— Кто? — спросил Шурка.

— Все собаки! Всё обобрали! Мамед не успел. Одна дрянь осталась Мамеду.

Он рассказал, что за речкой Келасури упал подбитый немецкий самолёт и не взорвался. Мамед побежал туда. Думал поживиться. Но кто-то успел раньше. Лётчиков раздели. Срезали кожу с сидений.

— Даже покрышки с колёс унесли, — жаловался Мамед. — У, плохие люди! Мне только эту дрянь оставили. Кто её купит? Думал парашют добыть. Сколько шёлка! Всё пропало!

Мамед чуть не плакал.

— Мы купим, — сказал Костик.

— Вы? — Мамед оглядел ребят и захохотал снова. — Хо-хо-хо!

— На что? На фантики? Хо-хо-хо!

— Вот! — Шурка протянул смятые бумажки.

Мамед замолчал. Пересчитал деньги.

— Мало, — сказал он. — Это очень хорошая вещь. Из неё плащ сшить можно. Триста рублей стоит.

Мальчишки переглянулись, разочарованные.

— У нас только сто шесть, — сказал Толька.

— Сто шесть?

Мамед задумался. Потом махнул рукой.

— Э, ладно! Мамед добрый. Давай сто шесть. Остальное отработаете.

Костик стал торопливо высыпать мелочь из карманов на рогожу.

— На паперти собирали? — ехидно спросил Мамед и тщательно пересчитал деньги.

Шурка потянул к себе лодку.

— Нет, сперва отработаете, — сказал Мамед.

— А как? — спросил Шурка.

— Вот, держите, — Мамед протянул большую коробку из-под папиросных гильз. — Принесёте три коробки табаку, — лодка ваша.

— А где ж мы его возьмём? — спросил Костик.

— В окурках, — ответил Мамед и равнодушно отвернулся.

Коробка была здоровенная. Через три дня мальчишки знали все марки папирос. Они издали определяли, какой это окурок — «Пушка», «Эшери» или «Наша марка». Они пропахли табаком с ног до головы.

Ночью Костику снились окурки. А коробка всё не наполнялась. Ещё хорошо, что последнюю неделю не было бомбёжек. Видно, немцы решили, что бомбить больше нечего.

Только через пять дней ребята принесли Мамеду полную коробку.

Мамед сидел на крыльце в рваной майке и набивал гильзы табаком.

— Принесли? Молодцы! — сказал он. Высыпал табак на газету.

— А пепел зачем? Чтобы больше так не было! Только табак.

— А когда лодку дашь? — спросил Шурка.

— Ещё три коробки принесёте — тогда.

— Три? Ты же сказал, всего три. Две осталось.

— Две? Ух, продешевил Мамед! Все его обманывают. Даже такие сопляки. Це, це, це, — зацокал он языком.

Мальчишки ушли.

Дальше дело пошло лучше. Во дворе табачной фабрики, где работал Толькин отец, лежали ярко-жёлтые кучи табачной пыли. Отходы. Костик взял дома сито, и ребята стали просеивать эту пыль. На дне сита оставалось немного табаку.

Но эта работа тоже была не мёд. От табачной пыли щекотало в носу, першило в горле, а слюна становилась горькой и жёлтой, как хина.

Коробку набрали быстро.

— Если ты нам дашь лодку сейчас, мы тебе принесём коробку и ещё полкоробки, — соблазнял Мамеда Костик.

— Обманете? — недоверчиво спросил Мамед.

— Честное пионерское, не обманем! — горячо уговаривали мальчишки.

Мамед оскалил зубы. Усмехнулся.

— Ха! Пионерское, говорите? Скоро никаких пионеров не будет. Немцы уже на Псху. На перевале. Скоро здесь будут.

Он радостно потёр руки.

— Мамед лавку откроет. Купцом будет.

Он пошёл в дом высыпать табак. Мальчишки задохнулись от негодования.

— Ох и гад! — пробормотал Шурка. — Вот гад! Немцев ждёт!

— Не дождётся, — отрезал Костик.

— А если правда придут? — испуганно спросил Толька.

— Придут, придут! Не может быть! — закричал Шурка. — В партизаны пойдём. Мы им покажем. Оружие у нас есть. Три патрона — три фрица.

Он покраснел от злости. Мял в руках кепку.

Мамед вышел из дому. Вынес свёрнутую в пакет лодку.

— Берите. Но если обман будет, — на дне разыщу. Плохо будет.

