«В чем же дело? — с тревогой думала Вера. — Неужели мои дела так плохи? Нужно прямо спросить обо всем у Вадима Николаевича».
Когда утром в палату вошел главврач, пожилой высокий доктор с маленькой аккуратно подстриженной бородкой, чем-то напоминавший Чехова, Вера сказала:
— Вадим Николаевич! Скажите правду — что со мной? Когда я буду ходить? Смогу я учиться в институте? Только говорите правду! Не бойтесь. Мне очень важно знать правду. Понимаете, правду!
Голос девушки дрожал, но глаза были полны решимости.
— Хорошо, Вера, я вам скажу все. — Вадим Николаевич присел на край кровати и ласково, по-отцовски погладил ее по голове. — Вы серьезно больны, и лечиться придется еще очень долго.
— А как же институт?
— В этом году вы, к сожалению, не сможете учиться. А потом, — главврач на мгновение задумался, внимательно посмотрел в глаза девушки, — почему вы решили учиться именно в физкультурном? Ведь сколько есть других, не менее интересных профессий!
— Я понимаю… Значит, мне больше не придется в физкультурном…
— Не огорчайтесь, Вера, вы ведь так еще молоды и у вас все впереди. Будете учиться, заниматься спортом. Все будет хорошо.
И хотя Вера заранее готовила себя к худшему, то, что сказал Вадим Николаевич, глубоко потрясло ее. Как же она будет жить дальше? Ведь немыслимо расстаться навсегда с институтом, со своей мечтой стать настоящей спортсменкой. Что же делать?
Волейбольная команда института. Третья слева — Вера Волошина.
Тягостное раздумье прервала Шура Горемычкина. Немного помолчали. Вере почему-то не хотелось говорить подруге о том, что ей сказал Вадим Николаевич. Она взяла небольшую, изрядно потрепанную книгу, которую ей принесла Шура, и задумчиво стала листать страницы.
— «Как закалялась сталь»? Ведь я же ее, Шура, столько раз читала…
— А ты еще раз прочти. Понимаешь? Когда мне почему-то трудно бывает, я всегда перечитываю Островского.
И вот Вера осталась одна. Взяла книгу, стала перелистывать знакомые страницы… И перед ней снова как живой встал ее любимый герой Павка Корчагин, теперь как-то особенно дорогой и близкий.
В книге оказалось немало строк, старательно подчеркнутых чьей-то рукой. Вере очень нравилось читать такие книги. Перечитывая строки, подчеркнутые незнакомым человеком, девушка старалась представить его себе, понять, почему именно эти строки взволновали читателя.
Вот и сейчас на одной из страниц она прочла: «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной». А рядом карандашом было написано лишь одно слово: «Правильно!»
Этой же рукой были помечены страницы, где рассказывалось о том, как в Шепетовке белополяки казнили Валю Брузжак и ее товарищей. Вера с волнением прочла их.
«У виселицы прокурор военный и высшие чины. Вывели из тюрьмы наконец Валю и тех двоих товарищей, что к повешению. Взялись они все трое под руку. Валя в середине, сил у нее идти не было, товарищи поддерживали, а она прямо идти старается, помня слова Степанова: «Умирать надо хорошо». Без пальто она была, в вязаной кофточке…
…Когда были недалеко от виселицы, запела Валя. Не слыхал никогда я такого голоса — с такой страстью может петь только идущий на смерть. Она запела «Варшавянку»; ее товарищи подхватили. Хлестали нагайки конных; они били их с тупым бешенством. Но они как будто не чувствовали ударов. Сбив с ног, их к виселице волокли как мешки. Бегло прочитали приговор и стали вдевать в петли. Тогда запели мы:
Вставай, проклятьем заклейменный…»
Ком подступил к горлу девушки, слезы застилали глаза, мешая читать.
«А я смогла бы так умереть, как Валя?» — думала Вера. Она положила книгу на тумбочку у изголовья.
«Умей жить, и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной». Эти слова звучали как боевой приказ, который мог отдать лишь человек, всей своей жизнью завоевавший на это право…
* * *
Так случилось, что Вася Худолеев и Володя Сотников не смогли уехать учиться вместе с друзьями. Они устроились работать учителями в своей же школе и готовились поступить в институт в будущем году. Было также решено, что учиться они обязательно будут вместе.
