В это время слуги внесли яства, которые могли бы поразить своей простотой современного обывателя. Имхотеп быстро пробежался взглядом по тарелкам и остановил его на посуде с мёдом.

— Будут ли ещё указания, моя царица? — Бомани поклонился, слегка покачнувшись.

— Меня беспокоит состояние твоего здоровья, здесь врач, — она указала кивком головы на Имхотепа, потянувшись к тонкому столовому ножику, — он осмотрит тебя…

— Зачем такие хлопоты, Мааткара? — спросил тот настороженно. — Обыкновенная простуда, скоро пройдёт…

— Если простуда, моя великая госпожа, может быть, твоему верному слуге отведать мёду? — предложил Имхотеп, безотрывно глядя на охранника.

Казалось, замерли сами небеса. Хатшепсут оторопела вначале, но поняла, к чему клонит её верный человек.

— Я не смею, — пробормотал тот и поклонился.

— Я тебе говорю, — повелительно произнесла Мааткара, — бери и ешь.

Бомани не спеша разогнулся и неожиданно ринулся к царице, выхватывая нож из её рук. Та, не успев среагировать, замерла. Амун встал между ними, преграждая путь и одновременно хватаясь за лезвие ножа, глубоко врезавшееся в мясо руки. Жрец Гора простонал от боли, но хватку не ослабил. Бомани стал налегать, отбросив свободной рукой от себя Имхотепа, приблизившись на вжавшуюся от ужаса в стену царицу.

Неожиданно раздался удар, и Бомани, развернувшись, с удивлённым и будто обиженным выражением лица, одновременно отпуская Амуна, увидел перед собой Камазу с тяжёлым железным сосудом в руках. Он для верности ещё раз приложил здоровяка по голове. Тот обмяк и рухнул, словно бревно, под ноги друзьям.

— Живо! — выкрикнул разгорячённый Камазу, и Имхотеп помог ему того связать.

Затем Имхотеп осмотрел трясущуюся от болевого шока, всю в крови ладонь Амуна. Камазу помог царице подняться, боясь тронуть её и всё время кланяясь.

— Постараюсь спасти пальцы, — пообещал целитель.

— Сейчас не это главное, — Амун взял из рук Камазу чистый платок и подвязал им руку, пытаясь остановить кровотечение.

Все воззрились на Хатшепсут. Она уже успокоилась, по крайней мере, внешне, хотя о перенесённом волнении доказательством служила её часто вздымающаяся грудь и чуть подрагивающие кончики пальцев.

— Предателем может быть мой сын? — спросила та мигом осипшим от предположения голосом.

Друзья молчали.

— Вызовите охрану и моих генералов, — приказала та Камазу, она до сих пор мелко дрожала, пытаясь справиться с только что пережитым, — пусть Са-Ра явится к матери.

Явление Амон-Ра.

— Здесь все верные, — послышался сильный, зычный голос Косея откуда-то сзади.

Учёная вздрогнула и покрутила головой. Она с удивлением заметила, что девушки были не единственными гостями на отданной на откуп ночи, луне и планам правителей площадке. Сзади стояло трое вооружённых воинов.

«Аристократы, может быть, крупные торговцы, политики, родня правящей династии, — Портер пробежалась глазами по нестройным рядам неизвестно откуда высыпавших людей, — их взгляды смотрят с любопытством, с превосходством, с брезгливостью, и всё-таки с вожделением, они считают нас игрушками, диковинками, недолюдьми, но им интересно для чего, а кто-то и жаждет… зрелищ и удовольствий».

К жертвенному камню медленно и вальяжно, под приветственные крики из толпы, вышел жрец Амон-Ра.

Линда сглотнула ком, мигом образовавшийся в горле. Страх. Липкий и осознанный. Она всё же надышалась дурманом: обзор сузился до лица мужчины и его лысой головы.

Косей поднял обе руки, останавливая ликование, и улыбнулся, когда шум стих.

