Спиридон Расторгуев умирает, как занедуживший зверь, уносит свою душевную боль и смерть с глаз долой, подальше от стаи, сворачивает с тракта в лес, на полянку. «Вот где стреляться-то, — вдруг подумал он спокойно. — А то — на кладбище припорол. Здесь хоть красиво». Такой характер у Спирьки. Такой рассказ написал Василий Шукшин.

Короткий рассказ вместил в себя целую психологическую драму. Спиридон Расторгуев и преступник и жертва. Он может преступить человеческий закон, но гораздо сильнее и непреложнее в нем потребность вершить над собою нравственный суд.

«Спирьку нашли через три дня в лесу, на веселой полянке. Он лежал уткнувшись лицом в землю, вцепившись руками в траву. Ружье лежало рядом. Никак не могли понять, как же он стрелял? Попал в сердце, а лежал лицом вниз... Из-под себя как-то изловчился.

Привезли, схоронили.

Народу было много. Многие плакали...»

Учитель физкультуры победил Спирьку в самом прямом, кулачном смысле. Буквально как в известном поэтическом постулате: «Добро должно быть с кулаками». Но учителю не дано стать главным героем рассказа или хотя бы сколько-нибудь значительной личностью.

А Спирьку жалко...

Шукшина упрекали: «Зачем так грустно? Откуда ваши герои? Мы знаем других. Для чего теневые стороны жизни, неужели не видите светлых?» Шукшин стискивал зубы и отвечал работой, наращиванием художественной убедительности, мастерства. Иногда отвечал впрямую, писал статьи, давал интервью. «Честное, мужественное искусство не задается целью указывать пальцем: что нравственно, а что безнравственно, оно имеет дело с человеком «в целом» и хочет совершенствовать его, человека, тем, что говорит ему правду о нем». Это из статьи «Нравственность есть Правда». Шукшин ее написал не для последнего тома собрания собственных сочинений, а выступил, оборонился, святая святых защитил...

Давайте перечитаем всего Шукшина (это не так просто сделать: полное собрание его сочинений не издано) — и мы попадем в мир... хочется сказать: «странный», так принято говорить о шукшинском мире. Но лучше сказать: внезапный. Мир, открывающийся в книгах Шукшина (и в фильмах), внезапен, как самая судьба автора. (Помните, он сам хотел назвать свои рассказы «внезапными»? ) Это — мир подвижный, развивающийся во все стороны, дисгармоничный или, лучше, диалектичный, как мыслящая, ищущая, строящая себя человеческая личность. И это — очень сообразованный, волею художника управляемый, по-своему цельный мир; не строительный материал, а здание... Все сделанное Шукшиным в литературе можно представить себе как один роман (увы, недописанный). Рассказы его — это главы романа: в одном рассказе завязка, в другом кульминация, в третьем финал. Рассказы Василия Шукшина очень нуждаются друг в дружке, опять же, как главы романа. Вынутый из цикла, из сборника, единственный рассказ Шукшина сам по себе сразу что-то теряет, какие-то нити оказываются оборванными.

Героя в рассказе Шукшина могут звать Пашкой, Спирькой, Гринькой, но, вчитываясь в Шукшина, мы вдруг откроем в сонме выводимых на сцену персонажей какие-то родовые черты национального характера, уходящие корнями в подпочву истории. Тут и разинская вольница, и великий путь из серединной нищей России к сибирским тучным землям, и обживание Сибири для России, и унаследованная от предков строгость, мудрость крестьянской трудовой нравственности, и шрамы, вывихи от невзгод, скоморошество, и — дальше, ближе к нам — гражданская война, коллективизация, раскулачивание, Отечественная, послевоенное лихолетье, безотцовщина, массовое переселение сельских жителей в города. И многое другое. Шукшин — современный писатель. И в то же время исторический. Его творчество художественно воссоздает бытие народа — в исторической перспективе; объективное, общее в нем тесно сопряжено с личным, родовым, семейным.

Я помню, близкий Василию Макаровичу человек вскоре после его смерти сказал мне так: «Хочешь понять Васю, прочти «Я пришел дать вам волю» — в Разине очень много его личного, шукшинского...»