Часто приходили письма от Веры. Она рассказывала друзьям о своей студенческой жизни и приглашала приехать в Москву. «Вы обязательно сдадите здесь экзамены, — писала Вера, — только хорошенько подготовьтесь». Последнее письмо из Москвы пришло в конце декабря, а потом Вера надолго замолчала. «Наверно, новая жизнь закружила, — подумали друзья. — А потом и зимняя сессия началась — не до писем теперь».
Но шли дни за днями, а писем от Веры все не было. Однажды Худолеев прочел в «Комсомольской правде», что при Московском институте кооперативной торговли открываются подготовительные курсы.
— Давай, Володя, поедем в Москву, — предложил Худолеев другу. — Ведь это то, что нам надо. На курсах мы сможем лучше подготовиться в институт.
— Хорошо, едем, — согласился Сотников. — Давай сообщим Вере. Пусть встретит.
Сборы в дорогу были недолгими. На следующее утро друзья отправились на вокзал. Из Челябинска дали Вере телеграмму. Но, приехав в Москву, они прождали ее напрасно более часа на перроне Казанского вокзала. Вера почему-то не пришла.
— Может, она не успела получить телеграмму? Поедем к ней в институт, — предложил Володя.
Наконец разыскали институт, общежитие. Вот и комната, где живет Вера. На стук вышла девушка.
— Вам кого? — спросила она, с любопытством рассматривая ребят. — Веру Волошину? Да ведь она два дня тому назад уехала домой.
— Как домой? — удивились друзья. — Ведь в институтах еще идут занятия.
— А вы разве ничего не знаете? — И девушка рассказала о болезни Веры и о том, как однокурсники провожали ее домой.
Ребят очень огорчило все, что они узнали. «Как это могло случиться? Ведь Вера была такая закаленная», — с горечью думали они. И теперь друзья почувствовали себя особенно одинокими в этом большом незнакомом городе. Они ведь только потому решились поехать в Москву, что здесь была Вера. А теперь…
Словно догадавшись об их грустных мыслях, девушка сказала:
— Вы не огорчайтесь, ребята. Вера поправится и снова приедет в Москву. А вы куда? В кооперативный? Давайте я вас провожу, а то не найдете. Это где-то далеко, на Волоколамском шоссе…
А через несколько дней Валя, так звали девушку, привезла ребятам письмо от Веры.
«Вы извините меня, ребята, что так получилось, — писала она. — Как жаль, что выше застали меня в Москве. Но ничего, я написала девчатам, чтобы они взяли над вами шефство».
О своей болезни Вера писала в шутливом тоне.
«Теперь меня лечит отец, — сообщала она. — Вы ни за что не догадаетесь как. Электричеством! Я, оказывается, могу быть неплохим дополнительным сопротивлением. Так что дело пошло на поправку».
Вера даже нарисовала электрическую цепь и себя в виде «дополнительного сопротивления». И хотя письмо было веселым, друзья поняли, как сейчас трудно Вере. В этот же вечер они отправили ей большое письмо о своих делах, о том, как идут занятия на подготовительных курсах.
«Как поправишься, — писали они, — приезжай обязательно в наш институт. Будем учиться вместе».
Ребята подробно рассказали о торгово-экономическом факультете, на который они решили поступить, о профессии экономиста.
«А спортом, — писали они, — можно заниматься и у нас. Здесь чудесный спортивный зал, а наша сборная — одна из лучших в Москве».
О многом передумала Вера, получив это письмо. Стать хорошим экономистом — ведь это так нужно сейчас! И учиться вместе с земляками…
Тем временем здоровье восстанавливалось, она начала ходить и вскоре уже играла в волейбол с друзьями. Но врачи категорически запретили ей продолжать учебу в институте физкультуры: произошли какие-то изменения в сердце, не дававшие ей возможности стать профессиональной спортсменкой. Тяжело было навсегда расстаться со своей мечтой. В эти трудные дни девушка часто вспоминала слова хорошего человека — дяди Васи, которого она встретила в больнице: «Надо не о себе думать, дочка, а о людях, среди которых живешь. Тогда любое дело будет спориться в руках… Главное — быть человеком, жить для людей…»
