— Эта женщина — твоя мать, — напомнила ему Бастет, сочувствующе кладя руку на его.

— Моя мать — Исида, та, что спасла и вырастила, — Анубис убрал её ладонь и одним движением поднялся, отходя к выходу на огромный балкон.

— Почему же ты не злишься так на отца, как зол на неё? — она плавно встала и двинулась за ним, пытаясь успокоить.

Он почувствовал, как от неё исходят волны умиротворения, и чуть встряхнул головой.

— Не надо… — тихо попросил мужчина. — Я сам.

— Прости, что всколыхнула… — Бастет сделала пас рукой, как будто втягивая в себя обратно силу, расплескавшуюся сейчас в этих стенах. — Я хотела помочь, но подумай над тем, что нам всем свойственно ошибаться, даже будучи трижды богами; я уверена, она сожалеет о том, что когда-то младенцем бросила тебя, но Сет поступил и поступает с тобой хуже того…

— Он хотя бы честен, — Анубис сглотнул горький ком, подступивший к горлу. — Богу войны ни к чему сантименты, ни к чему привязанность, да и он почти не воспитывал меня…

— Ты его единственный сын, — напомнила Бастет.

— Я не жду ни от Сета, ни от Нефтиды любви к себе, мне достаточно того, что отец делится своей мудростью со мной, а я всегда буду хорошим сыном, несмотря на их чувства ко мне и мои к ним, — произнёс Инпу, прямо смотря в глаза богине-кошке.

— Нефтида — богиня подсознания, смерти, тех мест, о которых ни ты, ни Осирис даже не подозреваете, она может знать даже больше, чем всесильный Зелёный…

— Она будет последняя, к кому я обращусь за помощью… — твёрдо заявил он и, тут же зло сощурившись, обернулся в сторону Бастет. — Почему ты заговорила о моих родителях?

Инпу подошёл ближе к Бастет, взяв за горло, надавливая на него так, что она прохрипела, и девушка, вынужденная отступить под его натиском, упёрлась спиной в одну из балок входа на балкон. Неожиданно она призывно улыбнулась и повела бёдрами, потираясь о его пах, сложив руки на крепкие плечи.

— Если ты спокоен, то глыба и никогда не попадёшься на мои уловки, — прошептала девушка, приближая свои губы к его. — Я же ожидала твоего гнева, в таком состоянии тебя легче всего соблазнить.

В сознании мужчины промелькнул образ белокурой девушки, её испуг в огромных карих глазах и то тянущее за Ка чувство отчаяния, которое никак не вязалось с её светлым образом. Хватка на горле ослабла. Думы Анубиса прервало недовольное фырканье Бастет. Она кончиками пальцев оттолкнула его от себя.

— Фу, все твои мысли об этой белоголовой, — с презрением проговорила та, шипя, как взбешённая кошка. — Интересно взглянуть на неё вживую, может, притащишь её сюда как очередную свою жрицу?

— Женщина, — рассерженно вскричал тот, отступая от неё, и исчез, мигом растаяв в пространстве.

Храм Анубиса. Кровавое солнце Амон-Ра. Тянуть время.

Сознание мало-помалу возвращалось к Камазу. Он попробовал открыть глаза, но с первого раза не смог. Боль пронзила всё его тело. Он простонал и тут же почувствовал на своём лбу прохладную ткань. Стало значительно легче. Пожилой мужчина повторил попытку и открыл глаза. Вначале несфокусированный, затуманенный, он всё больше становился осознанным, зрение вернулось резью, хлынули слёзы; Камазу хотел встать, но его удержали чьи-то мягкие руки, сквозь пелену влаги на глазах он не понял, кто это, но когда услышал голос, то расслабился:

— Лежите, нельзя пока вставать.

Это была одна из наставниц девочек-жриц. Она убрала тряпку — послышался плеск воды, и он вновь ощутил на своём лбу прохладную ткань. Камазу смахнул слёзы и, усиленно поморгав, уже мог видеть, оглядевшись. Стены комнаты были ему знакомы, это было одно из подсобных помещений к ближайшей зале, где была расположена завеса Анубиса.

— Что происходит? — спросил он почти шёпотом.

Женщина всхлипнула, но быстро прикусила губу и тоже шёпотом ответила:

— Прибывший жрец Амон-Ра сказал мне, чтобы я привела Вас в порядок.

— Что они хотят сделать? Слышала? — спросил он аккуратно и многозначительно посмотрел на женщину.