Шукшин — закодированный писатель. Затронутые им проблемы, загадки человеческого духа и дают работу нашим уму и сердцу — для самопознания и самовоскрешения; не устаревают, они вечны.

И тут, в заключение, надо оговориться. Нужен постскриптум, что ли, к написанному. Как пишут в газетах: «Когда верстался номер, мы узнали о том, что...».

Когда-то я прочел рассказ «Сураз» в книге «Характеры», изданной в 1973 году. Шукшин тогда был жив, он мне подарил эту книгу с дарственной надписью. И все суждения о «Суразе», приведенные выше, в статье, и все цитаты — оттуда, из этой книги.

Но вот читаю «Сураз» в другом издании: «Молодая гвардия», 1975 год. Василий Шукшин. Избранные произведения. Двухтомник. Том первый. Дошел до страницы 199. На ней окончание рассказа «Сураз»: «Сильно, небольно толкнуло в грудь, Спирька упал навзничь... Показалось ему, что темное небо мягко упало на него. И все-таки в последнее мгновение успел подумать... Не подумал даже, а удивился: «А не больно!» И все.

Здесь оборвалась недлинная, путаная дорожка Спиридона Расторгуева на земле».

Что за чертовщина? Ничего этого не было у Шукшина. «Сураз» в книге «Характеры» кончается по-другому. «Недлинная, путаная дорожка... на земле» — таких самооправдательных оговорок для издателей Шукшин себе не позволял.

В двухтомнике Спирька стреляется на кладбище. Финал получился демонстративный, мелодраматический, как в плохом театре. Из рассказа выпало несколько страниц высочайшей прозы. Шукшин явился неподготовленному, впервые берущему его в руки читателю адаптированным, урезанным, спрямленным.

Как это делается? По-разному. Иногда усекается всего-навсего одна буковка в слове. Вроде как корректорская ошибка, корректор проглядел. Вот, пожалуйста:

« — Я предупреждал: я тебя работаю, — сказал Спирька. Хотел оттянуть курок двустволки, но они были уже взведены...»

Это в двухтомнике (том 1, стр. 198).

А вот как в «Характерах» (стр. 82):

«Я предупреждал, я тебя уработаю...»

Улавливаете разницу? «Я тебя работаю» — сказать нельзя, даже владея всеми диалектами и жаргонами, включая «феню». «Я тебя уработаю» — только так мог сказать Спирька, «пыхтевший» пять лет в местах заключения за злостное хулиганство.

Герои Шукшина изъясняются на том языке, уроки коего им преподали место и время их родового и социального обитания. Здесь мы имеем дело с языковым абсолютом — первоосновой искусства и мастерства Шукшина. К этому прикасаться нельзя, иначе мы потеряем мастера.

Можно предположить, что в двухтомнике напечатан один из авторских вариантов рассказа «Сураз». Возможно, были у автора варианты. Но автор сам выбирает, включает в книгу, держит корректуру своих рассказов, подписывает в печать — и текст становится единственным, каноническим. Именно таковым и является текст рассказа «Сураз», напечатанного при жизни Шукшина в книге Характеры».

Кажется, ясно...

И все равно проходятся по тексту с перышком в руках, поправляют, спрямляют, придают шукшинской Правде ласкающее взор благообразие, обкарнывают, искажают смысл, стиль, язык превосходных, еще при жизни автора прочитанных, в память сердца врезавшихся рассказов...

А для чего?

Вопрос в пространство...

И еще один вопрос.

Почему до сих пор не издано полное собрание сочинений Василия Шукшина, ну, скажем, в пяти томах, при сведущей редколлегии, с соблюдением авторского права, правил текстологии?

Нам очень его не хватает.

Осенью 1976 года ранним утром я приехал в Бийск.

Стало развидняться, я помаленьку двинулся, пока что без определенной цели (то есть цель у меня была, но рано, рано еще) в пределы города Бийска. Город переменился, конечно, за двадцать лет, но что-то в нем сохранилось из моей молодости: запах сгоревшего в топках кузбасского угля, перемешанный с терпким привкусом тополиной смолки; тополя вымахали, взматерели; и прохлада, снежная свежесть близких предгорий, и дыхание хлебных степей. Я вплывал в город моей молодости, как в знакомую воду, примечал не только общее, но и частности...