Микуль перевел взгляд с огней поселка на Звезду вечерней зари. Они ехали в сторону заката, и Звезда висела над рогами правого пристяжного оленя.

Звезда напомнила о наступающей ночи, о ночлеге у Демьяна, о его брошенном селении на машинной дороге, о бродячей собаке, что на трех лапах неохотно поплелась назад. Поплелась, хотя ей вовсе не хотелось возвращаться, но люди заставили.

И пошли мысли по цепочке. Закат, Звезда вечерней зари, Демьян, машины-геологи, бродячая собака. И снова упряжка, бегущая на закат. «Тонущая» звезда на рогах правого пристяжного. Снег слева и снег справа. Скрипящий снег под полозьями нарты. И вечерние думы о том, что ни в чем нет начала и нет конца. Хотя закат и Звезда вечерней зари напоминают об уходе еще одного прожитого дня…

Проехали озеро Магилор, затем болото с узкими сосновыми гривками. И другое большое озеро Пилтэнглор. Микуль так и сяк вертел это название, но все же перевел на русский язык — «Озеро С Попутчиком», так вроде, бы получается.

На середине озера встретились с вертолетом. Тот, мигая в темноте кровавым глазком, шел на посадку к нефтеразведчикам. Охотников он, конечно, вряд ли заметил. С высоты они казались просто букашками, а не людьми.

Возле берега вторая от деревни остановка. Соскочили с нарт, потоптались, разминая затекшие ноги. Назад оглянулись — не скачет ли трехлапая бродячая собака.

— Отстала, — сказал старший. — Вернулась в деревню.

Олени отдышались, и упряжки тронулись в путь. Миновали неширокое болото, после него в приречном горельнике пересекли машинную дорогу, потом реку Ягурьях и въехали в сосновый бор. В глубине бора стояло зимовье, где жили дальние родственники братьев: две вдовы с детьми и древний дед Никита со старухой. Решили у них чай попить и погреться. А там останется один перегон до Демьяна — все ближе к дому, завтра со светом доедут до своего селения.

Под скрип полозьев Микулю припомнилось детство. Отца назначили пастухом в одну бригаду с Демьяном, пасли колхозных оленей в верховье реки Ампуты. Демьяна, помнится, считали тогда человеком нрава крутого, резкого. Но, однако, бригадные мальчишки любили его. Он был единственный, кто охотно мастерил им луки и стрелы. Это такая радость! Микуль до сих пор не забыл, как бегал с луком его работы.

Вот и зимовье — послышался лай собак.

Братья поставили упряжки внутри кораля, возле входа в дом. Отряхнули снег с кисов и вошли в зимовье. Со всеми, включая и детей, поздоровались за руку. А старшая хозяйка Матрена поцеловала их в щеку, улыбаясь, приветствовала нараспев:

— А-а, мои бобровые братья, здравствуйте! Давно не виделись!..

Она вышла замуж за охотника Лосиного рода, а родилась в роду Бобра — братьям приходилась сестрой. Она сразу же повесила чайник над огнем чувала, потом поставила гостям столик с едой и стала расспрашивать о новостях в верховье и низовье реки. На правах старшего говорил в основном брат Михаил. Но после Матрена обратилась и к Микулю. Ее многое интересовало. Почему он, окончив школу, не поехал учиться? Нравится ли ему на охоте? Удачны ли начальные дни первозимья? Как поживает отец, здоров ли? И Микуль, как и подобает охотнику, немногословно и степенно отвечал на ее вопросы.

На улице залаяли собаки.

Михаил, подняв капюшон малицы, сказал:

— Ну, нам пора. До свидания, хозяева!

Когда вышли из зимовья, возле упряжек увидели собаку, ту, что погнали в сторону деревни на озере Магилор.

— Опять пришла! — удивился Микуль.

— Ваша? — озабоченно спросила Матрена.

— Бездомная, — коротко пояснил Михаил. — В деревне к нам привязалась.

— Ох уж эти бродячие псы! — вздохнула Матрена. — Как проложили тут машинную дорогу, так житья от них не стало!

— Взрослых оленей они реже берут, а вот оленят запросто, — подала голос младшая хозяйка.

— Как огня их боимся…

— Беда от них!..

