Наглый воробей спикировал к ноге и стал прыгать, косясь одним глазом в мою сторону, нет ли чего-нибудь вкусненького? Я засмотрелась на него и не заметила, как на дорожку вышел высокий стройный юноша.

«...он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен»[1] – некстати вспомнила я слова Изольды. 

Парень был одет не по-современному: напоминающее лохмотья летнее пальто висело на нем мешком. Молодой человек растерянно озирался по сторонам, замедлил шаг и присел рядом со мной.

– Ничего, если я здесь остановлюсь?

Я вынула наушники и нажала паузу на телефоне, не стесняясь разглядывая парня.

– Конечно, садитесь.

– Вы не могли бы мне кое-что подсказать, никак не могу уловить суть, – продолжал молодой человек разговор. – Понимаете, я здесь недавно.

– Это видно, – чуть улыбнулась я, поймав себя на том, что смотрю на его боты, по дизайну недалеко ушедшие от лаптей.

Незнакомец удивленно поднял брови.

– Эй, – раздался с противоположного конца аллеи зычный голос дворника Семена Сергеича, – чего тут расселись?

Дворник, размахивая метлой, двинулся к ним. Я взглянула на парня, его лицо изменилось, напряглись скулы, взгляд стал холодным и жестким. Ни говоря больше ни слова, он встал и выбежал из сквера. Я переводила взгляд с дворника на парня, пытаясь понять, что за очередная странность со мной происходит.

– Семен Сергеич, вы чего людей пугаете? – стараясь не улыбаться, спросила я подошедшего дворника.

– Ты что, с ним разговаривала? – он оперся на метлу и уставился на меня.

– Это допрос? Он пытался. Пока вы не появились. А что вы так всполошились? Одет, конечно, по-бомжатски, но ведь ничего не сделал, а вы его метлой гнать.

Дворник пронизывал меня взглядом, будто пытался понять, вру я или нет:

– Мало ли таких ходит, наркотики могут продавать. Подсадят тебя на иглу и все. Знаешь, что женская наркомания не лечится? Не хватало еще, чтобы ты от рук отбилась. 

– Да что вы все ко мне пристали? Думаете все обо мне знаете? То в дворники, но в наркоманки записываете! Я и так иду на правильную работу, в банке буду работать, а не как остальные – в Макдональдсе.

– Хорошая ты девка, Англеина, только безалаберная. Люди на таких престижных профессиях, как ты говоришь, наркоманами и становятся. А знаешь почему? Потому что делают все ради денег, а не для души. Когда работа идет не от души – душа ломается. А у вас, у молодежи, есть мечта? Сидишь целыми днями дома, за своим компуктером и по клавишам цык-цык, – руками он поцокал по невидимой клавиатуре, – и света белого не видишь. Мы вот в детстве бегали весь день на улице, в Чапая играли, по деревьям лазали, я один раз навернулся так, что даже шрам остался. Хочешь покажу? 

Семен Сергеич стал задирать рукав. Я подобрала наушники и быстро поднялась со скамейки.

– Спасибо, видела я уже ваш шрам, показывали.

– Неужто показывал? Ох, запамятовал. Ну это ладно, ты мне про себя лучше расскажи, что нового в институте, у матери? Работу получила?

Я убрала телефон в карман и скрутила наушники.

– Да ничего. Скоро защита диплома, потом получу должность и буду работать в банке. У мамы все хорошо, она картины пишет. Вроде, покупают.

– Картины? Вроде бы она недавно в журнале в каком-то работала? «Мир животных», кажется.

– «Животный мир». Сказала, что это скучно, и начальников слишком много, мешают работать. Теперь рисует картины и продает через сайты. Неплохо получается, картины покупают.

– Ну и хорошо. Мастерица она у тебя на все руки. И одним занимается, и другим. Остановилась бы только на чем-нибудь, а то прыгает как егоза, от одной работы к другой. И ты смотри, закончишь институт – думай о работе правильно. Надо оно тебе – в банку эту идти? Звезд, поди, с неба не хватаешь. Машка жалуется, что сдачу постоянно не так считаешь. Давай ко мне в помощники, работа не плохая, мети себе, пыль выгоняй, делай мир чище.

Я усмехнулась и обошла дворника, проходя дальше по аллее.