— Здесь верные, — выкрикнул он и опустил ладони — толпа взревела, вновь взмах рукой, и тишина заполнила площадь, — верные! Амон-Ра, величайший бог, вступивший на созданную им Землю как Неберджер*, неведомый бог-создатель, явивший нам правду о нём, совершенный, справедливый к своим рабам, жестокий к врагам, единственный, — он был прерван ропотом, глаза Косея сузились от злобы, но мужчина продолжил: — Разве может выйти что-нибудь из Хаоса? — жрец презрительно усмехнулся. — Разве может нечто беспорядочное и вечно меняющееся породить порядок? И зачем миру столько богов? Один верит в Ра, другой поклоняется Таурт, кто-то — всем им, вместе взятым, но так ли вы много получили, молясь им? А к примеру, верование в Инпу… Что даёт вам поклонение этому божку? Вы всё равно смертны. Хоть один из них вышел из-за тайной завесы? Хоть один из них явился перед вами?

Линда вздрогнула, начиная впадать в транс от слов жреца, и сделала пару глубоких вздохов, желая прочистить лёгкие, а с ними и сознание. Люди заорали. Косей мог надавить на нужные точки.

— Боги хотят поклонения, но не хотят видеть людей, старающихся для них. Что это? Боги такие стеснительные или высокомерные, что им претит даже сама мысль появиться перед нами? — жрец снова начал, как только рёв затих. — Нет, это означает одно, — Косей довольно оглядел «цвет нации», — их нет, — звуки стихли, — но есть Амон-Ра, и он явится верным своим.

Линде показалось, что воздух вокруг затвердел и затрещал, грозясь осыпаться крупными и мелкими осколками. Она могла представить, что двигало этими людьми, пресыщенными всем на свете богачами, пришедшими на очередное развлечение. Безусловно, кто-то верил, остальные же, и их было большинство, прибыли сюда в надежде выслужиться перед будущим фараоном или удовлетворить свои низменные потребности.

— Амон-Ра щедр и избрал своим сыном на Земле господина нашего, великого Аменхотепа, — Косей вытянул руку и указал назад.

Линда обернулась и замерла. По песку голыми ступнями величественно передвигался сын Хатшепсут. Люди в едином порыве кинулись на колени. Девушка почувствовала, как её ударили по внутренним сгибам ног, и она, охнув, вместе с остальными упала на холодный песок и прошипела от боли, когда мелкие песчинки врезались в старые раны.

«Определённо, я разорюсь на ортопеде… если выживу, — подумала девушка, вскинув голову — Аменхотеп стоял прямо перед ней в ослепительно-белой схенти и полупрозрачной накидке на голое тело. Вновь желудочный спазм, — и триггер на мужиков в белых… трусах, — с отвращением добавила».

Фараон приподнял её голову за подбородок и улыбнулся одними кончиками губ. Он плавно и неспешно переместился к Косею за жертвенный стол и встал по левую сторону от своего жреца.

— Жрица, — выкрикнул тот, — у нас есть говорящая с богами, — и указал на Линду.

Девушка озиралась, встречаясь всё с теми же взглядами. Люди разогнули спины и с жаждой продолжения действа следили за происходящим. В голове забила тревожным пульсом кровь, распространяя боль волнами. Портер впервые в жизни не знала, что делать. Ей всегда казалось, что нет безвыходных ситуаций, но вот то, что происходило сейчас, невозможно было преодолеть только желанием её воли или действиями.

Косей указал рукой, и двое воинов, что стояли позади неё с девушками, повели крайних к камню. Они еле передвигали ногами. Хлопали глазами, непонимающе улыбаясь, но послушно следовали за мужчинами. Линда подвигала бёдрами и поняла, что самостоятельно подняться ей не удастся, обернувшись на миг назад, увидела, что и сбежать у неё тоже вряд ли получится. Если только туда, где развесили ткань, скрывающую нечто сакральное от нескромных глаз людей. Завеса. Ей нужно добраться туда. Во что бы то ни стало. Ведь так уже было и, может быть, получится ещё.

Портер перестала дышать, как только повернулась к жертвенному камню. Девочка, сидевшая на возвышении и радостно улыбавшаяся при этом, передала что-то Косею. В руках жреца в свете зажжённых факелов блеснул огромный нож, похожий на тесак. Ещё секунду она убеждала себя, что он необходим мужчине для декоративных действий. Но два молниеносных взмаха руки, и надежды Линды рухнули, как и тела тех, кто оказался так близко к ритуальному убийце. Кровь окропила всё пространство вокруг, окатив горячими брызгами Косея, Аменхотепа и камень. Толпа образованных и прогрессивных людей того времени по-звериному взвыла, разрывая на себе одежды.