— И уютная, — улыбается он.

Убираю блокнотик в карман и, резко развернувшись, ухожу, не сказав ни слова. Господин Загадочность решил надо мной пошутить, а я как-то не очень люблю, когда со мной разговаривают, как с дурочкой. Хотя дурочка здесь не я.

У парня есть возможность лечиться в лучшей больнице города. Но нет. Он предпочитает больницу для бедных.

Наверно, он не в себе от пережитой травмы и обезболевающего.

Ничего. Вот заживет его голова, попробует здешней стряпни, и быстренько попросится в свой Эльфтаун.

Если ему так хочется — пускай лечится здесь! Мне-то какая разница!

Хотя кому я вру? В глубине души ужасно приятно, что эльф решил остаться. Я надеюсь, мне удастся выведать хоть какие-то его секреты.

«Что мы все обо мне да обо мне! Поговорим лучше о вас! Как вы меня сегодня находите?» — читаю надпись на верхней части зеркала и улыбаюсь соседке по квартире.

У Виолы, моей подруги, имеется оригинальный способ коммуникации. Каждый день она выводит своим каллиграфическим почерком многозначительные фразы на листочке и вывешивает его в самых заметных местах. Иногда прикрепляет на дверь в туалете, а порой ее листочки появляются на холодильнике. На сей раз она выбрала зеркало в прихожей.

— Теперь всю неделю будешь писать мне про эгоизм? Это мне за то, что мусор вчера забыла вынести?

— Зачем же всю неделю, если схватываешь с первого раза? — улыбается соседка, застегивая на пышной груди пуговицы лазурной врачебной униформы. — Нет, я, конечно, все понимаю. Ты приходишь с работы жутко уставшая и сразу заваливаешься спать. Забросила свои учебники, подготовку к экзаменам. Уже третий день у вас аврал. Но…

— … Но домашние обязанности никто не отменял, — подхватываю я и складываю бровки домиком. — Прости, прости, прости! Больше не повторится! В счет своего прокола обещаю выносить мусор три дня подряд.

— Замётано! — она подходит ко мне и передает ключ от мусорной клетушки, что находится рядом с домом.

Расчесавшись, закрепляю в пучок густые каштановые волосы, все еще немного влажные после душа. Прохожусь по пухлым губам гигиенической помадой, чтобы не пересыхали от жары, и переодеваюсь в зеленую униформу.

Я всегда выбираю одежду на размер-другой побольше, чтобы халатики не облегали мои формы чересчур вызывающе.

Ранним утром на улице все еще прохладно, поэтому поверх халатика накидываю на плечи тонкую белую кофточку. Немного подумав, вдеваю в уши серебряные капельки, доставшиеся мне от бабушки. Потом, сообразив, о ком я в этот момент вспоминаю, снимаю сережки и убираю их обратно в крохотную шкатулку. Так не пойдет…

Со стороны окна вдруг раздается резкий стук. Мы с Виолой вздрагиваем и смотрим в окошко. На стекле появилось грязное пятнышко, а на карнизе распласталось обездвиженное синее тельце с бледным брюшком и радужными крылышками.

Феи иногда врезаются в стекла и мгновенно гибнут от удара, но привыкнуть к этому у меня до сих пор не получается.

Странные существа. Недостаточно сильные, чтобы самостоятельно добывать себе пищу, но при этом достаточно наглые, чтобы отжимать ее у людей.

— У нас в отделении работает пожилая мед сестра, — задумчиво произношу, открываю окно, поднимаю маленькое, хрупкое тельце и укладываю рядом с мусорным ведром у входа.

На несколько мгновений замолкаю, разглядывая все еще теплую фею. После смерти ее личико выглядит грустным, трогательным и совершенно беспомощным. Если бы не сапфировый оттенок кожи и не чересчур большие глаза, ее лицо запросто сошло бы за лицо эмбриона. На миг сходство кажется мне таким поразительным, что я всхлипываю от жалости прежде, чем продолжить:

— По ее словам, всего пару столетий назад феи не были такими дикими. Раньше они не нападали на людей. Не гадили в людских домах. Не портили урожаи. Я вот думаю… Может, они от голода бесятся, а если их подкормить, они станут приветливее? Может, им кормушку соорудить за нашим окном?

