«Опытные», — с уважением подумал Костик.

Они вчетвером побежали в укромное место. У мальчишек по всему городу были присмотрены разные укромные местечки на случай бомбёжки.

Через три минуты ребята сидели под могучим сводом из белого камня.

Если посмотреть с моря на стенку набережной, выложенную необработанным белым камнем, можно заметить небольшое овальное отверстие, из которого вытекает ручеёк, впадает в море.

Здесь и сидели ребята.

Море было как на ладони, а осколки не страшны. Почти безопасно.

Бомбардировщики шли волнами. Одни отбомбятся, другие заходят. Непрерывно лаяли зенитки. Всё небо было в упругих круглых облачках — следах разорвавшихся снарядов.

Почти все бомбы падали в море.

Взрывались они с оглушительным стеклянным звоном. Совсем не так, как на земле.

Сначала взлетал зелёный столб, потом от него в стороны, у самой поверхности, резко разлеталась вода, и только потом — дзинг! — удар.

— Сбили, сбили! — заорал Шурка и так подпрыгнул, что стукнулся головой о низкий свод.

Плавно разворачиваясь, волоча тугой хвост дыма, падал самолёт.

— Ещё, ещё! — орал Шурка.

Навстречу первому, чуть пониже, заваливался на крыло второй.

Падали они нехотя, не торопились, покачивали чёрными крестами.

Из второго вывалились один за другим четыре комочка, беспомощно повисли под белыми зонтиками парашютов, ветер понёс их к набережной.

— Попались, гады, — прошептал Митя, — попались!

Он стоял закусив губу и смотрел, смотрел не отрываясь.

Костик обернулся к нему. Такой ненависти он никогда ни в чьих глазах ещё не видел.

Самолёты не успели упасть в воду, как раздался сильнейший взрыв, совершенно не похожий на остальные. Ребята повернулись и увидели, как «Ялта», громадная, могучая «Ялта», переломилась пополам.

Нос и корма задрались высоко-высоко, обнажилось красное днище. Потом корма перевернулась и исчезла, а нос ещё был на плаву. Медленно, медленно он погружался. Вот исчез верхний ряд иллюминаторов, потом палуба, надстройки… И всё.

Костик посмотрел на ребят. Лица у них были такие напряжённые, такие непохожие, что он отвернулся. В голове гудело.

Костик пошёл к выходу. И вдруг остановился. Какой-то странный звук раздавался сзади. Костик обернулся и увидел Митю.

Тот сидел прямо в ручье, раскачиваясь, обхватив голову руками, и тоненько плакал. Как девочка — тоненько-тоненько.

Костик наклонился к нему.

— Ты что?

— Как утюги, как утюги, — шептал Митя.

— Кто? Какие утюги? — спросил Костик.

— Там раненые. В гипсе все. Тяжёлые, — ответил Митя. — Они в трюмах.

На следующий день втроём провожали Митю.

Ребят с «Ялты» отправляли эшелоном куда-то в Среднюю Азию.

Мальчишек поразил вокзал.

Маленькая привокзальная площадь была забита людьми. Люди сидели на узлах, на чемоданах, прямо на земле. Все куда-то хотели уехать, все ждали поездов. Многие, видно, ждали очень давно: кое-где были сложены из нескольких кирпичей печурки, на них готовили пищу.

Над площадью стоял ровный печальный гул. Казалось, что беженцы негромко говорят все разом, жалуются на свои беды.

Митю заметили издали. Он вертел головой, всматривался в толпу.

— Нас ищет, — сказал Шурка.

Митя увидел их, взмахнул руками, заулыбался и спрыгнул на насыпь.

Ребята стояли рядом с теплушкой. Митины товарищи сидели, свесив ноги, у открытой двери и молча разглядывали их.

Костик взял Митю за руку и сказал:

— Слушай, Митя, оставайся, а? Не езди никуда. Будешь жить с нами. Бабушка согласна, она добрая.

— А? — спросил и Шурка. — Рыбу будем ловить и вообще… А там моря нет. Там песок.

Толик кивнул и положил Мите на плечо руку. Митя, видно, не ожидал такого разговора. Он покраснел так, что слёзы выступили, подался вперёд… Было видно, что ему очень хочется остаться.

