— Молока нет, — говорю, забирая чашку из кофемашины. — Американо. — Протягиваю её брату.

— Тогда добавь сахара.

— Сахара тоже нет.

— М-да… — резюмирует брат.

— Я еще не была в магазине, — оправдываюсь.

На самом деле, в продуктовых магазинах я нечастый гость. Мы оба об этом знаем. Кухня — это территория мамы. Я с детства смутно представляю, откуда берутся продукты и что с ними делать, чтобы получился обед или ужин.

— Надеюсь, ты не умрешь от голода в новой самостоятельной жизни. — Андрей подходит к балконной двери, по пути забрав у меня чашку.

— А кто кормит тебя? — складываю на груди руки. — Стася?

— Мы расстались. — Отпивает, глядя на город.

— Когда? — выгибаю брови.

— Недавно.

— Вы… долго были вместе… — откашливаюсь.

— Ну а теперь не вместе, — пожимает он плечом.

Я не рассчитывала сыграть марш Мендельсона на их свадьбе, но все это неожиданно, ведь мы общались… в отличие от других его девушек, с этой я была знакома. Наверное, я слишком плохо отпускаю людей, раз новость вызывает легкий дискомфорт в груди.

— Не морочься, — Андрей смотрит на меня, будто читая мысли. — Быть матерью Терезой утомительное кредо.

— А ей это нравилось. Быть самим собой не утомительно, — просвещаю его. — Утомительно всю жизнь строить из себя кого-то другого.

Это эхо циничных нравоучительных проповедей Влада заставляет прикусить изнутри щеку.

Андрей хмыкает и бормочет:

— Как скажешь, доктор Фрейд.

Он на секунду уходит в свои раздумья, а я мысленно сгребаю в кулак собственное сердце, чтобы предупредить его скачку, и, откашлявшись, говорю:

— Лев Градский — это ведь отец Влада? Я видела в новостях, ему вручали… государственную награду…

Стараюсь не частить.

Отвернувшись, хватаю со стола еще одну чашку и демонстративно колдую над кофемашиной.

— Ага, — отзывается Андрей.

— А где… его мать?

— Чья?

— Влада. — Вжимаю палец в кнопку, выбирая еще один американо.

— Живет в Америке.

Облизнув губы, интересуюсь:

— Давно?

— Примерно пятнадцать лет.

Информация колючей занозой застревает у меня в голове. Я чувствую, что теряю бдительность, но все равно спрашиваю:

— Они в разводе? Его родители…

— Угу. Примерно пятнадцать лет, — намекает он на то, что я задаю глупые вопросы, но для меня они логичнее некуда.

Пятнадцать лет…

Если знаешь печальную историю его семьи, эта цифра приобретает ужасный смысл.

Мое сердце не слушается, но я велю ему заткнуться, со всей дури сжимая тот самый воображаемый кулак, в котором его держу.

— Она… — Снова прочищаю горло, чувствуя, как его саднит. — Она его что, бросила?

Андрей молчит, и это заставляет меня обернуться.

Задумчиво глядя вдаль, он говорит:

— Да, наверное, можно и так сказать.

— Ты что, сфинкс? — дергаю я его. — Что за загадки?

Тряхнув головой, брат растягивает губы в улыбке и разъясняет:

— Она уехала и больше не возвращалась. Да, наверное, она его бросила.

— Почему? — вылетает из меня тихий вопрос.

— Долгая история. — Он ставит чашку на стол и смотрит на часы.

— Они общаются?

— Нет.

Сглотнув слюну, я задаю вопрос, на который, кажется, уже знаю ответ:

— У нее там… другая семья?

— Да. Двое детей, кажется.

Он принимается хлопать ящиками, ища посудомойку, а когда находит и опускает в нее чашку, я все еще не могу пошевелиться, чувствуя, как больно тянет в груди. Я не знаю, что должна чувствовать женщина, оказавшаяся на месте матери Влада, но я, похоже, по щелчку ее ненавижу! Как она могла бросить его… как?! Ведь он ни в чем не виноват…

— А его отец?

— Что? — Андрей смотрит на меня, и я надеюсь, что бурю у меня в душе нельзя увидеть

невооруженным глазом.

— Его отец, — повторяю. — Какие у них отношения?

— Я не психолог, дорогая мать Тереза, — юродствует мой брат.

