Невидимый наблюдатель — сегодня пожилой мужчина с коротко подстриженной белой бородой — смотрел на женщину вместе с ним.

— Входящий вызов от Леды Морр, — сухо доложила Дафна.

Клавдий перевел взгляд на браслет, куда Дафна предусмотрительно вывела циферблат. Времени на разговоры с ассистенткой не оставалось.

— Отклони.

— У звонка высокий приоритет.

— Отклони, — повторил Клавдий.

Это была ошибка. Он знал, что Леда не станет звонить просто так, тем более во время его отпуска, да еще и разбрасываться приоритетными вызовами. Клавдий даже успел представить, как она раздраженно крутит на запястье браслет — черный, в золотых узорах, и лампочка Дафны вспыхивает, словно изумруд, а потом гаснет у шерстяного синего обшлага.

Что-то случилось. И проигнорировав этот звонок он уронит драгоценный профессиональный рейтинг, длинную зеленую полоску с золотыми рисками достижений. А если примет — уронит другой, семейный. Короткий, рыжий, без единой риски.

Дверь беззвучно отъехала в сторону, и Клавдий забыл о звонке Леды.

Сегодня Тамара пришла одна. Он хотел бы верить, что это что-то значит, но точно знал, что на следующей неделе она может опять прийти с кем-то из наставников.

— Привет, — сказал он.

Тамара кивнула. Даже не обернулась. Сидела на краю стола, разглядывая вышитые цветы на манжетах рубашки, и ничем больше не интересовалась.

— Дафна прислала сводку — тренер тебя хвалил. Говорит, ты очень стараешься…

Никогда у него не получался этот голос — преувеличено бодрый и одновременно участливый. И ерунда, которую он этим голосом говорил никогда не получалась убедительной. На записях всегда звучало так, как будто он разговаривает с душевнобольной. Тамара это явно чувствовала и злилась. И сейчас злилась, хоть и не показывала.

У сорока шести аватаров его заказчиц в моменты, когда нужно было изобразить злость, появлялись такие же красные пятна под глазами. Сорок шесть женщин были в чем-то похожи на его дочь и не знали об этом.

Ощущение слежки пропало, но сейчас это не имело значения.

Они вышли из центра молча. Солнце сияло прямо над шпилем аэропристани. Над куполом качался синий зной.

Тамара щурилась, подняв лицо к небу. Ничего не говорила, но к этому Клавдий давно привык. Врачи не предоставляли ему полного доступа к ее медицинским карточкам, но психолог Тамары, Маарам Берри, сказала, что они прорабатывают затянувшуюся стадию отрицания.

Клавдий улыбался этой женщине и понимающе кивал, когда она рассказывала о программе лечения, но представлял, как она сидит в алом кресле на пятничном эфире и ее губы измазаны красным.

Тамара разулась, бросила сандалии в пластиковый рюкзак. Клавдий бросил быстрый взгляд на дорогу — гладкие пыльные камни, нет мусора, забытого уборщиками или черных колючек с желтых кустов на обочинах. Тамара перехватила этот взгляд и поморщилась.

— Надень платок. Нет? Ну хоть что-нибудь на голову, — попросил он. — Экран не все излучение фильтрует…

Он не ожидал, что она послушается. Клавдий не смог бы настоять — система расценила бы это как давление. Добавила бы к давлению попытку манипуляций, основанных на социальном статусе, использование зависимого положения пациента с клиническим расстройством. Родительский рейтинг у Клавдия и так был в оранжевой зоне — после развода именно на эту графу пришлось больше всего понижений.

Эмма старалась сделать все правильно. Она не использовала запрещенных приемов, не добавляла в обоснование заявления на развод пунктов, которых нельзя будет опровергнуть — так называемых субъективно травмирующих эпизодов — и обещала, что они будут проводить с Тамарой много времени и его родительский рейтинг быстро восстановится. Но ждать до ее совершеннолетия Эмма не захотела.

А потом Эмма утонула.

Тамара развязала прозрачный шарф и молча намотала на голову.

— Маарам сказала правду? — спросил Клавдий. — Ты делаешь успехи? Справляешься с отрицанием?

