несколько бревенчатых домиков тесно жались друг к другу на краю небольшой поляны. Почти вплотную к ним подступали огромные мохнатые ели. На своих могучих лапах они бережно держали целые сугробы снега. А в их высоких вершинах даже в самую тихую погоду шумел ветер, и казалось, что еловый бор тихо, задумчиво поет колыбельную песню зиме, так покойно уснувшей на его могучих ветвях.

«Как красиво! — с восхищением подумала Вера. — Все здесь напоминает тайгу».

Торжественную тишину зимнего леса нарушили звонкие голоса. Сняв лыжи и рюкзаки, студенты принялись устраиваться на жилье. А когда вечером окна домиков засветились огнями, вся поляна как-то сразу преобразилась, стала приветливее.

Все, что окружало теперь Веру, удивительно напоминало ей лыжные походы, в которые она вместе с друзьями отправлялась в зимние каникулы. Как в таежных избушках охотников, пахло смолой и свежим сеном. За окном, залитые лунным светом, стеной стояли деревья. Их темные ветви, словно лапы гигантских чудовищ, потревоженных светом и шумом, угрожающе шевелились.

Вере очень нравились ночевки в тайге. Она привыкла к глухому шуму деревьев, научилась распознавать голоса зверей, подражать им. С увлечением девушка училась читать испещренную следами снежную карту, а на привалах затаив дыхание слушала рассказы лесников и охотников.

Любила она спускаться с крутых склонов, когда дух захватывало от быстрой езды и ветер свистел в ушах, а навстречу, подпрыгивая на ухабах, стремительно неслись деревья, кручи, овраги. Подчиняясь ее воле, лыжи вздымали тучи снега на крутых поворотах, легко взмывали над сугробами и стремительно мчались по прямой. Вера с радостью чувствовала, что в эти короткие мгновения она может быстро принимать решения, не теряться перед неожиданно возникающими препятствиями и что ее воле подчиняются и эта бешеная скорость, и свистящий ветер, и все, что стремительно несется навстречу, расступается, чтобы дать ей дорогу…

Один за другим шли дни лагерной жизни. Каждое утро после завтрака студенты уходили на тренировку. Разбившись на группы, под руководством преподавателей почти до самого обеда отрабатывали приемы хождения на лыжах. И только минут за тридцать до окончания занятий Александр Петрович, старший тренер, разрешал студентам покататься по «свободной программе». С шумом и смехом они карабкались на крутую гору, спуститься с которой считалось высшей доблестью. Дух захватывало от этой крутизны, и не каждый, глянув вниз, решался съехать. Для многих спуск уже в самом начале превращался в «свободное падение».

В последние дни Вера чувствовала, что ей нездоровится. Болела голова, ломило в суставах. «Неужели простудилась? — с досадой думала девушка. — Этого еще не хватало. А еще сибирячка!» И Вера решила никому не говорить о своем недомогании. Но сегодня, вернувшись с занятий, она почувствовала себя особенно плохо. Кружилась голова, и острая пронизывающая боль отдавалась в позвоночнике.

Ее окружили встревоженные подруги.

— Что с тобой, Верочка? На тебе лица нет!

— Ничего, девочки, пройдет. Я, наверное, немного простыла.

Веру уложили в постель и старательно укрыли.

— Что вы делаете? — слабо сопротивлялась девушка. — Так вы меня совсем больной сделаете. Ведь я же завтра обязательно встану.

Но приехавший на следующее утро врач, осмотрев Веру, сказал Александру Петровичу: «Надо немедленно отправить в больницу. Положение очень серьезное. Боюсь, что могут быть неприятные последствия».

Когда Веру увозили в Москву, она, виновато улыбаясь, говорила друзьям:

— Ничего, ребята, я скоро поправлюсь и вернусь обратно.

…Маленькая палата, в которой она лежит уже второй месяц. Встать Вера не может: грипп дал осложнение на ноги, и теперь она прикована к постели.

Сколько передумано за эти долгие дни и ночи! С какой надеждой каждое утро девушка встречает главного врача, стараясь в его глазах прочесть что-либо утешительное! Сможет ли она снова заниматься спортом, учиться в институте? Ведь идет уже второй семестр, и ее друзья приносят в больницу книги, учебники, помогают ей готовиться. Вера чувствовала, что от нее все что-то упорно скрывают, словно не желая ее огорчить. Она читала это в глазах подруг, которые, рассказывая последние институтские новости, старались делать вид, что не замечают болезни Веры. А Шура Горемычкина, особенно в последние дни, стала ей все чаще приносить книги, в которых рассказывалось о мужественных людях, обладавших несокрушимой волей.