Все четверо молчали. Костик, Шурка и Толик, улыбаясь, глядели на Митю и ждали.

Но Митя вдруг сник, нахмурился и сказал, как взрослый:

— Не могу я, ребята. Если ещё и я сяду на шею вашей бабушке, ей совсем плохо будет.

Такой он, видно, был человек, Митя.

Мальчишки долго ещё стояли. Говорить не хотелось.

Потом паровоз загудел и эшелон медленно тронулся. Митю подсадили на ходу. Несколько рук сразу вцепились в него, втащили в теплушку.

Костик, Шурка и Толик шли рядом с вагоном, потом стали отставать. Митя крикнул:

— Ребята, я когда-нибудь приеду! Обязательно!

Поезд набирал скорость, вагоны стали сливаться в сплошную серую полосу, и скоро уже нельзя было разобрать, какой из них Митин.

Костик глядел на красные огоньки и пронзительно чувствовал, как это странно, что Митя ещё минуту назад был здесь, а теперь, может быть, они никогда не встретятся.

И впервые он подумал о том, как много людей на свете и как много дорог, — у каждого своя.

Он изумился этой мысли. И ему стало тревожно и радостно.

Солнце пекло вовсю. Красноармейцы в тяжёлых сапогах, со скатанными шинелями за плечами шагали по бульвару, ползали, бегали, кололи чучела.

Красноармейцы обливались потом. Когда, в перерыв, снятые гимнастёрки высыхали, их можно было поставить на землю, и они стояли.

Солдаты были издалека. Из Сибири. Они привыкли к снегам, морозам, а тут сразу двадцать восемь градусов жары. Тяжело.

Почти все они были здоровенные, высокие. И называли себя непонятным словом «чалдоны». Говорят по-русски, а сами — чалдоны.

Костик, Шурка и Толик ходили с ними купаться. Умора! Такие большущие, ну просто богатыри, а воды боятся. Визжат, как женщины. А если окунаются с головой, то долго и тщательно зажимают пальцами нос и уши. И глаза закрывают. Окунаются медленно-медленно, тут же быстро выскакивают, отфыркиваются и трясут головой.

Как-то раз Толька стал рассказывать про акул. Будто их тут видимо-невидимо.

— А ротище у них — во! — говорил Толька, разводя руки. — А зубы — во! — показывал он ладонь. — Как цапнет поперёк живота — так и перекусит.

Все они стояли в воде, и красноармейцы стали ёжиться и оглядываться.

— Ну, уж ты скажешь! Не так их много, этих акул, — включился в игру Костик. — Вот морской кот — это да!

— Это ещё что за зверь? — спросил старшина и усмехнулся, будто ему не страшно.

— А это такая рыба, плоская, как блин. Только блин этот с автомобильное колесо, — заливался соловьём Костик. — У неё есть хвост, будто стальной трос, а на конце хвоста кривая колючка. Острая, как бритва.

— Ну и что? — спросил кто-то.

— Да ничего. Только они любят подплыть незаметно к человеку — да как чиркнут колючкой! Не обрадуешься!

Многие сибиряки стали выходить на берег. Остались старшина и ещё человек пять.

— Врут они всё, чертенята, — сказал старшина и начал тереть голову мылом. Но голова не намыливалась.

— Вот поганая вода, а ещё море, — плюнул он, — помыться по-человечески и то нельзя.

Про акулу и кота стали как будто забывать, понемногу возвращались в воду.

Костик пошептался с Толькой.

— Да где тебе! — громко закричал тот. — Вы только послушайте, — обратился он к сибирякам, — вот он, — Толька показал на Костика, — говорит, что нырнёт дальше меня!

Он ткнул пальцем себе в грудь и неестественно захохотал:

— Ха, ха, ха!

— А ну, давай, — закричал старшина, — соревнуйтесь!

— Давай, давай, — загалдели сибиряки, — судить будем честно; ныряйте, ребята.

Их долго устанавливали на одной линии, около каждого собрались болельщики.

Костик незаметно подмигнул Шурке. Тот вышел на берег, отошёл подальше и сел на парапет. По команде старшины Костик и Толька нырнули.

Под водой тот и другой повернулись и поплыли обратно.

Основное, из-за чего всё могло сорваться, — это прозрачная вода.