Литмир - Электронная Библиотека

— Две контузии, обе он не вылежал, герой есть герой… — вздохнул коллега. — Будем лечить, недели за две на ноги поставим, вот только девочка на нем намертво заякорилась.

— И он на ней, — добавил психиатр.

— Избита она страшно, товарищи, и не раз, но воспитанник все правильно сделал, — добавил хирург.

Оставалось только согласиться с мнением коллег и начинать лечение. Самой большой проблемой была не судорожная готовность, не некрасиво себя ведущее сердце, а психология узницы, панически боявшейся врачей и быть немощной. Как с этим доселе справлялись, было совершенно непонятно, но, видимо, как-то справлялись.

В отличие от малышей, с Машей любые медицинские манипуляции были исключены, кроме тех, которые производил воспитанник санбата — очень уж она боялась. Но и малыши старались помочь, не оставляли свою «маму» ни на минуту, благодаря ей же начав принимать своих местных родителей, отчего те воспринимали девочку чуть ли не святой.

Гришке регулярно кололи мягкое место не самыми безболезненными препаратами, но он не унывал, отлично понимая, что сам виноват. С трудом расставшийся со своим пистолетом-пулеметом мальчик, тем не менее, за Машу, а теперь еще и за малышей был готов на очень многое. Но проблема его психологического состояния оставалась. Во-первых, он был все еще на войне, а во-вторых, у него была только Маша. Можно было бы рассмотреть вариант суворовского училища, но врачи категорически возражали против того, чтобы разлучать этих двоих.

— Товарищи, предлагаю вколоть седатив обоим, — внес свое предложение гематолог. Ему было важно скорректировать терапию, что без анализа сделать было невозможно, поэтому он искал варианты. — Они уснут, и мы все быстро посмотрим.

Это, принятое уже от отчаяния предложение, сработало. У Гриши и Маши взяли кровь, моментально обнаружив неучтенные ранее проблемы и спустя еще неделю, девочка пошла на поправку. Еще очень медленно, но ощутимо и для Маши, и для врачей, и для Эммы с Марком, запросившим разрешение о взятии юного сержанта под опеку.

[1] Военная санитарная машина (армейский сленг)

Глава 17

Вошедший в палату мужчина вызвал улыбки малышей — они его хорошо уже знали. Одетый в белое, он совершенно не пугал, несмотря на схожесть одеяния с халатом. На округлом славянском лице выделялись синие глаза, смотревшие с таким пониманием, что хотелось потянуться к нему. Белая длинная борода завершала образ, несмотря на то что стариком он совсем не казался. Номер… Маша смотрела на вошедшего, не ощущая привычного уже страха, он был каким-то… добрым.

— Здравствуйте, — поздоровался пока неизвестный мужчина. — Я зовусь Евсеем.

— Здравствуйте, — Гриша настороженно смотрел на гостя, поднявшись с кровати в стремлении защитить. — Кто вы?

— Я волхв, юный воин, — сообщил ему Евсей. — Пришел показать тебе то, что для тебя важно. И тебе, и девочке твоей, нашедшей в себе силы стать опорой многим.

— Здрасте… — тихо поздоровалась Маша, с интересом разглядывая назвавшегося волхвом. Что это такое, она не знала.

— Не бойся, мамочка! — Варя, уже не называвшая себя номером девять-три-три-пять, смело подошла к Евсею, ласково погладившему ее по голове. — Дядя волхв добрый, и он не из этих.

— Посмотри мне в глаза, отрок, — попросил Гришу Евсей. — Сейчас ты увидишь.

Разбитый снарядами и минами Рейхстаг. Самое вражье логово. То место, откуда приказывали бомбить и убивать, то место, откуда уезжали на фронт те звери, для которых такие, как Машенька, Варенька, Леночка Аленушка, были в лучшем случае игрушкой. И сотни советских солдат вокруг этого логова, пляшущие, высаживающие в небо магазины и обоймы, плачущие и смеющиеся. Гришка сам был теперь там, чувствуя теперь, что такое Победа. Он обнимал радостно улыбавшуюся Машеньку, смеялся и плакал со всеми. Когда последняя крепость пала, когда вокруг только счастье, когда в небо взлетают фуражки, бескозырки и папахи… Ему это действительно надо было увидеть, почувствовать, понять… Синее, ставшее внезапно мирным, небо над головой. Победа.

