Девушка вновь услышала плеск воды и, откинув назад белокурую гриву, взглянула туда, откуда донёсся звук. Тремя шагами впереди неё обнаружилась купальня. Небольшой бассейн. Возле которого, и неподалёку, и рядом, находились разукрашенные, едва одетые девицы и юноши. Часть из них играла на инструментах, кто-то тихо напевал, услаждая слух, а кто-то неторопливо танцевал.
Обжигающий взгляд. Тот же, что лишил её уверенности на какое-то время. Затем секундное замешательство и разочарование. Са-ра.
— Ты и есть Бахити? — заинтересованно, презрительно, прощупывая.
Портер обернулась к Бомани, затем вновь к Аменхотепу. Она изящно поднялась с пола, не отрывая тёмных глаз от фараона. Тот наметил улыбку.
— Мне сказали, что ты — воровка, — снова бьющий наотмашь взгляд, пронизывающий до костей.
— На мне нет ничего, кроме тонкой материи, Са-Ра, — спокойно произнесла она, — разве я могу унести что-то незаметно, а если так, то есть ли толк воровать?
— Можно унести то, что не имеет вес и вид, но тем не менее так же или много ценнее любой вещи, — ответил Аменхотеп, смотря на девушку проницательно, как будто зная, что она искала в комнате сведения.
Ни один мускул не дрогнул на лице Линды, она смотрела на мужчину, всё так же не отводя глаз. И не стала оправдываться. Царь оценил и слегка хмыкнул, прищурив глаз.
— Мы приходим в этом мир нагими, уходим заботливо укутанными пеленами Инпу, Бахити, — пространно сказал он, — мне сказали, что ты появилась из пустыни, с чёрным сабом, означает ли это, что ты — посланница Великого Тёмного?
— Ты хочешь знать, что грядёт для тебя, сын Ра? — она чётко угадала, что Аменхотеп витиевато только что спросил, по вздрогнувшей руке, по тому, как он нервно сделал знак слуге и тот наполнил стоящий с ним рядом кубок, как вода всколыхнулась возле его обнажённого тела, на несколько мгновений.
— Ты — жрица Инпу, белая жрица, Бахити, благословение, ты прекрасно говоришь на языке богов, но я знал таких, как ты, беловолосых, северных дикарок, иногда попадающих к нам в плен, — его взгляд затуманился, подогреваемый горячими воспоминаниями, — они казались необузданными вначале, затем же… — вновь презрение в голосе, Аменхотеп умолк, задумчиво глядя на неё, — кто же ты, Бахити?
— Жрица Инпу, — повторила она.
— Инпу… — фараон произносил имя бога мёртвых так, словно пробовал на вкус, и оно ему не нравилось, — Ра, Хатхор, Нут, Геб, Себек, Сешат, Бастет, Гор… О, сколько их много, голову не кружит?
Линда ничего не ответила.
— Ты знаешь, что я прав, Бахити, неужели никогда не задавала себе вопрос? — Аменхотеп глотнул винный напиток из сосуда, затем продолжил: — Я познал истину, мне открылся Амон-Ра, он — вместилище всего во всём, у него есть вся власть, над всем миром, и нам не нужно поклоняться кому-то одному, чтобы что-то получить, нам надо только лишь попросить Великого Отца, и мы получим всё, что ни захотим, — он улыбнулся, — а тем, кто ему служит, он дарит невероятную силу и неуязвимость.
— Я — жрица бога, которого видела своими глазами, — спокойно произнесла она, — а ты видел Амон-Ра? — разговор становился интересным: похоже, ей удастся узнать не только об отравителе, но ещё и о враге богов Дуата.
В глазах Аменхотепа появилось смятение, и он бросил быстрый взгляд куда-то в сторону, в тёмный угол. Линда скорее почувствовала, чем увидела, что темнота в нём ожила лёгким движением и, боясь выдать себя, затихла. Их кто-то слушал. Она и виду не подала, что заметила это.
— Тебе нужна жрица, которая видит? — догадалась девушка.
— Смотри, что Амон-Ра может дать служащим ему, — Са-Ра показал рукой на зал, на богато и ярко украшенных наложниц и наложников.
— Меня не интересуют земные блага, — сказала Линда и заметила, что бровь Аменхотепа взмылась вверх.
— А что ты хочешь за службу новому богу Амон-Ра? — искренне, с интересом спросил фараон.
— Позволь служить ему за завесой, — ответила та.
