— И ты с ним пошла?

— Да, — пожала плечами Тамара.

Хотела сказать, что могла пожалеть Айзека, но не себя, потому что такие вот мерзкие лекарства ей давали, и что можно прикоснуться к чужой боли и немного облегчить свою — или усилить, чтобы хоть как-то ее ощутить. Но это было слишком сложно для слов, которые она могла сказать отцу.

— Что мне еще сказать, чтобы ты… — он вдруг осекся. Несколько секунд смотрел на ее лицо, а потом отвернулся.

Тамара прижала ладони к щекам. Ну точно, вот она. Едва заметное тепло живой татуировки — она почти забыла про осу, которая предпочитала замирать под лопаткой. Сейчас она выбралась на лицо.

— Ты ведь хотел, чтобы я оттуда ушла. А Марш говорит, что ты лучший специалист, которого она смогла найти. — Она вдруг почувствовала желание оправдываться, и, может, еще говорить правду. — Она не виновата, ей просто надо вернуться…

— Тамара, — папа остановился. На нее он не смотрел — смотрел на реку, и волны вязли в черноте линз. — Зачем, по-твоему, Марш возвращаться домой?

— Она… она же нас слышит, — растерялась Тамара.

— Не слышит. Я все отключил. Нас вообще никто не слышит, — наконец в его голосе появилось что-то похожее на яркие эмоции — злорадство и тревога, несочетаемые, словно насильно соединенные алгоритмами сети. — Сюда стоило приехать хотя бы ради того чтобы побыть в тишине… скажи мне, зачем Арто домой?

— Там ее врач, она ему благодарна и…

Он покачал головой. Тамара замолчала.

— Плевать Арто хотела на своего врача. Знаешь почему? Потому что она просто дефективное обеспечение, а Гершелл, который прописывал ей приоритеты — дилетант. — Он поднял голову, и теперь в черных линзах вязло солнце. — И Арто никогда, слышишь, никогда не сможет вернуться, даже если я найду для Поля информационный канал. Потому что то, о чем просит Поль и то, о чем просит Арто — это разные вещи. Потому что Арто — даже не аватар на оцифровке, вроде Хенде Шаам, а виртуальный помощник, созданный на базе оцифрованного сознания. Она не может существовать в Младших городах ни в каком виде, там просто нет для этого никаких условий. Вас ведь водили в бытовые музеи?

Тамара завороженно кивнула. Солнце жгло кончик носа, но под платком собиралась синяя прохлада. Папа достал из кармана банку с жидким фильтром и густо намазал ей нос. Она не стала отталкивать его руку, потому что слишком соскучилась, и потому что папа всегда боялся солнца. Но пожалела, что прикосновение получилось почти неживое — через фильтр.

— Видела граммофон? Такая расширяющаяся трубка, торчащая из коробки?

— Да. Еще пластинки. И в них надо иголками тыкать, как в старых моделях виртуальных очков.

— Арто хочет, чтобы я установил на граммофон плеер с имитацией акустики концертного зала. Есть вещи, которые работают одинаково в Младших городах и Средних, но там один, универсальный виртуальный помощник. Для других нет места. Технически нет. Я найду для Поля канал, это в конце концов не так сложно, и если бы не… некоторые мои решения в прошлом, я давно бы его нашел. Поль поможет нам, и у нас все будет хорошо.

— А у Марш?..

— И у Марш. Она помощник. Будет лечить совесть Гершеллу, заказывать людям еду, вызывать сантехников и составлять музыкальные подборки по запросам.

Тамаре показалось, что он сам не верит своим словам. Решил сказать половину правды, чтобы она не заметила половину лжи? А в чем ложь?

Анализаторы молчали — они тоже не слышали их разговор. Тамара сама перебрала каждое папино слово и не нашла неправильное.

Может, он врал, что ему безразлично, что Марш не вернется домой? Или что считает Марш программой для вызова сантехников?

— Я знаю, что ты все равно меня не послушаешь, если тебе захочется… Но с этой женщиной лучше не иметь никаких дел.

— Потому что она была сумасшедшей? — разочарованно поморщилась Тамара.

