В течение двух столетий сменявшие друг друга короли Франции поддерживали тесный союз с этим огромным, богатым и политически активным сообществом. Город черпал значительную часть своего престижа из присутствия к нем монархии, что было видно по разветвленным зданиям и садам королевского дворца, который заполнял западную часть острова Сите. Процветание города во многом зависело от дел короля и от растущего числа придворных, просителей и администраторов, которые его окружали. Город осознавал свое положение в стране. Купеческий прево традиционно произносил верноподданническую речь от имени городов на открытии заседаний Генеральных Штатов. В кризисные моменты он обычно первым предлагал деньги в казну короля и войска для его армий. Париж был сообществом осознанного патриотизма в то время, когда патриотизм для большинства французов все еще оставался юридической абстракцией. Однако эта впечатляющая солидарность с королевской властью была не только ценной, но и опасной. В 1356 году французская политика, которую парижане горячо поддерживали, потерпела крах в результате финансового банкротства и военного поражения и патриотический энтузиазм парижан быстро перерос в гнев и насилие.

Человеком, который выразил этот гнев и в конечном итоге возглавил насилие, был Этьен Марсель, купеческий прево. Марсель принадлежал к известной семье парижских торговцев сукном и финансистов. Изначально он не был богатым или даже особенно успешным человеком, и его коммерческая деятельность, по-видимому, была весьма скромной. Основой его состояния стала женитьба в 1345 году на богатой наследнице Маргарите де Эссар. Ее отец, пока не был опозорен и заключен в тюрьму во время чистки, последовавшей за битвой при Креси, был самым крупным банкиром Франции. Брак Марселя принес ему приданое в 3.000 экю и связи с обширной сетью юристов и финансистов в самом сердце королевской администрации. Предположительно, именно благодаря этим связям он стал купеческим прево примерно в 1354 году. Но способ его возвышения неясен, и даже дата выбора его на должность прево неясна. Естественно, будучи купеческим прево, он был вовлечен в события того времени и выступал от имени Третьего сословия на собрании Генеральных Штатов в декабре 1355 года, как это делали его предшественники. Марсель набрал и возглавил небольшую армию, которую Париж отправил на помощь Иоанну II после ареста короля Наварры в Руане. Он организовал оборону Парижа во время паники, последовавшей за битвой при Пуатье и стал главной фигурой Парижского восстания 1358 года. В чем-то его карьера, как и его конечная судьба, напоминает карьеру Якоба ван Артевелде, другого великого городского лидера середины XIV века. Марсель, безусловно, разделял безжалостность и жестокость Артевелде, но в иных вопросах он был совсем другим человеком. Он не был хорошим оратором, и хотя он был искусным организатором, ему, похоже, так и не удалось приобрести собственных массовых сторонников. Он также был бесхитростным, импульсивным и лишенным политической рассудительности[420].

Работа Генеральных Штатов началась, как обычно, 17 октября 1356 года в Большом зале Парижского Парламента. Это было одно из крупнейших собраний такого рода за последнее время. Около 800 делегатов присутствовали на заседании, когда канцлер Пьер де ла Форе перечислял ставший уже привычным перечень бедствий, из-за которых они были созваны. Он говорил о доблести короля, о трагедии его пленения и о жертве, которую должен принести каждый француз, чтобы выкупить его. После того как канцлер закончил, Дофин добавил несколько "мудрых и милостивых" слов от себя. Но хотя из зала прозвучали обычные верноподданнические речи, предложения правительства были встречены холодно. Королевство было истощено, и большая его часть была захвачена вооруженными бандами английских, гасконских и наваррских авантюристов. Храбрость короля Иоанна II на поле боя вызывала искреннее восхищение, но мало кто считал выплату выкупа законным требованием. Что бы ни говорили о его военном руководстве, управление финансами Иоанном II было плачевным, а его министров, некоторых из которых можно было увидеть среди придворных, окружавших Дофина, искренне ненавидели и презирали.

Делегаты удалились из дворца, чтобы подумать о том, что делать. Они отправились в францисканский монастырь в университетском квартале, представлявшим собой группу зданий у южной стены города, где сегодня находится Медицинская школа. Несколько членов Совета Дофина отправились с ними, чтобы руководить ходом обсуждений. Но они пробыли там недолго. Почти сразу же при обсуждении тон задали диссиденты и протестующие. После короткого и бурного обсуждения в каждом из сословий делегаты решили избрать объединенный комитет из восьмидесяти членов, который мог бы действовать более решительно, чем эти громоздкие собрания. Этим людям было поручено составить список требований, которые должны были быть представлены Дофину. Все они дали клятву, что будут нести коллективную ответственность за свои решения и вести обсуждения тайно. Советники Дофина были в срочном порядке изгнаны[421].

Согласно версии событий, которую позже распространили министры Дофина, в Совете восьмидесяти с самого начала главенствовали злейшие враги короля и его сына. Министры назвали тридцать четыре члена Совета явными приверженцами заключенного в тюрьму короля Наварры. Но истина оказалась сложнее. В Совете восьмидесяти, безусловно, были сторонники Карла Наваррского. К ним относились некоторые из наиболее ярых и влиятельных членов Совета, такие как епископ Лаона Роберт Ле Кок и недовольный пикардский дворянин Жан де Пикиньи. Но многие противники правительства в Совете восьмидесяти никогда не были приверженцами Наваррского дома, а другие стали таковыми лишь позднее. Главенствующие группы были сформированы из представителей промышленных городов севера и группы реформаторски настроенных дворян, церковников и академических богословов. Особенно широко был представлен Париж. Этьен Марсель и его кузен Жиль заседали среди восьмидесяти. Среди них был и финансист Шарль Туссак, один из четырех эшевенов, помогавших Марселю в управлении ганзой. Кроме того, было несколько человек, представлявших города, из которых они происходили, но живших в Париже и практически являвшихся парижанами. Но именно роль недовольных дворян была первостепенной. Их верность короне в большинстве случаев не вызывала сомнений. Но они были встревожены бесхозяйственностью и коррупцией, которые они видели повсюду в правительстве. Если кто и выделялся среди противников правительства, так это, вероятно, не купеческий прево и даже не пламенный пронаваррский епископ Лаона, а архиепископ Реймса Жан де Краон, который выступал от имени церкви: дворянин, происходивший из одной из великих семей западной Франции, чей брат попал в плен, сражаясь вместе с королем при Пуатье[422].

После недельного обсуждения Совет восьмидесяти представили свой доклад Генеральным Штатам. Он состоял из длинного и разнородного каталога личных и коллективных жалоб большого числа групп  с разными интересами. Но одна тема была общей для всех них. Король, говорили они, окружил себя подхалимами, паразитами и спекулянтами, которые плохо управляли его войнами, финансами, монетными дворами и судами. Совет восьмидесяти протестовал против произвольных и насильственных методов, использовавшихся для сбора налогов, и против разбазаривания полученных средств. Члены Совета восьмидесяти объявили себя угнетенными постоянными манипуляциями с чеканкой монет. Они нарисовали яркую картину экономических бедствий дворянства, причинами которых они считали непосильные налоги, манипуляции с монетой, ущерб от войны и невыплату военного жалованья, распад гражданского правосудия и то, что король не отвечает на их прошения о пожалованиях и милостях. По этой причине, заявил Совет восьмидесяти, "города, замки и крепости пали, целые области были опустошены и разрушены, многие хорошие люди убиты, а другие дезертировали к врагу, передав ему свои крепости и владения". Генеральные Штаты единогласно приняли этот мрачный и поверхностный диагноз бедствий Франции. Не было ни одного несогласного.