Клавдий кивнул, радуясь, что не нужно ловить и этот вопрос.

— Мы отчеты пишем, — безмятежно ответил он. — Их публикуют и составляют рекомендации для жителей. Ну про то, что солнце ядовитое, и вода грязная, и в воздухе куча аллергенов. И что солнце, аллергены и жизнь без удобств на мозги влияет плохо. Мы вроде мученики, ага. А чтобы никто не сомневался — еще статистику смертности постоянно присылаем. У нас люди умирают… иногда. Ну знаешь, например бывают всякие жадные говнюки, которым голову напечет за городом, а потом они придут в какой-нибудь парк, рассядутся посреди чужой инсталляции и ка-а-ак…

— Айзек, — прохрипел динамик у самого борта платформы. — Закрой рот.

— Аве, Марш, — мечтательно улыбнулся он. — Ты бы показалась, чего мы вдвоем пьем.

— Соскучился? — с ненавистью выплюнул динамик.

Но она показалась — женщина, которую Клавдий видел утром. Сейчас она сидела рядом с динамиком. В руке у нее была темная бутылка без этикетки — такая же, как у Клавдия и Айзека.

И все же потрясающая тяга к имитации жизни.

— Кто ваш создатель? — поинтересовался Клавдий, разглядывая, как она нервно теребит воротник рубашки.

— Элен Арто, ее лицензия на восстановление фертильности и какой-то хрен с двести третьего этажа Четвертого Квартала, — равнодушно ответила она. — Ты не вовремя обрадовался и начал пить, Клавдий Франг.

Он поморщился. Дафна еще не начала выносить предупреждения, но с чего-то этим решила заняться помощница Волански.

Она считает, что у нее есть мать. Нужно посмотреть по базе — наверняка ее создатель — мигрант из Низших городов. Оцифровал подружку или дочку, и может даже до сих пор радуется, что подарил ей цифровое бессмертие.

Когда им начнут рассказывать, почему так не надо делать? Клавдий никогда не брался за подобные заказы. И куратор ее создателя должен был его отговорить.

— Почему не вовремя? — вяло поинтересовался он.

— У тебя много работы. Ничего еще не… Айзек, ты слышал? — она вдруг вскочила, уронив бутылку.

Клавдий заметил, что она пошатнулась, будто и правда пила вместе с ними.

— Нет, — настороженно отозвался Айзек. — Что там, звездочка моя негасимая?

Она молчала, только щурилась на берег.

Словно старалась что-то разглядеть. Словно у нее были только человеческие глаза.

Клавдий не чувствовал никакой тревоги. Он даже не понял, почему начал ерзать Айзек — помощников часто делали излишне предусмотрительными и даже тревожными. В конце концов, иногда они должны думать за хозяина.

— Звездочку свою в жопу себе засунь и никогда оттуда не доставай… — пробормотала она. — Опять… опять я… Нет… нужно сказать Полю.

Она так и осталась стоять, щурясь на берег. Клавдий видел, как она бледнеет, как расширяются ее зрачки, как она обхватывает себя руками, пытаясь унять дрожь. И переставал чувствовать связь с телом — вода стала холодной, мокрый рукав раздражал, немаркированное пойло першило в горле, а опьянение медленно отступало. Все это было неважно. Главное — взять себя в руки. Если эта Арто действительно видит что-то важное, если Поль тоже решит, что это важно.

Чтобы никто не увидел, не узнал, что на самом деле…

Она не стала бы просто так выдавать такую реакцию, раз подражает живому человеку.

Это была очень плохая мысль.

— Марш? — окликнул ее Клавдий.

— Она не просыпается. Рано уснула, — невпопад прошептала Марш.

С берега раздался отчетливый хлопок. В синем свечении города быстро сгущался черный дым.

Марш смотрела прямо на него, и Клавдий видел в ее глазах ужас.

…

… Кажется, Марш ее звала, а может ей только снилось. Что-то натужно скрипело прямо над ухом, и почему-то стало холодно.

— Тамара?!

Наверное все же стоило ее удалить. Марш замечательная, и песенки у нее хорошие, но почему-то она против того, чтобы Тамара спала.

И пошла она подальше. Сама-то спать не может, вот и завидует.

— А ну живо вставай!

