– Кто ещё здесь предатель, – парировал Бальтазар, всё пытаясь пробраться через невидимый, иногда сверкающий белым ореолом барьер артефакта. – Сражаешься за вторженцев, за завоевателей, за Дайкон, отбирающий твою родину.

– Такова уж цена контракта. Мои земли в обмен за месть. Сладкую месть, лучшее блюдо, о котором можно мечтать, лорд Кроненгард, – гудел драугр.

– Блюдо? Звучишь, как одна знакомая, не от Кацуми ли такого набрался? Я думал, мёртвым не нужна еда, – усмехнулся чернокнижник, поглядывая вокруг в поисках рыжей хитрюги, командующей вторым обходящим город войском.

Он не просто так болтал с мертвяком, забалтывая и отвлекая от битвы Дельвига. Всё это время Бальтазар использовал себе на пользу, стоя прямо на границе барьера, ощущая его всем телом, проникая собственной аурой и ощупывая, изучая структуру и магию, из которой тот состоит.

– У мёртвых есть вечность, чтобы получить свою месть! Им не надо размениваться на пустяки, лорд Кроненгард, – скрежетал зубами гниющего рта и сверкал красным огоньком из глазниц практически обнажённого черепа вместе лица Дельвиг.

– Отдал свои земли Дайкону… – качал головой некромант, оглядывая переливы защитного купола.

– Мне уже всё равно. У меня нет наследников, наглый паж лишил меня будущего! И я уничтожу всех, кто ему дорог, прежде чем отправиться на покой! – задирал ввысь свою шпагу драугр.

– Прости, не могу тебя пропустить, – воскликнул ему тёмный лорд.

– Прощаю, а вот ублюдка Арне не прощу, – скрежетал Дельвиг в ответ.

– Что ж… – сделал шаг назад некромант, обхватив обсидиановую рукоять меча двумя руками.

Защитная структура артефакта оказалась невероятно плотной и могучей. Из древней магии, сравниться с которой могла лишь сила иного артефакта. Недаром реликвии придали именно форму щита. Вероятно, это был один из прочнейших магических куполов, что только можно было сотворить, однако же потенциал Хрэтигалдура не был раскрыт до конца.

Вокруг него могли бы стоять жрецы, читаться молитвы, его могли зарядить в полнолуния и солнцестояния, и поклоняющиеся ему дайконцы, разумеется, что-то из этого когда-то делали. Но в последние годы явно свою реликвию берегли, скрывая от чужих глаз в каких-нибудь сокровищницах, в глубоких подвалах, забывая о различных службах и ритуалах.

Это позволяло заполучить какие-то шансы на преодоление. Бальтазар прошептал имя своего клинка, сконцентрировался на мече, полыхавшем густой чёрной аурой, среди которой, как в глубине грозовых туч, искрились тончащие сиреневые разряды. А потом он ударил по невидимому барьеру, соприкасаясь, как если б тот был из жёсткого-жёсткого камня.

Прозрачный купол вскоре дал трещину ввысь, но всё ещё не поддавался. Драугр со своим мечом явно занервничал и двинулся ближе. Но пока он подходил, напор некроманта усиливался. Теперь уже тёмные вьющиеся щупальца порождал некромантический меч. Новоявленный артефакт, тоже не получивший всю мощь подзарядки, не намоленный, но закалённый в боях, впитавший немало крови и рассёкший множество тел и душ за время существования тех двух мечей, из которых он получился. Всё это сейчас хранилось внутри и высвобождалось наружу по воле лорда-чернокнижника.

Когда Дельвиг успел подойти, некромант уже пронзил купол защиты и лезвия их клинков соприкоснулись. Началась схватка, в которой никто не собирался долго расхаживать и присматриваться к врагу. Никто не ждал, не изучал повадок соперника. Они в мгновение ока схлестнулись в жёсткой, яростной, почти звериной схватке, атакуя со всех сторон, испытывая друг друга на прочность и пытаясь методом тыка отыскать слабину во вражеской обороне.

Некромант рычал, испуская с гримасы лица вопящие черепа, но драугра таким было не вспугнуть. Он сам кого угодно мог до смерти перепугать пустыми глазницами и скрежетавшими зубами. Правда, и Бальтазар на живых мертвецов за свою жизнь насмотрелся сполна, чтобы не дрогнуть от такого противника.