— Скажи одним словом, — предлагаю, изображая спокойствие.

Он вздыхает и направляется в прихожую, бросив на ходу:

— Напряженные.

Выйдя в коридор, он встречает вошедшего в квартиру парня из бригады грузчиков и

спрашивает:

— Много еще?

— Это последние, — кивает тот на входную дверь.

— Пойду расплачусь… — бубнит Андрей.

Через десять минут я остаюсь в квартире одна. Одна в тишине, среди хаоса из своих вещей, коробок и мыслей. Целый ураган гребаных мыслей, который я пытаюсь приглушить, включив на колонке Брамса. Так громко, что рискую познакомиться с соседями, если они у меня есть.

Принимаюсь за разбор вещей, хотя бы в этом занятии найдя себе место.

Я затеяла этот переезд сегодня, украв один день из обещанных мне двух недель, потому что Влад занят. У его отца юбилей и жутко пафосное мероприятие, о котором пишут в сети. Между разбором коробок листаю ленту новостей, надеясь наткнуться на фотографии оттуда, но, кроме пары фото клубного ресторана в Центре, — ничего.

Отшвыриваю телефон на диван и, выдохнув из легких воздух, опускаю лоб на согнутые колени.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Заканчиваю с последней коробкой, когда за окном темнеет.

Сумерки незаметно заполняют мою квартиру, но решаю не включать свет повсюду. Зажигаю только светильник в прихожей, который забрала из своей комнаты в доме родителей.

Разглядываю узоры на плафоне, застыв посреди коридора, и за льющейся из колонки музыкой не сразу распознаю звонок в дверь. Повернув голову, несколько секунд пялюсь на нее, а когда звонок превращается в настойчивый и немного пугающий стук, выключаю стоящую на комоде колонку.

Мое сердце ускоряется. Оно всегда чувствует раньше меня…

Открываю дверь, проигнорировав глазок. Взгляд утыкается в белую рубашку Влада, сердце радостно подпрыгивает.

На Градском черный вечерний костюм. Идеально отутюженный и сидящий на нем как влитой пиджак распахнут, три верхних пуговицы на рубашке небрежно расстегнуты, а из правого кармана пиджака торчит черный галстук.

Влад осматривает меня в ответ, поднося к губам горлышко бутылки виски, которая все это время болталась в его руке. На мне домашние шорты и безразмерная оверсайзная футболка моего брата.

Я не ждала гостей. Совсем.

Присмотревшись к лицу напротив, понимаю, что мой гость пьян.

Сильно пьян, а не так, как я уже видела раньше.

Он слегка пошатывается, упираясь рукой в дверной косяк и объявляя:

— Салют.

— Привет… — произношу осторожно.

— Впустишь? — склонив набок голову, интересуется Влад.

Его немного расфокусированные глаза как приклеенные следят за мной, на губах легкая ухмылка. Такого Влада я не знаю, но готова принять и познакомиться и с ним.

Отхожу в сторону, уступая ему дорогу и пеняя:

— У меня мог быть Андрей…

— Он в тренажерке, — перебивает Влад, проходя в квартиру не особо твердым шагом.

То, что, даже будучи совершенно пьяным, он контролирует ситуацию, немного терзает мое сердце. Даже будучи таким, он помнит о том, что не хочет афишировать наши отношения, и это напоминает мне о времени. О том, что оно закончится. Тик-так…

Сложив руки на груди, наблюдаю за тем, как Градский избавляется от обуви и пиджака, не забывая при этом прикладываться к полупустой бутылке.

— Плохой день? — интересуюсь.

— Дерьмовая жизнь. Иди ко мне, Моцарт. — Поставив на пол бутылку, он распахивает руки, приглашая меня в свои объятия.

— Ты пьян, — озвучиваю очевидное, сморщив нос.

— Насрать. Иди сюда. — Манит меня пальцами.

Шагнув назад, говорю с претензией:

— Зачем? Чтобы ты трахнул меня и даже об этом не вспомнил?

— Я тебя не трахал… — Уронив одну руку, второй он ерошит волосы. — Я с тобой «занимался любовью», — последние слова он выделяет идиотским тонким голосом, потом ухмыляется и добавляет: — Но ты права. Это будет по-скотски. Жаль. Я бы не отказался тебя трахнуть…