Мгновение изменения мира…
Потом остался один огонь. Огонь безумия. И больше — ничего…
Ни моросящего дождя.
Ни глухо шепчущей тайги.
Ни вздыхающей реки.
Ни неба.
Ни солнца.
Ни ночи.
Ни звезд.
Никого…
Ничего…
27
Ехал Демьян на запад, в сторону захода солнца. Ехал и гнал от себя плохие мысли об искателях. Человек он спокойный, уживчивый. Сколько людей перебывало на его угодье — со всеми ладил. Что ему с ними делить? Они на нефть охотятся, у них свое дело, у Демьяна — свое. Он не мешает им, и они пусть ему не мешают. Больше ему ничего не надо. Места на земле всем хватит… Вот нынче летом увидел на пастбище след медведя. Зверь пересек оленью тропу и ушел в приречный кедровник — видно, лежку там устроил. Судя по следу, зверь старый, матерый, внушал доверие, и Демьян не стал его тревожить, попросил только:
«Пупи-ики[130], ты оленей моих не трогай, слышишь! У меня мало оленей. Нет у меня для тебя лишнего оленя, слышишь?! Если вздумаешь грешить, я прогоню тебя отсюда. Слышишь, что говорю?!»
И медведь все лето жил на пастбище, но оленей не тронул. Даже не гонял их. Морошкой и брусникой питался. Поладили!
И с мыслью, что поладит с родственными искателями, он опять задремал. Проснулся, когда упряжка сошла с дороги и начала копытить снег.
— А, есть хотите, — сказал он и распряг оленей, чтобы им удобнее было разгребать снег. — Поешьте хорошо, нарта тяжелая.
Он сел на нарту лицом на восток и смотрел на звезды. Все звезды были на месте, нет только Звезды Утренней Зари. А она не скоро еще взойдет. Помнится, в детстве он долго не мог найти эту звезду. Если рано вставали, отец обычно просил:
«Сходи посмотри, взошла ли Звезда Утренней Зари?»
«Заря взошла, а звезды нет! — отвечал он. — Там много других звезд».
Они вдвоем выходили из зимовья, и отец говорил:
«Вот же Звезда Утренней Зари. Без нее заря не взойдет. Если взошла заря — значит, ее Звезда уже над ней. Это главная звезда дня».
«Если не взойдет Звезда Утренней Зари, значит, и, зари не будет?» — спрашивал сын.
«Конечно, не будет».
«И солнце не встанет?»
«Без зари и солнце не встанет».
«И день не придет?»
«Выходит, так — и день не придет».
Сын долго смотрел на волшебную Звезду Утренней Зари и как-то тихонько прошептал отцу:
«А если… Звезда Утренней Зари обидится на кого-нибудь или заболеет вдруг?.. Что тогда будет?!»
«Что, что — как заболеет?» — не понял отец.
«Ну, это… не взойдет она вдруг?.. Что тогда будет?!»
Отец не сразу нашелся, что ответить.
«А мне так нравится, когда светло! — говорил сын. — Так солнце нравится!..»
Немного помолчав, отец сказал:
«Так не будет. Никто не должен обижать Звезду Утренней Зари, тогда она не заболеет и всегда будет всходить. — Он снова помолчал, потом добавил: — Хороший человек никогда не обидит, а плохого надо вовремя остановит;». Слышишь?»
«Слышу, — ответил сын, после паузы сказал: — Теперь я запомнил Звезду Утренней Зари. Теперь я не спутаю ее с другими звездами».
«Другие звезды тоже нужны небу и земле. Каждая звезда на своем месте. Каждая звезда делает свое дело».
«Звезды похожи на людей? У них есть дела?»
«Да, звезды как люди. Ведь все от человека пошло.
Я еще не рассказывал тебе сказку Солнца и сказку Луны. Вот как-нибудь расскажу. Длинные-длинные сказки-легенды…»
Он не успел рассказать сыну сказку Солнца и сказку Луны. И о Млечном Пути — о Пути бога-охотника — тоже не успел рассказать. Он многое не успел сделать из того, для чего был рожден. Но с годами Демьян понял, что главное дело своей жизни он все-таки сделал. И братья тоже сделали свое дело. И хотя после них не осталось кровных родственников, но Демьян на этой земле не сирота — нет, не сирота.