Главной проблемой было то, что Дельвиг не чувствовал боли. Бить по ногам, по коленям, нанести порез было бессмысленно. Все свои раны он не замечал, победить здесь можно было лишь наверняка, окончательно его упокоив. И некромант занялся именно этим. Тем, что у него лучше всего получалось. Попросту пронзил своей волей плоть неуспокоенного рыцаря, сражаясь с его духом внутри, дабы забрать контроль над поднявшейся мёртвой тушей.

В огоньках красных глаз можно было заметить, как сплетаются в диком вихре фиолетово-чёрная энергия мага-воина и контуры рыцаря со шпагой, имевшего ещё то самое лицо, которое он носил при жизни. Дуэль проходила в измерении его души.

Вокруг сменялись года, красовался ухоженный замок, цветущий сад и озеро, к которому слетались птицы. Затем хлестал осенний ливень, ветер сдувал в глаза опавшие листья, а лязг мечей всё не умолкал. День и ночь сменяли друг друга. Пространство вокруг разрушалось, обрушиваясь в бездну, как жизнь и надежды самого Дельвига. Всё вокруг было лишь иллюзией.

Дуэлянты могли ступать по отвесной стене башни, как по мощёной дорожке в саду. Пылающее солнце уходило с закатом за горизонт, но не исчезало, тут же сотворяя рассвет нового дня, переворачивая искажённую реальность. То, что было справа, оказывалось слева. Мир вращался и изменялся вокруг пары схлестнувшихся воинов.

Они могли зависнуть вниз головой, так что под ногами блестели лишь бесконечное небо и луна, быстро превращающаяся в собственное отражение на гладкой поверхности ночного озера. И по воде двое непримиримых соперников двигались, не боясь сорваться вниз и утонуть, шагая, как по чему-то твёрдому, хотя и не было похоже, что водяная гладь была скована льдом.

Все детали вокруг искажались, деревья закручивались спиралями, как если бы им не посчастливилось встать на месте открывавшегося портала. Водоворот засасывал в себя камни, листву, комья травы, дикий потусторонний смерч пожирал окружающую реальность вместе с памятью и волей Дельвига, разрушая не структуру мира вокруг, а частицы его сущности.

Воспоминания о доме сменились Дайконом. Теперь двое бойцов сражались на мозаичной каменной кладке. Всё вокруг стремительно преображалось: что-то таяло, а где-то уже вовсю формировались и застывали контуры новых объектов, словно причудливые изделия из мастерской литейщика или же стеклодува.

Квадратные площади в сложном узоре, тростниковые крыши с черепицей, напоминавшей слои самурайской брони. Те самые кома-ину – каменные стражи, различные изваяния, элегантные и детально точные статуи богов такой величины, словно они когда-то являлись эльфийскими предками.

Причудливую архитектуру забрасывало опадающими розово-фиолетовыми лепестками сакуры, как если б все деревья вокруг мгновенно вдруг облысели. Листопад сопровождался свистящими завихрениями ветра, словно обращаясь в густой крупный снегопад с аккомпанементом стервозной вьюги. Вместо луны в небе сверкал огромный щит-артефакт, а звёзды напоминали сияющие дайконские монеты из чистого серебра.

Мимо проносились войска различных эпох, но тоже были лишь иллюзией. Бальтазару начало казаться, что здесь он теряет контроль. Что ему видится то, чего Дельвиг не видел и не мог знать, словно это место выпытывает у памяти сцены из прошлого, сотворяя их карикатурные образы. Чайная церемония, добрая гейша, хихикающая рыжая вертихвостка, обмахивающаяся не двумя, а десятками красных, рыжих и ярко-розовых вееров, порхая сонмом рядом летящих бабочек над изысканными цветниками хризантем.

Перенесённое сознание помутилось, а пол под ногами вздымался, кренился, разламываясь на куски вместе с дворцами и площадями, пока из-под них вылезало огромное зеленоватое чудовище. Ветер гнал лепестки со всех сторон, девичий злорадный смех звучал в ушах, будто бы раздавался отовсюду какофонией гремящих тревожным набатом колоколов.

Гонимые потоками яркие лепестки напоминали неспокойный рой трепыхавшихся бабочек: сновали по воздуху с места на место, принимали различные причудливые формы, словно тоже символизируя некие образы из воспоминаний.