— У нас оленята есть, — сказала сестра Матрена. — Коль собака останется здесь, что мы с ней будем делать, мужчин в доме нет. И кормить нечем. Вы уж не оставляйте ее, сделайте такое доброе дело…

Она, призвав на помощь детей, поймала бродячую собаку и, привязав ее к нарте Микуля, сказала:

— Вы ведь у Демьяна ночуете. У него рука тяжелая — быстро порешит ее.

И рассказала, что в эту осень и лето собаки особенно рьяно гоняли Демьяновых оленей. А в день, когда выпал первый снег, возле грунтовой дороги машина подстрелила его важенку-вожака. В этот год все напасти посыпались на его голову. Вслед за зимним вынудили бросить Летнее Селение на берегу Агана, не стало жизни от катеров и моторных лодок. Он больше всех пострадал, он шибко зол на всяких бродячих, уверяла женщина. Что ему стоит пристукнуть одну собаку…

Делать нечего — гости попрощались и тронулись в путь. Бродячая собака исправно бежала за нартой. Пришитая Голова — дал ей кличку Микуль, поскольку голова ее была черной, ни единого белого пятнышка, словно пришили ей. А все остальное — спина, шея, лапы, хвост — белое.

Поскрипывает снег под полозьями нарты. Из темноты наплывают силуэты боровых сосен. Олени похрустывают копытами.

А над головой холодные глаза ночного неба…

Звезды…

Дорога…

Олени, бегущие к закату…

Бродячая собака…

Демьян…

Наверное, и вправду злой он стал, подумал Микуль, вспомнив слова сестры Матрены. Делает ли он теперь детские луки и стрелы? Раньше, когда был пастухом, мастерил их для чужих детей. Свои, было их четверо или пятеро, умерли в младенчестве. Удачи на детей у него нет, говорили люди. Потом, спустя годы, жена Галя еще родила ему девочку и мальчика. Они выжили, но сама она умерла вскоре после родов. Сейчас, по слухам, он жил один, если не считать старуху-мать, которая чинила ему одежду и с горем пополам вела хозяйство — как-никак ей было под сотню лет. Все бы ничего, да подвело зрение — глаза плоховато стали помогать.

Задумавшись, Микуль и не заметил, как подъехали к становью Демьяна. Возле самого кораля он очнулся от лая собак. И разочарованно хмыкнул — не увидел свежесрубленного дома со сладковатым запахом хвои и сосновой смолы. Вместо него у низкорослой сосенки притулилась видавшая виды палатка — заиндевевшая, с рыжими и серыми пятнами подпалин и заплат, с грязными разводами от осенних дождей и снегов.

— Вот тебе и новый дом, — проговорил старший, завязывая поводок. — Не успел, что ли?!

Микуль не ответил. Распрягая оленей, он скосил глаза на запад. Но узкая полоска вечерней зари уже скрылась за деревьями. Виден был лишь ее бледный гаснущий отсвет. Доехали со Звездой вечерней зари, отметил он. Еще не поздно.

Отпустили оленей, наломали бродячей собаке лапнику, чтобы не замерзла на снегу, отряхнули снег с кисов и вошли в палатку, поздоровались:

— Пэча волытэх!

— Пэча, пэча! — отвечали хозяева.

Гостям уступили лучшие места и накормили. Когда они уже отодвигались от стола, хозяйские псы на улице, словно почуяв это, глухо взвыли. Демьян поднялся, шагнул к порогу, высунулся в дверь и резко прикрикнул на собак. Те сразу смолкли. Он вернулся на свое место, провел рукой по усам на темном строгом лице и, словно извиняясь перед гостями, пояснил, что псы у него на голодном пайке — вот и воют. А так редко шумят, особенно при хозяине зря голос не подают.

Гости закурили, хозяева занялись своими делами. Столетняя мать хозяина гремела посудой. Дочка и сын, приехавшие из интерната на каникулы, о чем-то шушукались в углу. Демьян из черемуховых прутьев мастерил сачок для черпания льда и лунок.

— Как зиму начал? — спросил Малый Михаил. — Какого зверя промышляешь?

— Какой там зверь? — откликнулся Демьян, переплетая прутья куском телефонного провода вместо кедрового корня. — Ничего нет.

— Совсем плохо?

— Если есть — только белка. И то, кажется, по урманам, по кедровникам немного попадается. А на борах совсем нет, ничего еще не добыл.

— А рыбу какую ловишь?

— И рыбы по снегу не видим. Вчера неводить ездил со слепым соседом, дедом Никитой — одного окуня поймали, — Демьян усмехнулся в короткие усы — словно во всем была виновата одна река.