Я вспоминала, как он улыбнулся мне, глядя снизу вверх из этого погреба… Сердце сжималось. И я материла себя за это на чём свет стоит!

А когда он крал тебя, у него там ничего не сжималось? Заключить девушку под замо́к в каком-то лесу – на такое способен только псих. Что бы ни сделал мой отец, красть человека – безумие!

Ничего с ним там не случится, скоро сюда приедет наряд полиции и выпустит его, воздуха хватит точно, а вода… У него там есть вино. И какие-то столетние соления, сам говорил.

Хватит уже думать о нём, думай о себе!

Справа под ребром начало сильно гореть, я остановилась и, опершись ладонями о колени, перевела дыхание. И только потом осмотрелась по сторонам…

Лес. Кругом только непролазный лес. Чёрные высокие ели заполонили собой всё пространство, они были везде.

На какое-то мгновение закружилась голова, и я потерялась в пространстве, началось что-то похожее на паническую атаку, которую я пыталась подавить, глубоко вдыхая и медленно выдыхая, как учили на сеансах медитации в Таиланде.

Я не заблудилась, совсем скоро будет дорога. Она наверняка где-то рядом! Я её найду. Дура! Надо было сразу бежать по примятым следам от шин автомобиля, но я растерялась, ломанулась в самую гущу, думая, что так запутаю следы. Запутала. Только саму себя.

Я шла, шла, шла… и чем больше делала шагов, тем сильнее мне казалось, что я брожу просто по кругу. Стало очень темно, теперь уже точно наступила ночь. Или тучи сгустились настолько, что окончательно лишили мир проблеска хоть какого-то света.

Наверное, только в этот момент мне впервые стало страшно по-настоящему.

Найк не врал, когда говорил, что это настоящий дикий лес. Это действительно так.

Я заблудилась.

От ужасного осознания своего положения я опустилась на подушку опавших еловых иголок и прислонилась спиной к сырому стволу дерева.

Я понимала, что ни в коем случае нельзя отчаиваться и опускать руки, нельзя накручивать себя. Что нужно успокоиться, начать мыслить трезво… Но ни на что это у меня просто не было сил. Я выдохлась – и морально, и физически. Из меня словно вытянули все соки.

Я вдруг вспомнила свою крошечную комнатку в лесном доме, тёплую постель, Найка, который хоть и псих, но явно не желал мне зла, наши колкие беседы и… заплакала.

Потому что я боялась умереть здесь, в лесу. И Найк умрёт там, в этом запертом погребе. Умрёт из-за меня! И если я – по собственной глупости, то он – по моей.

Хотя как бы это по-детски ни звучало, он начал первый! Если бы он не притащил меня в этот дом, ничего этого бы просто не было!

Окружающие звуки казались враждебными, лес – холодным и негостеприимным. Я знала, что тут наверняка живут дикие звери и найти меня им здесь только дело времени. Да, у меня есть пистолет, но почему-то в этом месте он казался таким бесполезным…

Я сидела под елью и ревела. Ревела очень долго, размазывая слёзы на пораненных о ветки щеках. И корила себя за то, что не послушала Найка. Нужно было и дальше сидеть в своей комнате-клетке, огрызаться с ним, есть дурацкие консервы, но всё равно рано или поздно он отвёз бы меня домой. Ведь он обещал! А теперь благодаря моей глупости мы оба умрём.

Я открыла глаза и несколько секунд не могла понять, что происходит: серый рассеянный утренний свет, нескончаемые стволы деревьев и шуршание падающих редких капель где-то над головой.

Дождь. Лес. Я убежала!

Я поморщилась и потёрла будто налитые свинцом веки, пошевелила затёкшими, слегка промокшими ногами. Меня знобило, но как-то странно, как будто не от холода. Вернее, даже не так – не от окружающего холода, а какого-то внутреннего.

Дотронулась тыльной стороной ладони до лба – горячий и влажный. Я и чувствовала себя крайне паршиво, сознание плавало словно в вязком мутном киселе, очень хотелось закрыть глаза и снова провалиться в сон, ведь там было так хорошо.

Господи, ну в чём я провинилась перед тобой, за что мне это?