Размышляя об отце, он видел, как тот принял пулю там, в Берлине, в конце апреля сорок пятого, за несколько дней до Победы. Пуля ударила в грудь — и отец приложил к ране левую руку. И, замерев, мгновение стоял неподвижно. Потом задрожали ноги, и, медленно приседая, развернул туловище с трудом, по солнцу, на восток. И, машинально отведя правую руку с винтовкой, чтобы не повредить оптику, опустился наземь. Лежал головой на восток, в сторону дома. Сквозь пальцы левой руки тепло его тела уходило в сырую землю чужой страны. Все. Это конец его пути. И потускнел взор, и улетучилось его тепло. Но сознание еще работало. И последним усилием воли, напрягшись до предела, он еще долго держал одну мысль. Мысль, что пуля, которую он принял в себя, уже никого не сможет убить. Эта пуля не сможет лишить жизни его кровинушку, его младшенького, теперь его единственного сына там, дома, на далекой родной Реке. Туда ни одна пуля, ни один осколок не долетит. Не долетит. Не лишит жизни… Так… Так…
Он все принял на себя.
Но в темноте, в ночи, его сын, Демьян, вспоминая отца, почувствует, как пуля пройдет по телу. Пройдет медленно, оставляя огненно горящий след. Останется рана, чуткая к пронизывающей стуже зимой и одуряющему зною в летнюю пору…
Так пуля, что вошла, в грудь отца в Берлине в апреле сорок пятого, прошла и по его сердцу. Но пуля не лишила жизни, нет. Эта рана еще больше закалила его в ненависти к войне и любви к миру.
После, когда его младшего сына Ювана призовут в армию, в городе, в районном центре, старый военком приведет будущих солдат к Вечному огню на центральной площади, где на белых плитах высечены имена воинов-земляков, павших на полях Великой Отечественной войны. Он молча отыщет свою фамилию. Вот дед и дядья. Молча постоит перед ними. Потом молча, по одну и по другую сторону Вечного огня, обойдет ряды плит с именами погибших солдат:
Айваседа Меру. Река Аган.
Ганжеев Аристарх Александрович.
Ганжеев Сидор Степанович.
Ганжеев Федор Иванович.
Ганжеев Петр Никитич.
Ганжеев Григорий Абрамович.
Епаркин Иван Павлович. Аганские и обские. Все.
Катесов Михаил Петрович.
Катесов Яков Ефимович. Это река Пим.
Каюковы…
Курломкин…
Когончин…
Коголкин… Река Юган.
Кинямины… Сколько их? Четверо. Малый Юган.
Киприяновы…
Кунины…
Лемпины… Это Салым. Салымские люди.
Лисманов Алексей Васильевич.
Лисманов Петр Васильевич.
Лисманов Егор Васильевич.
Лисманов Прокопий Васильевич.
Лисманов Денис Григорьевич.
Лисманов Киприян Дмитриевич. Четверо братьев.
Двое других — тоже родственники. Да. Это устье Агана.
Лянтины… Четверо. Опять Юган.
Сколько их? Сколько их на каждую букву… М, Н, О, П…
Покачевы… Шестеро. Егор и Павел. Спиридоновичи. Должно быть, братья. Антон Степанович. Иван и Яков, Ефимовичи. Тоже братья. Дмитрий Семенович. Реки Аган и Тромаган. Там и там живут люди этого рода, рода Лося.
Пяк Тюсели.
Пяк Поинтма. Это ненцы. Жили в верховье Тромагана.
Рынков…
Рымовы… Салым.
Сопочины… Роман, Андрей, Петр… Степановичи. Должно быть, братья. Тромаганские. Из рода Лося.
Салтыковы…
Тайбин…
Юмсанов…
Юсипины…
С каких рек? Из каких родов-сиров? Остались ли у них родственники на этой земле? Вспоминают ли их?
Припомнятся родственники, что вернулись с войны. Дядя Василь теперь определяет ненастье не по народным приметам, а по фронтовым ранам. Его имени в этом списке нет.
Он вернулся. Он жив.
Нет здесь и имени дяди Ефима, Седого. От тоже жив. Коль он войну одолел, считают многие жители его родной Реки, так уж ничто его не возьмет. Во всяком случае, в ближайшие годы. Видно, сам Черный дух Подземного царства побаивается бывшего фронтовика.
Юван пока не знает, как уйдет, из жизни его дядя, Седой. А уйдет он неожиданно. Неожиданно для всей Реки.
Поедет неводить на Большой Урий с соседом, у которого есть упряжка оленей. Он бодро возьмется за привычное дело — выдолбит лунки, вычерпает ледяное крошево, приготовит шесты и невод. Но к полудню вдруг почувствует слабость. Сосед уложит его на нарту. Дома он откажется от чая и пищи.
