Главная проблема комиссаров по зачистке как в богатых, так и в бедных провинциях заключалась в том, что самое большее, на что они могли надеяться, — это перенести проблему в другое место. Два десятилетия войны создали многочисленный класс полупрофессиональных солдат, которые не знали другого ремесла, кроме как воевать. Конечно, можно скупать захваченные замки и выводить из них гарнизоны, но куда их девать? Большинство англичан, должно быть, вернулись в Англию. Но некоторые обосновались во Франции. Было бы интересно узнать больше о Джоне Белле, который остался в 1361 году, чтобы жениться на богатой нормандской вдове; или об Уильяме Уэллсе, английском оруженосце, служившем при французском королевском дворе в 1364 году; или о бывшем студенте Университета, известном только как Лукас, который командовал своим отрядом в Нижней Нормандии, пока не попал в плен и не перешел на службу французскому правительству; или различные английские оруженосцы, служившие в свите Филиппа, герцога Бургундского в 1360-х годах, такие как оруженосец Джон Пупон, который в свое время был помолвлен с грозной вдовой-аристократкой; или человек (тоже оруженосец), который фигурирует в счетах герцогства под странным именем Хошекин Уорин в качестве переводчика с английского Филиппа, герцога Бургундского. На более высоком уровне Роберт Маршалл, который был одним из капитанов герцога Ланкастера в Нормандии в 1350-х годах и закончил войну с тремя собственными гарнизонами в Нормандии и Босе, продал свои завоевания и был нанят Иоанном II для защиты Вандомуа от своих соотечественников. Валлиец Джек Уин, прибывший в Бургундию с компаниями в 1359 году, поселился там после заключения договора и стал значительным местным правителем, участвуя в политике региона и в целом соблюдая свои обязательства перед его герцогом. Когда в 1369 году война вновь вспыхнула, Уин переметнулся на сторону французов и до конца жизни служил Карлу V и его преемнику. Однако это были всего лишь интересные исключения. Большинство английских рутьеров, оставшихся во Франции, были изгоями или преступниками, не имевшими профессий,  с помощью которых можно было бы зарабатывать на жизнь. Они были неспособны осесть и перейти к мирной жизни ни в одной из стран[759].

Бретань была местом скопления большинства таких людей. В течение нескольких лет герцогство оставалось открытой язвой, от которой соседние части Франции неоднократно заражались. Поскольку спор между домами Монфор и Блуа о престолонаследии все еще не был решен, это герцогство было более или менее исключено из договоров. Оба короля просто договорились попытаться достичь соглашения, а если это не удастся, то позволить сторонам сражаться друг с другом с помощью тех союзников, которых они смогут найти. Когда попытка посредничества предсказуемо провалилась, Бретань оказалась в аномальном положении: юридически являясь фьефом короля Франции, фактически она управлялась королем Англии от имени его юного подопечного Жана де Монфора. В июне 1362 года, когда Жан достиг совершеннолетия, Эдуард III передал ему герцогство. Однако на практике оно оставалось английским протекторатом еще несколько лет. Жан воспитывался среди англичан, и в любом случае у него было слишком много врагов, чтобы обойтись без английской помощи. В последующие два года ему предстояло провести много времени в Аквитании в обществе принца Уэльского, который стал его близким другом и наставником. В конце 1365 года Жан заключил военный союз с принцем и женился на его падчерице Джоан Холланд. Англичане в Бретани повсюду занимали влиятельные и властные позиции. Хищный Уильям Латимер, бывший лейтенант Эдуарда III, стал одним из главных лейтенантов герцога. Сам Эдуард III сохранил Бешерель и Трогофф, две главные крепости на севере герцогства, занятые англичанами, в качестве обеспечения выплаты долгов, которые Жан накопил за время своего несовершеннолетия, и заполнил их английскими солдатами. Другие важные замки продолжали удерживаться от имени Жана, но английскими капитанами с преимущественно английскими отрядами. Они жили на доходы от войны в течение нескольких лет после заключения мира. Уолтер Хьюитт, капитан замка Колле в бухте Бурнеф, продолжал взимать patis в пределах герцогства, а когда это стало невозможным, за его границами в Анжу. Он продолжал делать это и через пять лет после заключения мирного договора. Хьюитт, вероятно, был одним из самых агрессивных английских капитанов в этом регионе, но он отнюдь не был единственным[760].

