– Нечего наружу выскакивать, коль не выздоровела ещё, – ворчал и шагал вместе с ней некромант. Что там наш генерал?
– Ничего хорошего, – с грустью вздохнула Люция. – Говорят, не оправится уже от таких ран…
Прямо со входа было ощущение, что попал не в избу, а в храм во время какого-то торжества. В воздухе царил сильный запах ладана и белого сандала, но под ними разливался ещё целый букет более тонких и нежных благовоний, эфирных масел и ягод.
– Милорд! В этот раз-то всё получилось? – с надеждой смотрел на него Ильдар, исполнявший тут эдакую роль жреца или священника на смертном одре.
Красно-бурая шуба на нём была словно ряса, подвешенный на ремнях Хрэтигалдур красовался на его спине, будто спущенная с головы монашеская каса или саткат – дайконская шляпа с широкими полями, часто коническая из тростника, но иногда и из лёгкого металла с более пологой тульей, реально отдалённо напоминающая щит.
– Долгая история, расскажу позже, – бросил ему Бальтазар, а Люция отошла в сторону, с ужасом поглядывая на умирающего старика.
Велетир был уже крайне бледен. Что-то бормотал, сжимая морщинистыми крепкими пальцами одеяло, приоткрывал рот, покашливая, а кто-нибудь из обеспокоенных близнецов подавал ему воды. Чародей, глядя на некроманта, покачал головой: мол, дела совсем плохи.
– Добрый лорд наш вернулся, хвала Кроненгарду, – просипел Велетир. – При вашем правлении мы славно зажили, – слегка кивал старик проходящему к кровати чернокнижнику.
– Это потому, что Дельвиг Хаймлиг перестал обкладывать налогами свои земли и забирать причитающееся, – лишь усмехнулся Бальтазар.
– Боги с ним, с Дельвигом. Дайкону никогда не понять наш край, не изменить его под себя, – заверял генерал. – Не станет меня, Нил и Вил возглавят ополчение. На этих удалых парней вполне можно положиться.
– Дядька Велетир, да чего вы! Чай сейчас заварят с мёдом, с малиной, с имбирём! Завтра уже сами ходить начнёте! – заявлял ему Нил в бело-зелёном вязаном свитере, встав на колени у изголовья кровати, поровнявшись лицом с головой старика.
– Никогда не теряй своего оптимизма, – улыбнулся тот, едва касаясь немощной рукой и погладив его по щеке. – Ты всегда знал цену победам в настольных партиях, верил в лучшее, не сдавался, не опускал рук и знал, что даже поражение – это ценный опыт!
– Хлебните хотя бы воды, чтобы горло не першило, – поднёс чарку к губам старика другой из близнецов.
– А ты всегда был настойчив, умён, мыслил на несколько шагов вперёд и поражений не принимал, – слегка улыбнулся Велетир, напившись. – Твоя воля к победе поразительна, Вильям. И тоже ведь никогда не унываешь. Знаешь, что даже если шансы малы, они всё равно есть! И стотысячное войско можно одолеть, загнав в узкое ущелье. И великана в один удар одолеть, раскроив камнем череп. Нет ничего невозможного. Взгляните на себя… такие большие, а для меня всё те же озорные мальчишки.
– Бабушка нам от хвори всякой заваривала ромашку, кору дуба, мирт и кедровые орехи! Правда же? – припоминал Вильям, глядя на брата.
– Ага, и сбитень ещё на меду, – кивал Нил. – Может, пойти на кухню, сказать рецепт? Пусть, помимо чая, сварганят!
– Главное, убедитесь, что там лиса какая-нибудь не забралась… – проворчал некромант.
– Не надо, не уходите! – шумно и глубоко дышал Велетир. – В свои последние мгновения я желаю быть со своими друзьями, со своими лучшими учениками! Всегда были рядом, никогда не оставляли старика, – слегка улыбался он.
– Вы весьма помогли мне рассказами о кицунэ, – благодарил его тёмный лорд
– Свет не в том, кто всегда сияет, – проговорил ему генерал, – а в том, кто способен видеть свет даже во тьме!
– Вот… – протянул Вильям выструганную из липы фигурку оленя. – В детстве, помните, у меня никогда не получалось сделать рога… Не хватало усердия. А я ночью спать не мог, думал всё, как вы тут, придёте ли в себя, оклемаетесь… Что-то нахлынуло эдакое в груди. Взял полешко, нож… Пусть будет вам талисманом! Оберегом!
