Казалось, достаточно отпустить прошлое и все сразу станет хорошо, но это мнение было неверным. Едва только Гришка сдал оружие, готовясь к мирной жизни, как возникла другая проблема — школа. Гришка свою школу почти что и не помнил, он три года занимался совсем другим, как и Маша многое позабыло, ну и кроме того, образование в Британии и в Советском Союзе различалось, поэтому надо было сначала подростков дотянуть до положенного уровня знаний.

— Ну, хоть писать умеют, — хмыкнул старый учитель, многие годы проработавший с детьми. — Уже хорошо. Чего боится девочка?

— Белого халата, черной униформы, — доложила лейтенант Роднина, вовсе не собиравшаяся бросать «юных героев», как она их называла.

— Концлагерь? — понял пожилой мужчина.

— Концлагерь, — подтвердила женщина, вздохнув. — Поэтому нельзя повышать голос, обижать девочку, потому что за нее мальчик может и убить.

— А с ним-то что? Подождите, форма не игра? — припомнив знакомство со своими новыми учениками, ошарашенно спросил учитель.

— Сержант Лисицын, воспитанник санбата… — проговорила Саша, а потом подняла повлажневшие глаза на собеседника. — Он вытаскивал раненных, воевал, да он… Если бы не он, и меня бы на свете не было! В сорок третьем Гриша вытащил моего отца! Сам был ранен, но тащил почти до санбата… Он герой, даже не сомневайтесь, Виктор Палыч, настоящий!

— Эк тебя… — вздохнул учитель, понимая, с кем ему предстоит работать. — Не бойся, поможем мы твоим героям, поможем.

Началось индивидуальное обучение, потому что Гришино образование было фрагментарным, а Маша пугалась своего незнания так, что врачи опасались за ее сердце, хорошо хоть эпилепсия не развилась. Нужно было бережно и осторожно поднять уровень знаний так, чтобы подростки смогли пойти в школу.

Они, конечно же, много гуляли. В небольшом городке, в котором стоял госпиталь и теперь жило большинство «вернувшихся» люди обо всем, конечно, знали. Именно поэтому часто можно было встретить добрые улыбки, да еще милиционеры приветствовали сержанта, на груди которого, неожиданно даже для него самого, прибавилось наград.

— А почему Гришу принимают так, как будто… ну… — Маша, уже совсем не называвшая себя номером, правда и Виолеттой она называть себя отказывалась, затруднилась сформулировать свой вопрос, но Саша поняла.

— Понимаешь, Машенька, по нему видно… И что форму он носит по праву, и что награды его собственные, — ответила ей товарищ лейтенант.

— И не сможет шутник ходить в компании офицера госбезопасности, — добавил Гришка, усмехнувшись и привычно отмахнул приветствие какому-то внезапно остановившемуся очень пожилому генералу.

— Лисицын? — пораженно спросил когда-то командир той самой дивизии, на всю жизнь запомнивший маленького героя. — Гриша, это ты?

— Товарищ генерал, — с трудом узнал его юный сержант. — А я вот вернулся…

— Дай-ка я тебя обниму, герой, — шагнул к нему генерал.

Люди останавливались и смотрели на то, как посреди мостовой обнимаются двое — старик и совсем юный мальчуган в военной форме. Что-то роднило их обоих — не погоны, не ордена, что-то внутреннее, понятное немногим…

Потом они сидели в ресторане, и Гришка рассказывал свою и Машкину историю, а за ним начал свой рассказ и генерал. О том, как закончилась война, как мечтали о счастливой жизни, как все вдруг чуть было не закончилось. Но вставший рядом с вождем кто-то жутко секретный вернул то, о чем мечтали до войны, и будто началась сказка. Трудно было, конечно, но они выстояли.

— Так что, будь счастлив, Гриша, ты это заслужил, — сказал ему на прощанье генерал.

— Есть, быть счастливым, — взял под козырек улыбавшийся сержант.

Маша уже и сама понимала, что без Гриши ничего не будет, поэтому не удивлялась тому, что они всегда вместе. Малышей определили в детский сад, а им предстояла школа. И было это страшно, но, почему-то, не сильно, пока рядом был Гришка.