– Нет уж, спасибо. Это как-нибудь без меня. В дворники я не пойду.

– Ну как хошь, – проговорил Семен Сергеич мне вслед, – смотри, матери одной вас двоих тянуть не по силам будет. Как отец твой ушел …

– Спасибо, работа мне не требуется, – оборвала я его и побежала по аллее, в два шага оказавшись у подъезда. Нажала три стертые цифры на двери, с силой потянула за железную ручку. Холод подъезда заставил поежиться и поторопиться, взбегая на пятый этаж хрущевки. Уже подходя к двери квартиры, я точно знала, что дома меня ждут плюшки с корицей, фирменное мамино блюдо. 

– Мам, я дома, – крикнула я, скидывая с себя кроссовки.

– Обед на столе, сейчас подойду, разогрею, – донеслось из дальней комнаты, которая служила рабочим кабинетом, чем бы мама ни занималась, – Руки мой и иди на кухню.

Я вошла в гостиную, кинула сумку на кресло и упала на диван, вытянув ноги поперек комнаты. 

– Пятница! Красота! Можно и отдохнуть!

– Можно потише выражать свое восхищение днями недели?

Я повернула голову. Около длинного стола, протянувшегося вдоль окна от одной стены до другой, сидел брат, уткнувшись в книгу и что-то выписывая из нее в тетрадь.

– Ден, ты опять со своим китайским?

– Не опять, а снова. Должен же я его выучить, наконец.

– Ты когда-нибудь учиться перестанешь?

Я потянулась и стала рассматривать книжный шкаф с пестрыми переплетами книг.

– А что делать? В стрелялки играть?

– Ну ты же иногда играешь в игры, да еще как.

– Главное слово здесь – иногда, – Денис закрыл книжку и отложил в сторону. – Но постоянно играть скучно. Прогресса никакого. Да и деятельность однообразная, бегаешь, стреляешь.

– Ты просто зануда и получаешь кайф от того, что учишься. А сам не понимаешь, зачем тебе это нужно. Вот зачем тебе учить китайский? На Али с продавцами ругаться?

[1] Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание», гл.1***

Денис отложил учебник в сторону и сел рядом со мной на диван, с выражением лица как у Изольды, которая глаголила всем непонятливым истину.

– Китай – лидер экономики, уже перегоняет Америку. И скоро знание китайского будет таким же необходимым, как знание английского сейчас.

– Скоро – это когда? – сложила я руки на груди и повернулась к нему.  Допекать младшего брата было моим любимым занятием.

– Скоро – это скоро. И когда нужно будет, я уже буду знать язык, а ты будешь бегать за мной и просить перевести ценник на новеньких джинсах.

– Для этого у меня есть переводчик в телефоне, – прикрикнула я на него.

– Что за шум?

В комнату заглянула мама. В руках она держала серый лоскут ткани, которым оттирала засохшую краску со щеки. 

– Опять что-то не поделили? Сколько вам лет, а все общаться не научитесь.

– Как с ней можно общаться? – надулся Денис, отвернувшись к окну.

– Легко и просто, – ответила я за него, – берешь и разговариваешь. Только не на тему гидролиза и становления Османской империи.

– Слова-то какие знаешь! В библиотеке сегодня была? Или открыла билеты к госам по своей филологии?

– Стоп! – мама предостерегающе подняла кисточку. – Руки мыть и быстро за стол. Займите свои рты чем-то полезным, например, супом.

Мы встали и поплелись в ванную. Потолкались в дверях, отталкивая друг друга от крана, устроили небольшую водяную бойню. Основательно промокнув, но окончательно помирившись, пришли на кухню. Тарелки уже стояли на столе, а по кухне разносился аромат свежесваренного борща.

– Борщ! – я подхватила протянутую мамой ложку и тут же села за стол.

– Борщ, – Денис не торопясь сел, взял плюшку, откусил, стал ковыряться ложкой в тарелке. – Куда можно выложить мясо?

– Давай мне, – пододвинула я ему свою тарелку.

Пирожки и тортики можете оставить дамам с огромными веерами, а мне всегда требовалось мясо. И побольше. 

– Ну, как дела в институте и школе? – спросила мама, садясь рядом с нами.