— Не вздумай! Если нас не засудят соседи за разведение вредителей, то собственник жилья точно выгонит взашей!

— Жалко бедняжек! Они же голодные…

— Что делать! Мы не обязаны кормить голодных паразитов. А что касается перемен — так это естественно. Все меняется. Экология ухудшается. Фауна дичает. В крошечных мозгах фей, наверно, одни химикаты остались, — вздыхает Виола. — Ну, рассказывай!

— О химикатах в мозгах? — теряюсь от ее вопроса.

— О том, зачем тебе понадобилась информация об обработке эльфийских ожогов.

— К нам поступил обожженный эльф, — объясняю неохотно и тут же замечаю в зеркале, как краснеют мои щеки. Обсуждать с кем-то своего эльфа нет никакого желания. — У него обгорело запястье вместе с кодом. Поэтому его не приняли в Эльфтаун и оставили нам на лечение. А как у тебя продвигается с Александром?

К счастью, подруга любит поболтать о себе, поэтому с удовольствием заглатывает наживку:

— Он пригласил меня в шикарный ресторан в Эльфтауне, представляешь?

— Там же все ужасно дорогое! — ахаю я. — Ему придется выложить за ужин целое состояние.

— При том, что мой бедненький интерн каждый день ходит домой пешком в целях экономии. Если это не признание в любви, то я не знаю что! У тебя нет случайно мятных леденцов? А то вдруг у нас вечером дойдет до поцелуя…

Обсуждая плюсы и минусы Александра, мы спускаемся на лифте и направляемся на остановку. Все магазины в такую рань закрыты, но газетный киоск открывается ни свет ни заря.

Виола останавливается, чтобы купить мятные леденцы, а я от нечего делать просматриваю яркие заголовки таблоидов:

«Профсоюзы терпят поражение. Эльфы не согласны повысить зарплату людям.» «Родные взволнованы. Лорд Натаниэль Ла Имри, главный сторонник реформ, вероятно, уже мертв» «Нашествие фей в Глеоне. «Их было не остановить», — свидетельствует очевидец.»

На работу мы добираемся на разных автобусах, поэтому большую часть пути провожу одна, размышляя о таинственном прошлом своего пациента.

Почему, интересно, он не захотел ехать к эльфам? Не потому ли, что беглый преступник? В газетах писали, что среди эльфов участились случаи раскрытия коррупции и противозаконных махинаций с бумагами. Возможно, мой эльф — нечистый на руку белый воротничок.

А, может, как раз наоборот. Он законопослушный гражданин, уставший от соблюдения правил и решивший разнообразить свою жизнь своеобразным приключением.

Добираюсь до рабочего места, с трудом выдерживаю обязательную пересменку, после которой ноги сами несут меня по натоптанному маршруту. В ранний час большинство пациентов дремлют, но эльф уже бодрствует, словно поджидает.

Теряюсь, когда эльф кивком отвечает на мое тихое «Доброе утро!» И практически столбенею, когда оказывается, что у моего пациента уже сняты повязки. При мысли о том, что кто-то другой лечил моего эльфа, во мне просыпается ревность.

Я тут же одергиваю себя за дурацкое, неуместное чувство, и злость на себя помогает мне сфокусироваться на деле. Внимательно осматриваю поверхность руки и бок. На открытых ранах уже подсыхала тонкая темная корочка. Слишком быстро идет заживление. У людей и орков, обожженных на том же крушении, раны выглядят гораздо хуже. Странно. Наверно, у эльфов всегда процесс регенерации клеток происходит быстрее.

— Когда вам сняли повязки?

— Вчера вечером. Поздно вечером.

— Кто это сделал?! — я сама от себя не ожидала подобного вопроса, да еще заданного таким суровым тоном.

Как только слова вырываются наружу, хочется затолкнуть их обратно, но для этого слишком поздно. Кровь приливает к моему лицу, и я едва удерживаюсь, чтобы не сбежать от пациента, перед которым секунду назад опозорилась. Опускаю глаза, рассматривая собственные светлые босоножки и глотая осуждающее молчание.

Все хорошо… Так-то стыд и позор. Но ничего. Мне не впервой позориться.

— Единственное, что тебе нужно знать, Лена Сарт, — с бархатным спокойствием произнес эльф, — руки девушки, снявшей повязку, не были столь нежны, как твои.