— Не волноваться становиться сложнее, мам, — невесело усмехаюсь, глядя на отца, который сидит за столом с очень виноватым видом.

Мама суетится. Разливает по чашкам чай, подталкивает в мою сторону конфеты и печенья.

— Так, мам, сядь! — прошу вежливо, но настойчиво. — Ну!? Говорите уже.

— Помнишь, несколько месяцев назад ездили в церковь, были в гостях у бабы Гали? — молча киваю. — Пару недель назад, когда ты улетела по делам она умерла. Мы узнали только потому, что она завещала нам одну из своих икон.

— Какой ужас. У нее же внук остался.

— Да. У Димы есть мать, но… видно, что до сына ей дела нет, да и отчим у мальца не самый приятный тип. Приехали только ради дома, и ее сбережений. Они поссорились при нас. Была очень некрасивая сцена.

— Бедный мальчик.

— В общем, недавно мы узнали, что пацан в итоге с ними не ужился и сбежал. По улицам шатался, пока мне на глаза не попался. Посерел, похудел…

— Все! Хватит ходить вокруг, да около. Анечка, мы хотим взять его под опеку, — выпалила мама, но в конце испуганно уставилась на меня, в ожидании моей реакции.

А я не знаю, как на это реагировать.

— Эм, — промямлила. Лица родителей выглядели комично. Но я вместо улыбки, лишь растерянно уставилась на них. Я пыталась прислушаться к себе и понять, какие эмоции вызывает во мне эта новость.

— Анечка, твоя комната по-прежнему останется твоей, как и всегда ты будешь нашей самой любимой дочерью. Для Димы я переделаю свой кабинет, но если ты против, мы поможем ему найти другую семью, — затараторил папа.

Это действительно смешно. Через несколько месяцев мне исполнится целых 30 лет, а родители говорят со мной, как с маленькой. Но самое паршивое то, что в глубине души чувствую острый укол ревности. Глупо, но это так.

— Вы хорошо подумали? У него сейчас не только трудное время, но и возраст. Вы вспомните, как я чудила в подростковом возрасте. А с мальчиком могут быть более серьезные сложности.

Но стоило озвучить эти мысли, услышать саму себя со стороны, как обжигающий все нутро стыд ошпарил с ног до головы. Вспомнились слова Ромы. Он рассказывал, что у подростков, гораздо меньше шансов найти семью. Чаще всего усыновляют малюток, тех кого считается еще можно “воспитать”.

— Рому твоего тоже усыновили в 14 лет. Чем мы хуже его приемных родителей? — словно услышав мои мысли сказала мама.

— Дочь, ты знаешь, — продолжает папа, за всю свою жизнь я могу по пальцам пересчитать моменты, когда он был столь взволнован и растерян. — Каждый раз, когда ты уезжаешь, нам с мамой становится одиноко. Мы не имеем права просить тебя остаться, ты столько трудилась ради того, что достигла.

— Пап, Дима человек, а не домашний питомец, — не сдержалась, — его нельзя взять к себе, только потому что вам скучно. Вы должны быть уверены, что готовы взять на себя ответственность за чужую жизнь.

Папа с мамой охнули, то ли обиженно, то ли возмущенно.

— Мы не собираемся его усыновлять, тем более при живой матери. У нас нет цели заменить ему родителей, но мы можем дать ему дом и заботу. Понимаю твои сомнения, мы были не лучшими родителями для тебя и совершили много ошибок.

— Па-ап, — морщусь, не люблю такие разговоры. Родители до сих пор винят себя в том, как закончилась наша с Русланом история. Но не я. У меня самые лучшие папа с мамой и это факт, ничто не способно повлиять на мое отношение к ним.

— Вижу, вы все для себя решили. Я лишь хотела в этом убедиться. Дайте, я вас обниму.

Детское, иррациональное чувство собственничества к родителям, к счастью, быстро растаяло. В них скопилось много нерастраченной родительской любви, сложно ею делиться, когда дочь за океаном, на внуков им надеяться тоже не приходится. Даже хорошо, что теперь у них будет Дима. Значит я могу спокойно возвращаться в отлаженную, выстроенную с таким усердием жизнь.