Фруассар считал, что скопление безработных английских солдат в Бретани намеренно поощрялось Эдуардом III, чтобы они могли продолжать свою жестокую карьеру по ту сторону Ла-Манша, вместо того чтобы возвращаться домой и сеять хаос в Англии. Несомненно, так оно и было. Сообщалось, что солдаты гарнизона Кале дезертировали со своих постов, чтобы поискать приключения и прибыль в Бретани. Роберт Скот, бич Пикардии и Шампани, вновь стал капитаном Энбона на бретонском побережье. Его сменил Томас Фогг, бывший одним из капитанов Генри Ланкастера в Нормандии. Ланкаширский разбойник Ханнекин Тилдесли, промышлявший два года в Перше, поступил на службу в гарнизон Бешереля. Пограничье Бретани стало военным лагерем, из которого можно было совершать набеги на соседние провинции Франции. Например, Роберт Ноллис, который все еще контролировал большие крепости Фужере, Шатоблан и Гравель в восточной Бретани, летом 1360 года вновь вторгся в Мэн. Хью Калвли, один из самых активных английских капитанов в Бретани за год до заключения договора, совершавший набеги на Алансон и Ле-Ман в течение нескольких месяцев после заключения договора в Кале продолжал делать это. В конце 1360 года он вступил в сражение с силами французского лейтенанта в Нижней Нормандии, в котором захватил в плен Бертрана дю Геклена, знаменитого французского капитана Понторсона. Тем не менее, по меркам вольных разбойников, Ноллис и Калвли все же прислушивались к желаниям короля Англии. Оба они прекратили свою деятельность в начале 1361 года, вероятно, по его просьбе. Ноллис даже попросил отпущения грехов за свои прошлые проступки как у Папы, так и у короля. Он уже был достаточно богат и, возможно, мог позволить себе раскаяться. Но его примеру последовали не все. Ветеран сэр Мэтью Гурней был более типичной фигурой. Он был солдатом по меньшей мере двадцать лет. Он, как и рыцарь Чосера, сражался с маврами при Альхесирасе, с французами при Слейсе, Креси и Пуатье, прежде чем в 1357 году стал капитаном гарнизона Эдуарда III в Бресте. Гурней не собирался уезжать домой в Сток-андер-Хэм в Сомерсете, когда договоры были скреплены печатью. Он стал независимым наемным капитаном и в возрасте около пятидесяти лет вступил в самый прибыльный период своей жизни. На своей прибыльной должности в Бресте он продержался по меньшей мере два года. За тем он организовал свою собственную компанию и стал совершать набеги в Нормандию захватывая и продавая замки. За свое игнорирование дипломатических интересов Эдуарда III Гурней был на короткое время заключен в лондонский Тауэр, но эти неудобства, несомненно, стоили того. Он вложил часть своей прибыли в покупку права на продажу бретонских даров моря в Бордо и Ла-Рошели. У него были значительные суммы на депозитах у банкиров. Комиссары, которым было поручено конфисковать имущество Гурнея в Англии, сообщили, что в 1361 году купец из Сомерсета хранил для него золотые слитки стоимостью не менее 1.000 фунтов стерлингов и множество золотых мутондоров, которые, должно быть, представляли собой награбленное во Франции[761].

Деятельность английских компаний во Франции была серьезным дипломатическим затруднением. Однако англичане не были главной проблемой. Их сила с годами имела тенденцию к уменьшению. Бретонское приграничье было единственным регионом, где они постоянно имели силу. Гораздо больший ущерб был нанесен на более обширной территории людьми других наций: бретонцами, беарнцами, наваррцами, немцами и, прежде всего, гасконцами. Они начали формировать большие и сплоченные компании людей, говорящих на их родном языке, которые бродили по провинциям Франции, убивая людей в деревнях и вымогая деньги у городов. Более крупные политические и стратегические цели англо-французской войны никогда не имели для них большого значения, и когда она закончилась, они продолжали действовать, как будто ничего не изменилось.