– Красивый олень. Благородный и грациозный! Словно наш добрый лорд, оказавший нам милость, явившись на нашу защиту! – перевёл генерал глаза на Бальтазара. – Защитник и хранитель своей земли. Этот олень, – взял старик в руку статуэтку, – будет мне опорой в новой жизни. Унесёт мою душу, умчит на край света, покажет мне весь мир, мы облетим Иггдрасиль вместе с Солвейги и подыщем себе… Подыщем… – успел он лишь поставить фигурку на тумбу рядом с плошкой воды и горящими свечами, а потом силы совсем его покинули.
Морщинистый рот замолчал, перестав даже хрипеть. Пальцы коснулись дощатого пола, когда рука сама опустилась и больше не двигалась. Одеяло перестало вздыматься с каждым вдохом, и кругом на какое-то время воцарилось почтенное молчание в память о старом Велетире.
– Вот и всё, – томным голосом первым нарушил тишину Ильдар, сделав несколько ритуальных пассов свечой, поменял блюдечки с благовонием местами: северное на южное. – Нет больше с нами Велетира. Отправился в лучший из миров, в Ирей-сад, где боги и духи будут ему теперь песни петь, на гуслях играть, мёдом поить. Вечная память!
– Вечная память! – хором проговорили близнецы, сняв свои енотовые шапки и склонив головы.
– Опять она… – обнажил клык в оскале некромант, глядя, как к мёртвому старику подлетает жёлтая бабочка.
Она села на лоб, проведя там мгновение, перелетела на фигурку оленя, что высилась рогами на тумбе, а затем вспорхнула над свечами, не опасаясь сгореть или сжечь яркие крылышки в танцующих языках голодного пламени, и пронеслась над всеми, облетая комнату в направлении входа.
Бальтазар выждал, когда очередь этого облёта дойдёт до него, и хотел было уже прихлопнуть бабочку, опасаясь шпионящих глаз, назойливого духа, похитителя человеческих душ или чего-то ещё. Но голос во стороны прихожей заставил его остановиться.
– Не надо! – пластичный и льющийся мёдом лисий тембр, который некромант уже никогда более не ожидал услышать, коснулся его ушей.
– Ты?! – повернулся он, встретив взглядом в дверях Кацуми, пропускавшую летящую лимонницу мимо себя.
– Фи, ну и вид, Бальтазар-сама, всё ещё не побрились и смотрите так, будто приведение увидели, – фыркнула она, взором провожая порхающее ярко-жёлтое насекомое.
– Живая?! – дивился некромант.
– Щурятся лисьи глаза… бойся плутовки! Сзади – девять хвостов! – хихикала та, упражняясь в поэзии. – О, кумихо так просто не убить. Хи-хи-хи! Я вам не рядовая кицунэ какая-нибудь, я зверь элитный, маститый! – гордо задирала носик рыжая хитрюга, стоя в своём человеческом привычном для всех остальных обличье. – Кагуя бывает вспыльчива, но также быстро отходчива. Вы просто плохо её знаете, она умеет развлекаться и веселиться в приятной компании. Считайте, это она меня так наказала. Типа отшлёпала, хи-хи-хи! Мы уже помирились, – приоткрыла Кацуми дверь для бабочки. – Потом мило беседовали за сооружением красивого бонсая. Заглядывайте как-нибудь во дворец Нипа, я вам там покажу наши чудеса и красоты.
– Как у кошки, что ль? Девять жизней? По одной на хвост? – усмехнулся Бальтазар. – И зачем ты здесь? Решила прихватить ещё картошки?
– Пришла за щитом, – протянула она ручки вперёд, сжимая пальцы, словно хватая воздух или прося объятий, но намекая, конечно же, на возвращение реликвии. – Кагуя приняла моё предложение. Я притворюсь Оясунэ, – сменила она у всех на виду плавно обличье на златовласку, только без выпяченного живота, – и буду жить во дворце. Присмотрю себе лучшую пассию, рожу наследника, который будет новым микадо в Нипе! С моими связями и должностью помыкать собой никакому муженьку я не позволю. Со мной будет либо неженка-подкаблучник, либо сильный духом и способный меня уважать. Буду, в общем, царствовать, а Кагуя станет вольной и свободной. Теперь уже она при мне будет компаку, хи-хи! Придётся нынешнему микадо свыкнуться, что до луны ему… как до луны! Хи-хи-хи! И вскоре отойти на покой, как наследничка воспитаю. Ну, а я заодно расселю по Нипу своих лохматых тануки, обустрою им деревеньки только для таких, как мы. Может, поля картофельные обустрою… Вот только артефакт вам придётся вернуть в обмен на земли. Войска уже уходят, забирая кумирни, складывая пагоды, даже весь мусор и объедки с собой унося. Можете заселяться обратно. Кагуя верит, что вы человек чести, Бальтазар-сама.
