— Вы довольны своей профессией? — спрашивает репортер.

— Да, доволен, — отвечал незрячий ветеран, — мое предприятие приносит большой доход, и я благодарю бога за то, что он меня не оставил. Напишите, что я глубоко признателен мэру Нью-Йорка, который предоставил мне концессию на нищенство между 41-й и 58-й стрит.

-— Чего вы ждете от жизни? — спросили его далее.

— Пищи, — ответил человек.

Однажды возле него остановилась подвыпившая красавица на высоких каблуках, ее сопровождал мужчина.

— Можете обнять меня, — сказала она, — это вам вместо милостыни!

Антони улыбнулся привычной оптимистической улыбкой. У него красивые белые зубы, и он их охотно показывает.

Бродвей заманчив, и проходит он вблизи отеля.

И я хожу на Бродвей.

На углу 13-й стрит вчера плясали трое маленьких пуэрториканцев. Их было, собственно, четверо, но четвертый не танцевал и не пел, на нем было пальто с меховым воротничком и красные полуботинки.

У остальных не было ни пальто, ни красных полуботинок; они были маленького роста, смуглые, худенькие и босые. Плясали и кувыркались они не слишком весело. Это было кричаще профессиональное, лицемерное веселье, которое не передается зрителям. Но люди, стоявшие на углу 13-й стрит вокруг пляшущих ребятишек, были довольны. Там толпились зеваки, люди мелкого пошиба, наблюдавшие за представлением не столько из интереса, сколько со злым умыслом; продувная бродвейская шатия ежеминутно разражалась громким, недобрым смехом: они смеялись над чужой убогостью.

Стояло на этом углу несколько человек и с добрыми намерениями. Они задержались здесь для того, чтобы в перерыве между двумя танцами маленьких пуэрториканцев бросить на мостовую десятицентовик. Затем они уходили на кружащийся Бродвей, довольные своим хорошим поступком.

Стоило монете звякнуть об асфальт — к ней тотчас же бежал паренек с меховым воротничком. Никто иной — только меховой воротничок с красными полуботинками. Черные босые ноги были здесь для танцев и прыжков. Девятилетний импрессарио — меховой воротничок — заботился, очевидно, лишь о финансовой стороне предприятия. Он не плясал, это был предприниматель. Он закурил даже небольшую сигару, к великой радости зевак.

— Эй, boss, — кричали они. — Почему ты не носишь цилиндра?

Тот отвечал им испанским ругательством, и зеваки снова принимались хохотать.

Случилось так, что один из босоногих, маленький барабанщик, увидел серебряную монету в четверть доллара, которая подкатилась совсем близко к нему; полагая, что импрессарио смотрит в другую сторону, он ловко и проворно поднял монету.

— Эй, boss, — крикнул кто-то из зрителей. — Дай разок этому, с барабаном, он крадет у тебя входную плату.

И boss, маленький девятилетний мальчуган с прелестным носишком и глазами смуглого херувима, точно дикая кошка, бросился на маленького барабанщика. Заимствованным из кинофильмов и телевизионных спектаклей ударом он с комичной, при всей ее дикости, жестокостью свалил малыша на землю. Зеваки смеялись до слез.

— Влепи ему в рожу, ты, тряпка! — вопил чей-то голос. — А не то — катись отсюда!..

Никто не заступился за барабанщика, и маленький пуэрториканец с разбитым носом молча встал и вновь принялся барабанить. Он даже не казался особенно грустным. Как будто вообще ничего не произошло.

В толпе стояла полная, добросердечная дама, та самая, которая бросила роковые четверть доллара. Она не знала, что бы ей такое сказать, но ей очень хотелось произнести нечто достойное ее широкого сердца.

— Вы, конечно, потом разделите деньги? — спросила она наконец. — Правда ведь, вы их разделите, мальчики?

Один из артистов не без гордости ответил, что их нанимает Пьстро, меховой воротник, и они получают жалованье за неделю. Да, они служат и получают жалованье: Sure, Ma'am, thank you...[11]

— He трепли языком, — заметил на это Пьетро, меховой воротник. — Идиотик несчастный...