Он стоял жирный, противный. Из-под шапки курчавились рыжие волосы. Молча, брезгливо, Костик взял лодку. Мальчишки даже не обрадовались. Понуро вышли со двора, побрели в свой «штаб».

То, что кто-то мог ждать немцев, так поразило их, что они шли молча, каждый думая о своём.

Костик вспомнил кожаные тапочки с белой полоской посередине, в которых стоял Мамед, и неожиданная мысль заставила его остановиться.

«Ведь это тапочки деда! Его домашние туфли», — подумал он и сказал:

— Ребята, это Мамед нас обворовал!

— Ну да?! Откуда ты знаешь? — спросил Толик.

Костик рассказал.

— Вот сволочь, — сквозь зубы проговорил Шурка.

— Что же с ним делать? Может быть, в милицию сообщить? — спросил Толька.

— А как докажешь? Вон сколько времени прошло!

— Мы сами! — Шурка сжал кулаки. — Мы его сами проучим, немецкую собаку. Я знаю как.

— Что мы ему сделаем? Он вон какой здоровенный, — уныло сказал Костик.

— Сделаем, — ответил Шурка. — Мы этого «купца» проучим.

И он рассказал свой план.

Пришлось опять просеивать табачную пыль. Надо было отнести табак Мамеду, чтобы всё высмотреть хорошенько.

Толька принёс пачку папирос «Казбек». Он её взял дома у отца. Тайком, конечно. Это нехорошо. Но, чтобы отомстить Мамеду, всё было хорошо. Шурка разорвал папиросы, высыпал из них табак.

Мамед сразу заметил это. Табак из папирос сильно отличался от остального. Когда Мамед узнал, откуда этот табак, он разъярился:

— Дураки! Деревянные башки! — заорал он. — Такие папиросы испортил! Цены им нет!

И он так дёрнул Шурку за ухо, что надорвал его у самой мочки. Шурка завизжал от боли. Костик бросился на Мамеда. Ударил его кулаками в грудь, тут же получил здоровенную затрещину и полетел на землю. В глазах вспыхнули синие звёзды.

Мамед всё ещё крутил Шуркино ухо. Костик поднялся и снова кинулся. Вцепился в рваную майку. Она затрещала. Вдруг Мамед заорал и отпустил Шурку. Толька, схвативший Мамеда за ногу, укусил его изо всех сил чуть повыше колена. Мамед запрыгал на одной ноге. Потом схватил суковатую самшитовую палку и погнался за мальчишками.

Но те уже успели выскочить за ворота и улепётывали со всех ног.

Всё, что надо, они высмотрели. Во дворе у забора стояла маленькая фанерная будочка — уборная. К ней от крыльца вела тропинка, протоптанная в бурьяне. В дальнем конце забора была выломана доска.

На следующий день Костик и Шурка встали рано-рано — в шесть часов. Когда они грызли чёрствый кукурузный хлеб с солёной хамсой, спрессованной в чёрный кирпич (её последнее время выдавали по карточкам вместо мяса), пришёл Толька.

Было прохладно. Пока добрались до Мамедова забора, вымочили брюки до колен. Роса была такая, что казалось, идёшь по воде.

Весь город ещё спал.

Тихонько, стараясь не шуметь, пролезли через дыру в заборе во двор. Огляделись. Тишина. Мамед тоже спал.

Волоча две толстые, длинные палки, принесённые с собой, подошли к уборной.

Всё оказалось гораздо легче, чем они предполагали. Подсунув палки под переднюю стенку фанерной будочки, приподняли её. Подложили два кирпича. Потом Толик и Шурка взялись за два задних угла, а Костик — за середину дверцы и, осторожно толкая, переставили уборную за яму. Так что она оказалась как раз перед уборной.

Теперь надо было замаскировать яму. Выдернули из грядки тонкие палочки, обвитые вьющимися усами фасоли, положили их на яму. Получилась частая решётка. Надёргали бурьяна. Тщательно закрыли всё, втыкая кусты бурьяна в ячейки решётки. Вышло просто здо́рово.

Солнце уже повисло над морем. Роса немного высохла. Мальчишки вылезли через дыру, сели в кустах за забором.

— Никуда не пойдём, а то ещё пропустим, — сказал Шурка.

Время тянулось нестерпимо медленно. Где-то заорал петух. И сразу ему ответили ещё два.

— А может, его дома нет? — спросил Толик.

— Дома он. Я видел, как он пришёл вчера. Пьянющий, — сказал Костик.

И снова ожидание. Где-то капала вода. Кап-ка-а-п — будто тягучие минуты.