Она открыла глаза. Потому что Марш, видимо, не отстанет, пока ей прямо не сказать.

Марш смотрела в потолок. Там, в левом углу, что-то блестело синим. Не то огонек камеры, не то блик от уличной гирлянды.

Нет, это была целая цепочка синих искорок — они ползли вдоль потолочного плинтуса, под которым скрывался кабель. Словно муравьи, серебряные и синие. Кажется, это и были муравьи.

А может, паучки?

С чего бы Марш будить ее из-за серебряных и синих паучков.

С белоснежной входной двери на блестящую голубую плитку капала ртуть. Рихард постоял несколько секунд, разглядывая бликующие лужи на пороге, а потом, вздохнув, показал браслет дверному датчику.

— Что опять-то не так? — спросил он, пытаясь носком ботинка стряхнуть серебристые капли с порога. — Хоть из коридора убери эту дрянь, или прикажешь тряпкой за тобой подтирать?

Он небрежным движением отбил серебристое жало, летящее ему в переносицу.

— Очень страшно, — кивнул он.

Поставил бутылку густого винного ликера и бумажный пакет из сырной лавки на стол, скрестил руки на груди. Из динамиков доносился низкий, нестройный гул, в котором слышался редкий металлический скрип и жужжание — не то воспоминание о гудящих электробашнях, не то попытка изобразить осиный рой.

Рихард хорошо помнил черную тварь, которой Марш управляла на Стравках — уродливого осьминога с осиным жалом и фасеточными глазами. И как легко Марш оказалось представить себя этим лабором — полупарализованным, почти мертвым ядовитым монстром. Даже белоснежный кровавый туман Рихард помнил — места ударов на черных лаборах отмечались белым цветом, и Марш этого хватило, чтобы решить, что и кровь у ее монстра тоже белая.

Теперь марионеточный лабор лежал посреди его гостиной, раскинув щупальца по мебели и стенам. Только теперь это был не лабор — черная тварь выглядела живой. Щупальца влажно блестели, падали на пол ртутные шарики крови, а серебристое жало покрывала рыжая пленка яда. Фантазия обросла новыми деталями, стала объемной и почти осязаемой — Рихард мог бы порадоваться, но она заняла половину квартиры, да еще и вылезла в коридор.

— Ну?! — не выдержал он. — У меня вообще-то планы были.

Планы откладывать не хотелось. Через час ему нужно быть на другом конце города. На другом конце города его будут ждать набережная из имитированного синего мрамора, арендованный стеклянный шар аэрокабины, медленно поднимающийся над землей. И хозяйка кафе Самира, для которой он купил ликер.

Куче черных отростков, гудящих и истекающих ртутью, в этой идиллии места точно не было.

Он инстинктивно перешагнул через пару щупалец, а потом, опомнившись, пошел к монстру напрямую. Волны голубых искр нарушенной визуализации доходили до пояса и бросали блики на рубашку. Снова увернулся от жала, напоминая, что принимает правила игры, а потом медленно, чтобы не потревожить протез, встал на колени и попытался раздвинуть клубок у головы.

— Ну вот опять, — ворчал он, перекладывая невесомые щупальца. — Башку спрятала, жужжишь на всех и жалом размахиваешь. Только нихрена не видишь, потому что нельзя жопу вместо головы оставлять.

Из динамика под столом, прямо у черного клубка, донесся судорожный вздох. Человеческий, совсем не похожий на гул электробашен.

— Ты же зачем-то сюда приперлась, а? Подключилась бы к трансляторам в каком-нибудь пустом доме и жужжала там сколько влезет. Но нет, ты жужжишь здесь. Давай хоть соседей пугать не будешь?

Он наконец добрался до головы. И почему-то совсем не удивился, увидев, что на этот раз у твари человеческое лицо.

Наверное, это было мерзко. Наверное, жутко — белое лицо на черном бесформенном теле. Жало теперь касалось ее затылка, будто она собиралась пронзить собственную голову.

Лицо было чужим. Он узнавал черты Марш, но так, словно видел ее сестру. Едва уловимо изменился разрез глаз и форма носа, волосы потемнели и, кажется, стали длиннее.

Но это точно была она. Рихард знал это, даже не заглядывая в список подключенных к системе помощников.