Совершенно неожиданно подкрался день рождения, о существовании которого девочка не помнила. Еще более озадачила ее Эмма, спросившая, чего бы девочке хотелось. Но Маша просто не знала ответа на этот вопрос, по ее мнению, у нее было все: Гришка, хлеб, молоко, мир вокруг и никаких этих.

— У нас есть все, мама, — ответила девочка, уже начавшая забывать свой номер. — Мы сыты, никто не бьет, не убивает и не мучает. Есть много хлеба, масла, молока, чего еще можно хотеть?

На этот вопрос Эмма не нашла, что ответить, зато ей помогли в этом малыши, устроившие своей маме просто волшебный день рождения. Скорее, это был семейный праздник на полтора десятка семей одновременно, очень теплый и веселый, ведь малышам было намного проще отпустить лагерь…

***

Полностью отпустившие прошлое, по мнению специалистов, дети входили в новый для себя класс. Первое сентября запомнилось торжественной линейкой, на которую Гришка награды решил не надевать, а в планках на его груди разбирались взрослые, дети же посчитали просто украшением. Ордена, медали, даже ранения, отразилось в планках на груди мальчика. На линейке были, в том числе и понимавшие люди, но они промолчали, глядя на то, как трое детей обнимаются со взрослыми, среди которых была и офицер госбезопасности. Итак… Новый класс встретил внимательными взглядами, в которых, впрочем, не было враждебности, скорее, интерес.

Входить в новый класс Маше было совсем не страшно. Она держалась за своего Гришку, смотревшего открыто и прямо. Как-то все обернется? Тем не менее сержант Лисицын не чувствовал себя на войне, как не чувствовал и опасности. Смело пройдя к первому от двери столу, который почему-то не был занят, Гришка уселся так, чтобы прикрыть Машу, в случае чего.

Школьной формы тут не было, поэтому девочка надела платье цвета морской волны, а Гришка был в форме. Мальчик имел на нее право и носил с гордостью, вызывая добрые улыбки встреченных взрослых. Класс, куда мальчик со своей девочкой вступили, оказался большим, каким-то солнечным, полным ребятни, визуально делившейся на две неравные части.

— Здравствуйте, товарищи, — привычно поздоровался товарищ сержант, вспоминая о том, как их готовили к школе, инструктируя о том, что можно, а что нельзя.

— Здравствуйте, — ошарашенно ответила какая-то девочка, отметив маленькие, почти незаметные, значки «УБД»[1] на школьной форме всех троих.

Пять девочек и один мальчик сидели особняком, чему-то улыбаясь и очень тихо переговариваясь. Остальные же прыгали и играли. Именно перед этими шестерыми и уселись Гриша с Машей. Несмотря ни на что, память никуда не делась, поэтому мальчик просто почувствовал близкие души, а поднявшие на него глаза незнакомые еще девочки смотрели, не отрываясь, на Гришину пилотку с красной звездой. Такое поведение знала и Маша… Она уже хотела что-то сказать, когда прозвенел звонок и все быстро уселись за парты.

Вошедший учитель очень по-доброму улыбнулся всем в классе, а затем уселся на стол, удивив, кажется, всех. Он внимательно осмотрел детские лица, при этом девочки сзади тихо вздохнули, а Маша вцепилась в Гришину руку. Оглянувшись, мальчик увидел знакомые симптомы, понимая, что страха, может, уже и нет, как и голода, а вот привычные реакции остались. Поэтому он молча залез в карман гимнастерки, под понимающим взглядом учителя доставая хлеб. Выдав кусочек вцепившейся в него девочке, отправившийся по привычному маршруту, Гриша повернулся к сидящим сзади, положив перед ними разделенный на порции хлеб, немедленно пропавший со стола. Другие ученики удивленно смотрели на происходящее, а мужчина, сидевший на столе, вздохнул.

— Зовут меня Яков Петрович, — сообщил он. — Но, прежде чем знакомиться, я расскажу вам одну историю, — класс замер, а учитель продолжил: — Когда-то давно — больше полувека назад, на нашу землю пришли звери. Они пришли за нашей землей и кровью наших детей. Организовав лагеря, звери мучили и убивали, отнимали кровь, душили… Не только детей, но мы сейчас говорим о них.

Стало очень тихо, только были слышны задавленные всхлипывания девочек, всех шестерых, включая Машку. Гриша обнял вспомнившую девочку, прижимая ее к себе.