Она вновь вскинула голову и, оглядевшись, произнесла уже более уверенно:

— Их пока нет, но Косей всё время спрашивает, пришли ли Вы в сознание, а у Священной завесы они что-то готовят, в тот зал никого не пускают, — и тут позволила себе всхлипнуть, — они… они наших… девочек… — и закрыла лицо руками.

В глазах Камазу отразился гнев, желваки заиграли на скулах.

— Вы ничего не сделаете, они вырезали всю охрану, — проговорила она и вновь поменяла повязку. — Что хочет этот Косей?

Камазу отрицательно мотнул головой и сглотнул горький комок вины, застрявший в горле.

— Нам надо тянуть время, — только и произнёс он.

Женщина внимательно посмотрела на него и согласно кивнула.

— Я очень надеюсь на помощь фараона, — дополнил он.

Наставница вновь кивнула и закрыла глаза, заплакав.

— Не плачь, этим ты никому не поможешь, надо попробовать сделать всё, чтобы дождаться его воинов, — твёрдо напомнил он.

Она посмотрела поверх него, и Камазу понял, что они уже не одни.

— Спасибо, — уже официально проговорил тот.

Наставница кивнула.

— Оставь нас, — послышался грубый голос жреца Амон-Ра.

Женщина поклонилась ему и Камазу, встала с колен и неслышно вышла из помещения. Камазу проследил за ней взглядом, потом невозмутимо посмотрел на вошедшего.

— Встань, старик, — приказал тот.

Пожилой мужчина сделал попытку, но ничего не получилось. Косей взвыл от нетерпения и, размашисто подойдя к нему, встав над ним, схватил того за грудки и рывком поднял на ноги. Камазу покачнулся, когда руки мужчины оставили его, боясь вновь свалиться перед ним. Но удержался и теперь, прикрыв глаза, пытался справиться с головокружением.

— Ты — притворщик, если бы ты мне был не нужен, то давно бы уже кормил своим телом шакалов в пустыне, — злобно произнёс он.

Камазу открыл глаза и прищурился.

— Ты хочешь воскресить умершего фараона, человека, которого я уже забальзамировал, запеленал в бинты, смоченные в растворе, благословлённом самим Анубисом, того, чья Ка уже в судилище Эннеады? — он усмехнулся и тут же получил взгляд, полный презрения.

— Уж не тебе ли знать, что тайны твоего Храма намного мрачнее общения с богом смерти? — спросил тот насмешливо и ещё более широко улыбнулся, когда заметил, что жрец Инпу вздрогнул.

— Я сполна расплатился за это своим каждодневным служением и потерей дочери, — тихо оправдался тот, словно на последней в своей жизни исповеди.

— Ты должен провести ритуал, — безапелляционно.

Камазу отрицательно и медленно покачал головой.

— Видящей нет, — возразил тот.

— Инпут не одна такая, в твоём храме много жриц…

— Инпут одна могла разговаривать с богами, — с горечью напомнил он.

— Ничего страшного, за неимением иного и это сойдёт… — возразил он.

— Не гневи богов, ты и так пришёл в чужой храм, ведёшь себя как хозяин, а ведь я хорошо принял тебя, — упрекнул того Камазу.

— Ты, как и другие жрецы, никак не хочешь понять, что время многобожия в Египте закончилось, пора людям и самим богам принять Амон-Ра как единого правителя Дуата и Земли, — тот говорил, как фанатик с горящим взором, теряя остатки спокойствия, краснея, выпучивая глаза.

— То, что ты хочешь осуществить, не изменит сущности, по-твоему не будет никогда, или ты не знаешь, что можешь вызвать гнев Вечных на себя? — предупредил тот, понимая, что вряд ли убедит безумца.

Косей неожиданно расхохотался.

— О, Камазу, ты же раньше был на нашей стороне, ты же тот, кто всегда поддерживал нас, — он возвышался глыбой над тщедушным худым стариком.

— Пока не познал Великого Тёмного, — глухо оправдался тот.

— Ты не понимаешь, старик, твой Великий не будет значить ничего, когда придёт Тот, кто творил этот мир, — возразил кровавый жрец, победно улыбаясь.

— Хаос благ, раз он сотворил всех существ и устроил их жизнь, зачем ему возвращаться? — Камазу вопросил так, что Косей обескураженно промолчал, а жрец Анубиса продолжил: — И задай вопрос себе: общается ли с тобой Творец или под его личиной пришедший к тебе кровавый демон, несущий смуту в оба Царства?