Маша, увидевшая как пало последнее знамя со свастикой, просто рыдала, не в силах сдержаться. Гришка тоже плакал, крепко обняв ее, а волхв покачивал головой, понимая обоих. Победа… Она значила для юного сержанта очень многое. Именно увиденные картины: сдающиеся эти, суд и парад на Красной площади — все это заставляло мальчика расслабиться и потихоньку отпускать войну… А девочка, видя повешенных этих, отпускала свой страх, ведь ей показали, что этих больше не будет!

Подбежавшие малыши обнимали свою маму, ну и Гришку, конечно же, тоже. Они тоже плакали вместе с ней, ведь эта девочка была для них целым миром. Гришка же достал фотокарточку, подаренную ему еще в посольстве. «Мы дошли». Осознавая, что войны больше нет, сержант Лисицын никак не мог принять этого. Евсей вполне понимал мальчишку, скольких таких, как этот юный сержант видел волхв в том далеком году. Счастливых от того, что победили и не могущих принять конец войны.

— Вот как, — проговорил волхв, — связаны вы уже, получается.

— А что это значит, дедушка? — спросила маленькая Аленка, тоже уже почти не называвшая себя номером девять-четыре-ноль-три.

— Души их едины, — объяснил Евсей. — Значит, не смогут они уже друг без друга.

— Ну, тогда все правильно, — важно кивнула четырехлетняя девочка. — Если есть мама, то должен же быть и папа! Ты теперь папа! — сообщила она Гришке.

Улыбающиеся родители малышей приняли тот факт, что их дети называют мамой Машу, ведь Евсей и им показал картины, но на сей раз не расстрелянных и повешенных палачей, не цветы и игрушки на месте лагеря, а то, что пережили малыши. И взрослые, считавшие себя мудрыми, люди поняли своих детей. Не было отказов и непринятия, хотя взрослые и знали, что их дети умерли, но пришедшие взамен души тоже нуждались в маме и папе.

С этого дня дела пошли на лад — расслабившиеся Маша и Гриша охотнее поддавались лечению, хотя девочке было все еще трудно подпускать к себе докторов, но выход нашли малыши — во время перевязок, осмотров, даже уколов, они обнимали свою маму, уговаривая ее, отчего страх был, конечно, но не становился ужасом.

Прошла неделя, другая, Маше помогала не только медицина, но и отвары, приносимые волхвом и вскоре она смогла сама дойти до туалета, не держась за стены. Это был большой праздник для все еще пугавшейся своего состояния девочки. Испуг Маши отдавался в чувствовавшем ее состояние Гришке, что грозило свести на нет все достигнутое, поэтому Евсей отправился к начальнику госпиталя.

— Гриша увидел, что война закончилась, но… — волхв пожевал губами. — Он ответственный мальчик, поэтому ждет нападения в любой момент.

— Что вы предлагаете? — поинтересовался начальник госпиталя, уже известивший куратора от госбезопасности.

— Нужно дать ему возможность пообщаться с ветеранами, — предложил Евсей. — Есть же возможность? И не в госпитале, а… хм… по-фронтовому.

— Тогда и сопровождение должно быть другим… — задумчиво проговорил его собеседник. — Вот что, сейчас придет сотрудник госбезопасности, и подумаем.

Ждать пришлось недолго — не прошло двадцати минут, когда в кабинет уверенно постучались. Открылась дверь и на пороге появилась женщина лет тридцати на вид, одетая в форму лейтенанта госбезопасности. Светло-русые волосы обрамляли ее лицо, выглядевшее очень серьезным, но чуточку усталым. Серые глаза требовательно смотрели на собравшихся.

— Здравия желаю, — поздоровалась товарищ лейтенант. — Лейтенант Роднина, прибыла для сопровождения. Что у вас случилось?

— Понимаете, товарищ лейтенант, — вздохнул начальник госпиталя, — проблема у нас. Сержант Лисицын может сорваться, потому что Победу полностью не принял.

— Лисицын? — удивилась не проинформированная женщина.

— Сержант Лисицын, воспитанник санбата, — грустно подтвердил волхв. — Вернулся сюда, освободив девочку, с которой уже связан душой.

— Подождите-ка… — товарищ лейтенант попыталась привести мысли в порядок, уже, впрочем, понимая, почему послали именно ее.

27
{"b":"833113","o":1}