Аня

Перед отъездом я успела поприветствовать Диму и даже уступила свою комнату. Папа любит свой кабинет, не хочу чтобы он его лишился. В конце концов я уже большая девочка, как никак не за горами тридцатилетний юбилей.

За эти месяцы я оказывается так привыкла наведываться в Чикаго наездами, что непривычно было возвращаться сюда насовсем. По инерции всю работу делала бегом, словно пытаясь успеть к какой-то неизвестной мне дате.

Тяжелее всего было дома. Особенно смотреть на коробки с моими вещами, которые Рома отправил службой доставки еще несколько месяцев назад. До сих пор не могу их распаковать. Недавно встретила его друга Уэсли, он рассказал мне, что Рома переехал в Майами.

Жизнь шла своим чередом. Работа, как и раньше приносила удовольствие, к тому же я ужасно скучала по друзьями и любимым местам в этом городе.

Но сердце все равно было не спокойно. Навязчивая мысль не давала мне покоя — я трусиха. Даже в зеркало смотреть было противно.

Неужели я такая жалкая?

На работе я не боюсь брать на себя ответственность, рисковать. Расставание с Ромой далось непросто, но ведь я смогла. Почему же, когда дело касается Руслана я превращаюсь в трусливую зайчишку, которой проще пуститься наутек, чем биться за свое.

Возможно, потому я и не смогла переболеть Русланом, потому что бежала от своих чувств и проблем, а надо было просто сигануть в эту пропасть и надеяться, что там внизу, меня поймают, а если нет, то смиренно принять свою участь и научиться жить дальше, пусть и с покалеченной душой.

Ну, хотя бы есть очевидный плюс — я больше могу не прятаться по углам от Руслана. Могу спокойно приезжать в свой родной город, в который заново успела влюбиться за это время.

Самобичевание не прошло бесследно и постепенно мозги встали на место. Я вдруг поняла, что должна делать. Перед глазами словно нарисовалась пошаговая инструкция.

С утра проснулась от телефонного звонка. Родители позвонили поздравить с днем рождения по видеосвязи. Мы проговорили около часа. Смеялись, плакали. Слезы сами хлынули рекой, когда Дима смущенно, но искренне поздравил меня с днем рождения и тут же скрылся из виду, убежав в свою-мою комнату.

Несмотря на столь сентиментальное, слезливое утро настроение на высоте и мне хотелось сообщить об этом окружающим. С особым усердием навела марафет, надела строгое, но красивое платье, каблуки.

На работе устроили праздничный обед в конференц-зале и подарили сертификат в магазин уходовой косметики.

Празднование моего дня рождения затянулось и шеф под возмущенные вздохи начал всех разгонять по рабочим местам. Усевшись за стол, как обычно начала отвечать на письма.

Пиликанье, оповещающее об очередном уведомлении по началу вызывает улыбку. Наверняка, кто-то из бывших сокурсников или друзей прислали поздравления.

Хватаю телефон, открываю мессенджер и руки начинают подрагивать, легкие каменеют от нехватки кислорода.

“Привет! С днем рождения! Проездом в Чикаго, всего на пару дней. Если есть возможность и желание, то приглашаю на ужин.”

Отвечаю согласием не медля ни секунды. Мы договорились встретиться возле моего офиса.

Это настолько неожиданно, что посещает мысль ударится головой о стол, чтобы убедиться наверняка, что это не сон. Ведь сколько бы себя ни щипала поверить в реальность происходящего никак не удается.

Мысли путаются и продолжить работу не выходит. Вместо этого трачу все силы на попытки утихомирить бешеное сердцебиение, которое так и норовит пробить дыру в груди, чтобы прыгать от радости.

К вечеру радость сменяется нервозностью и даже злостью. Без конца смотрю на время, прожигаю ненавистным взглядом стрелки часов на стене, гипнотизирую цифры на экране телефона. Почему мне кажется, что время проверяет мои нервы на прочность?

Мой синдром отличницы и гиперответственность не позволяли мне уходить с работы пока не выполню свой минимум запланированных дел, но сегодня буквально сбежала с работы ровно в 18:00.

Усилием заставляю себя притормозить у главного входа, делаю несколько глубоких вдохов и лишь затем выхожу наружу.