Он больше пытался говорить бодро или дружелюбно. Нельзя было вслух сказать, что он не верит ни одному слову этой суки Маарам Берри, но он надеялся, что Тамара поймет. А Дафна нет, потому что к счастью индивидуальные помощники действительно нихрена не понимали в людях.

Тамара выглядела плохо — она похудела, краситься стала небрежно и как-то слишком по-взрослому, и в конце концов она по-прежнему почти не говорила!

Клавдий закрыл глаза.

Он не за тем позволял Дафне контролировать даже температуру воды у себя в душе, чтобы сейчас сорваться.

Нет. Нет, он давно решил для себя, что будет действовать иначе.

— Я рада, если Маарам Берри говорит, что я делаю успехи, — вдруг ответила Тамара. Тихо, хрипло, сжав концы шарфа так, что он соскользнул с пожелтевших волос. — Маарам Берри всегда говорит правду, если бы она врала — это было бы неэтично и тебе следовало бы отправить на нее жалобу. Если Маарам Берри говорит, что я делаю успехи, значит, скоро они должны закончить активную фазу терапии.

Клавдий замер. Тамара остановилась рядом.

Они стояли под золотым навесом свечной лавки. Из приоткрытой двери тянуло плавленым ароматизированным парафином. Клавдию хотелось зайти и захлопнуть дверь. Оставить снаружи людей, навязчивый транспортный гул над крышами и внимательные серебристые глаза камер. И выслушать все, что спустя столько месяцев решила сказать Тамара.

А еще больше — то, как она решила это сказать.

Тамара так не разговаривала. Так могла говорить Аль-а Натти из отдела маркетинга, немолодая женщина с цепким взглядом, неофициально отвечающая за обход мелких ограничений Дафны.

Клавдий не стал заходить в лавку. Один продавец будет внимательнее, чем десятки людей, которые пройдут мимо.

— Возможно, тебе стоит написать заявление, — глухо продолжила Тамара. Она так ни разу на него не посмотрела — уставилась себе под ноги и нервно мяла прозрачный шарф. — Заявление, чтобы отменили… медикаментозное лечение. Если я делаю успехи — согласно программе результат стоит закреплять… — она вдруг всхлипнула и подняла взгляд. У нее были покрасневшие, злые глаза. — Закреплять вербальной терапией, — процедила она.

В рекомендациях Дафны содержался пункт об ограничении инициатив тактильного контакта. Тамара об этом знала, и впервые за много месяцев шагнула к нему и обняла за шею — осторожно, медленно, будто ей тоже запрещали.

Парафиновые ароматизаторы слиплись в один приторно-химический комок. Клавдий обнимал дочь, смотрел на прохожих поверх ее головы и не видел лиц.

Ни одного лица.

— Ты с кем-то это обсуждала? — тихо спросил Клавдий. — Кто-то тебе… посоветовал?

Тамара разжала руки. Она смотрела внимательно, настороженно — как будто ничего не случилось. Будто все осталось как раньше.

— Тамара?

Ее губы дрогнули. Клавдий редко закладывал в память аватаров это выражение лица — такое бывает, когда человек очень хочет сказать правду.

Люди и их аватары в сети редко говорили друг другу правду.

Тамара с Клавдием редко говорили друг другу правду, а до того правду редко говорили друг другу Клавдий и Эмма.

И теперь на улице пахнет парафином, люди идут мимо и даже не оборачиваются, потому что для них ничего важного не происходит, а Клавдий должен стоять и молча смотреть, как его дочь решается ему соврать.

— Нет. Я… я зато… вот, — с вызовом ответила она.

Тамара вытянула ладонь и постучала по ней кончиком пальца. Через пару секунд из-под вышитого рукава выскользнула голографическая татуировка — серебристая оса с синими полосками. Нарисованная оса пыталась укусить настоящие пальцы, а Клавдий смотрел на нее.

И ничего не мог сделать.

Он любит смотреть, как ты спишь.

Он следит, что ты заказываешь на ужин.

Он подглядывает за твоим ребенком.

Он рассмотрел всю историю твоих запросов.

Охранная система Аргус: лучше, если это будет он.