Вновь взгляд в тёмный угол. Он явно не ожидал такого. Затем фараон снова взглянул на Линду. Са-Ра был заинтригован.
— Почему Инпу не взял свою жертву с собой и ты стоишь передо мной сейчас? — фараон начал выходить из купальни, и слуга, схватив из его рук кубок, предложил тому лёгкий халат. — Не от того ли, что его не существует?
Аменхотеп отмахнулся от него и продолжил свой путь к Линде.
— Следующий праздник поклонения богине Таурт, Амон-Ра — всё во всём, поэтому мы будем чтить его завтра.
Он достиг девушки, их взгляды переплелись, а она чувствовала жар воды, исходивший от его тела.
— На колени, — повелительно, так что от страха неприятно всполошилось где-то под лопаткой.
Аменхотеп наслаждался растерянностью Бахити. Она дала ему преимущество. К обнажённому фараону и девушке перед ним быстрым шагом подошёл Бомани. Он одним движением бросил девушку на колени, та только молча простонала, ударившись который раз за последнее время. Она ощутила, как жёсткие пальцы обхватили её подбородок и потянули вверх. Они вновь встретились взглядами. Линда старалась не дрожать, но страх и усталость брали своё.
— Прекрасная Бахити, — прошептал он, мутный взгляд скользил по её лицу жадно, липко, как будто пытался испачкать, большой палец покружил по сухим губам, дрогнув, нырнул в рот, столкнувшись с сомкнутыми зубами, — мне нравится, когда упорствуют, тем слаще, — голос Са-Ра внезапно осип — она увидела, что мужчина возбудился, и еле удержала в себе рвотный позыв.
Взмах руки фараона, и её плечи и грудь обнажил Бомани. Боковым зрением она увидела, как к её плечу подносят раскалённую круглую печать в виде глаза Ра — знак династии фараонов.
— Твоя жертва Амон-Ра, жрица, теперь ты — моя, — благоговейно прошептал он.
Она дёрнулась, начала извиваться в руках охранника и укусила Аменхотепа за палец. Тому удалось отдёрнуть его, но Линда заметила, что он кровоточил, и тут же ощутила боль в руке. Железо прожгло насквозь тело, которое она всегда считала сильным, на поверку оказавшееся слабым в жестоких руках. Метку, казалось, поставили прямо на сердце.
Портер простонала, а из глаз хлынули слёзы. Она запрокинула голову, но вместо того, чтобы разрыдаться, она начала громко хохотать.
— Рехет, — по зале пробежались опасливые шепотки.
Линда обвела взглядом купальню. Её посчитали безумной, ведьмой. Они не понимали, что метка лишь одна невесомая песчинка, чем она готова пожертвовать ради того, чтобы её сын жил.
— Уведите жрицу, дайте всё самое лучшее и берегите как зеницу ока, — приказал фараон, и Бомани и другой воин тут же приподняли Линду и помогли уйти из купальни.
Как только двери за ними закрылись, из тёмного угла вышел Косей. Он подал Аменхотепу белую ткань с поклоном.
— Рехет, — сказал как выругался Косей, обеспокоенный раной Са-Ра.
— Говорящая с богами, — ответил Аменхотеп, задумчиво глядя вслед учёной, — теперь у Амон-Ра есть жрица.
Вес слов земных детей богов.
Жрецы и целитель смогли попасть на аудиенцию к царице лишь на следующее утро. Друзей встретили в том же зале с медными зеркалами, только теперь их было трое.
Имхотеп, витиевато поприветствовав царицу, изложил ей всё о находке и предупредил об опасностях, а также высказал свои предположения о том, что преступник во дворце и целитель боится, что у него есть неограниченный доступ к смертельному яду.
Хатшепсут молча выслушала пространную речь верного ей человека и только сильнее побледнела.
— Боги оставляют меня, — произнесла она слабым голосом.
Мужчины молчали, не зная куда девать глаза. Мааткара словно бы сбросила с себя весь свой царский блеск, представ перед ними человеком, женщиной. Повисло долгое молчание.
— Что же? Узнать, кто душегубец, не получится? — спросила она.
— Только ждать, великая Мааткара, — произнёс с почтением Имхотеп.
— Что делать с комнатами? — спросила женщина, смыкая руки за спину.
— Замуровать, моя царица, объяснив перепланировкой, но я боюсь, что отравитель будет тогда очень осторожен, — ответил Имхотеп, он увидел, как поджалась челюсть женщины.