— Потому что это она могла посоветовать Полю тебя выкрасть. Мы пробудем здесь еще несколько дней, а потом вернемся домой. Я создам тебе новый защищенный профиль, и ты можешь им не пользоваться, но я прошу тебя. Ты знаешь, что нужно носить платок и пользоваться жидкими фильтрами. Знаешь, что не надо глотать эйфорины из домашней аптечки. С Арто тоже лучше не иметь дел.

— Но ты ее тоже установил! И ты с ней общаешься… не как с помощником.

Тамара поймала себя на желании сорвать с головы платок и бросить в реку. Конечно, она не стала этого делать — в центре много объясняли про подростковые бунты и контроль над ними, а еще ей не хватало эмоций на такие жесты. Но это было несправедливо, то, что он говорил. Несправедливо и неправда!

Марш не давала ей сбежать из центра. Она хотела, чтобы за Тамарой смотрели врачи, а потом ее забрал отец.

— А еще я пью эйфорины из закрытой аптечки, — он едва заметно поморщился. — Потому что мне их прописали. Для меня они безопасны, а для тебя список побочек Дафна зачитывала три минуты.

— Никто не выписывал тебе нового помощника.

— Я работаю с аватарами. Иногда участвую в разработке помощников, автоматических собеседников и персонала для конвентов. Я знаю, как работать с такими, как…

Тамара почти услышала имя, которое он не успел назвать, успела возмутиться и придумать ответ. А понять, что произошло, не успела — просто небо вдруг качнулось, а песок вздрогнул. Еще треснул ворот рубашки, платок сорвало с головы, а воздух застрял в горле.

Взрыв? Да, это был взрыв. Тамара его ни с чем бы не спутала. Такой, как там, в центре, только родился он где-то под землей и под землей умер.

Она хотела закричать — и не смогла. А потом поняла, что не понимает, зачем. Тамара лежала лицом вниз, и песок сыпался ей на спину, как ржавые иглы из ее сна. Нужно было вставать, попытаться открыть глаза, посмотреть, что с папой — но она не могла. Так уж работали лекарства, которые она перестала пить совсем недавно. Гасили все сильные эмоции.

В ушах нарастал звон, заглушающий шорох осыпающегося песка.

— Папа?..

Он не отзывался. Тамара попыталась встать, но в глазах потемнело, а мир закрутился, размазал очертания в широкие рыжие и голубые мазки.

— Аве, Арто! Аве…

Сейчас Тамара, пожалуй, была рада действию лекарств. Ничего не чувствовать плохо, зато ничего не мешает методично протирать лицо — как больно, больно, когда глаза полны песка, — медленно вставать на четвереньки и думать не о том, что там с папой, а что сделать, чтобы ему помочь.

— Аве, Арто…

Можно и не думать — скоро Марш вызовет помощь, а если не Марш, то Дафна точно вызовет. Надо только чтобы она ответила, опять она чем-то занята, когда нужна ее помощь. Надо сказать Марш, что она никому не может помочь.

Вот так, хорошо — левая ладонь упирается в песок, прямо под левым плечом. Если поставить так вторую руку, получится устойчивая поза, которой учил психолог на физическом практикуме. Тогда можно будет оглядеться и понять, как дальше действовать, только сначала надо подышать. Три коротких вдоха — один длинный выдох.

— Аве!..

В сознание, сквозь звон и медикаментозное отупение, медленно проникало что-то липкое и теплое.

— Дафна…

Три коротких вдоха. Больно. Болит горло, рука и глаза, засыпанные песком.

— Аве, Арто, аве, Арто, авеар-р-р…

Длинный выдох. Рыжее должно быть снизу, синее сверху — так вроде устроена пустыня, так, вроде бы правильно. А что это красное рассыпано на песке? Где оно должно быть, снизу или сверху?

— Аве!

Три коротких вдоха. Какая разница, вот оно уже почти не блестит, уходит в землю, оставляя неровные пятна. А все-таки — что это?..

Длинный выдох.

— Аве, Арто!

«Не слышит. Я все выключил».

Глушилки. Папа поставил глушилки. Никто их не слышит.

Далеко они успели уйти? Когда в лаборатории вспомнят о них и пришлют помощь?

Тамара попыталась поднять платок, потерявший все очертания, но стоило протянуть к нему руку, как поза перестала быть устойчивой, и она упала лицом в песок.

Марш ее не услышит. И Дафна не услышит.