В этом обращении прозвучало даже нечто похожее на нежность.

Затем кто-то из малышей увидел огромного нью-йоркского полисмена, и уличные артисты бросились бежать. Они казались ужасно маленькими среди небоскребов Таймс сквера, а когда убедились, что никакая опасность им не угрожает, побрели потихоньку и принялись шалить, как шалят все дети в мире.

Только бизнесмен, меховой воротник, шел впереди, совсем один, навстречу слепящему сиянию Бродвея.

Bыяснилось, что маленький Павел, старший сын Брайана, опустошил копилку, в которую откладывались деньги на атлас. Он покупал два раза в неделю в драгстори на углу комиксы по десяти центов за выпуск и, прочитав их, перепродавал соседским мальчишкам за половинную цену.

Произошла семейная сцена.

— Почему ты не сказал нам об этом? — спросила Божка. — Ведь ты нам обо всем говоришь...

Молчание.

— Зачем ты их читал? — вновь спросила она.

— Их читают все в классе, — хмуро ответил провинившийся.

— Почему же ты скрываешь это от родителей?

— Потому что у вас нет денег, — ответил он, — и вы против убийств.

— А ты — нет? — ужаснулась Божка.

— Когда человек прав, — изрек мальчик, — он должен убивать.

Потом у него отобрали очередной выпуск, и Павел горько плакал. Брайан прочел нам вступление; оно звучало примерно так:

«Был поздний вечер, и в предместье большого города луна освещала одинокую девичью фигурку. Девушка шла вдоль спящих домов.

В такое позднее время может случиться все что угодно...»

Картинок было тридцать семь, они повествовали о том, как на одинокую девушку напал мужчина в черном, повалил ее на землю и стал срывать с нее одежду. Потом шли два рисунка убитой девушки с явными следами насилия. Черный мужчина убегал по улице в неизвестном направлении. Что будет дальше, узнаете в следующем выпуске.

— Зачем он убил ее? — спросил Брайан.

— Разве ты не видишь? — удивился его восьмилетний сын. — Он хотел ее изнасиловать, папочка.

И задумчиво прибавил:

— Может быть, он так поступил, чтобы замести следы.

— Пожалуй, это мог быть и шпионаж, — заметил Брайан.

— Эх, — произнес его сын, — не мучь меня, папа. Только заставляешь придумывать, а потом все равно не позволишь дочитать.

В конце концов, все в этой семье утряслось, как всегда. Ничего ему не запретили, просто читали все вместе и дружно хохотали над разными ужасами так долго, что постепенно стал смеяться и Павел. Ко дню рождения ему подарили абонемент в городскую библиотеку. Он гордился своим абонементом и начал читать настоящие книги. Этому американскому пареньку повезло — он родился в хорошей семье.

Но комиксы продолжают выходить. Их продают по десяти центов за выпуск в любой драгстори, в каждом газетном киоске. Эти брошюрки предназначены для детей. Не смешивайте их с рассказами в картинках, которые газеты печатают «с продолжением». Газетные рассказы в картинках предназначены для взрослых читателей и отличаются от комиксов тем, что все же проходят некую импровизированную цензуру. Они аморальны лишь настолько, насколько это допускают епископы. В отношении же детей предполагается, что неискушенный грешить не может.

Это огромный, общеамериканский бизнес с годовым доходом в сто миллионов долларов, выгодное торговое дело! Вкладываемый в него капитал соблазнительно мал: несколько графоманов, которых никто не ограничивает, вагоны дешевой бумаги и знание того, что называют тайниками детской души. Капитал минимальный, а прибыль сказочная. Поэтому выступать против комиксов не следует. Почтенные поставщики яда еще более неуязвимы, чем кто-либо иной, когда дело идет об осуществлении конституционной свободы слова. Это самые рьяные защитники основных американских свобод! Не отнимайте у человека его нивы, говорят они, пусть каждый воспользуется принадлежащими ему плодами.