Почему ты не дал мне чуть больше ума, в этом случае я осталась бы в той хибаре и никуда не побежала. А теперь я здесь, в этой глуши, одна…

Я понимала, что нельзя раскисать, обратно уже не отмотаешь и нужно двигаться дальше. Идти, искать выход. Шевелиться.

Медленно – крайне медленно, как разбитая ревматизмом старушка – я сначала оторвала от ствола дерева затылок, затем спину. Аккуратно поднялась, придерживаясь рукой за колючие ветки. Ужасно болела голова, у меня явно была высокая температура, но сидеть и жалеть себя – это только делать хуже. Кто знает, может, дорога уже совсем близко, вон за теми деревьями… Боже, пожалуйста, пусть она будет там.

Но там её не было, были только другие деревья, ещё более густые.

Я блуждала ещё какое-то время, буквально наобум, просто шла, переставляя мокрые ноги в налипшей грязи. Шаг за шагом, метр за метром. В какой-то момент мне показалось, что я снова прошла дерево, под которым спала, но возвращаться и уточнять не было сил. Хотелось просто рухнуть на землю и поспать хотя бы ещё чуть-чуть, чтобы набраться сил. А ещё очень хотелось пить.

Не знаю, откуда в моём изменённом сознании появились смутные воспоминания о том, как я видела в каком-то фильме о заблудившихся в джунглях туристах, что они пили прямо с огромных листьев, просто наклоняя их и заливая дождевую воду в рот. Словно в награду за мою прозорливость по пути мне попалось целое семейство лопухов с огромными, размером с наволочку, листьями. И в сердцевинках на самом деле была дождевая вода…

Всё это напоминало какой-то сон, но никак не реальность. Потому что в реальности такого со мной просто не могло произойти. Но всё это действительно происходило: я, дочь долларового миллиардера Мушега Саркисова, брожу по какому-то лесу, пью воду с лопухов и, кажется, потихоньку умираю от лихорадки.

Самочувствие на самом деле было дерьмовое, настолько, что я решила всё-таки присесть и ещё раз перевести дух. Ноги элементарно больше не шли, я была очень слаба, и начиналось самое страшное – я начинала хотеть есть. И если с водой всё более-менее было понятно, то где брать еду, я не знала. Ни кустов ягод, ни тем более плодовых деревьев – ничего.

К раскидистой густой ели я добиралась уже едва не ползком, сознание куда-то уплывало, и начиналось что-то похожее на галлюцинации. То я увидела какое-то пятно света впереди, то даже услышала где-то вдалеке своё имя.

"Аде-ель!" — шумела намокшая хвоя голосом, похожим на голос Найка.

Но это не мог быть он, он заперт в подвале. Я там его заперла.

Я забралась под ветки и свернулась в позу эмбриона, обняв плечи руками. Так было как будто немного теплее. Мне нравилась моя новая постель, пусть немного сырая и воняющая хвоей, но мне было так хорошо. И вот я уже не лежу в грязной одежде где-то в лесу, а плыву на белоснежной яхте по лазурному Карибскому морю. Я, словно Кейт Уинслет, стою на самом носу, раскинув руки, позволяя хулигану ветру играть моим струящимся парео. А сзади, по-хозяйски прижавшись бёдрами к моим ягодицам, стоит Найк. Я не вижу его, но знаю, что он тоже во всём белом. И ему так идёт этот цвет, он оттеняет его смуглую кожу.

Я откинула голову назад, на его сильное плечо, и довольно зажмурилась:

— Это похоже на рай, правда?

— Это и есть рай, — прошептал он, щекоча губами мочку моего уха. — Потому что мы оба умерли. Ты нас убила.

Убила? Умерли?.. Страшные слова, но мне не было страшно, я снова улыбнулась. Ведь если мне так хорошо, какая разница, где я? Где мы?..

Я была рада, что со мной рядом он. Лучшего рая было и не придумать.

— Адель! — сказал он уже громче, а затем зачем-то стиснул меня сильнее и потянул на себя. Его руки из теплых стали холодными и чуть влажными. — Адель, проснись.

— Я и не сплю. Это же рай, ты сам сказал, — ответила я немного обиженно. Вдруг впереди на ясно-голубом небе замаячила огромная чёрная туча, стало страшно и ужасно тревожно. Волны из мелких игривых барашков превратились в сокрушающе-мощные. Судно зашатало.