—  Что значит время довоенное, — смеялся «автоматчик», — вся округа ох да ах. Показать бы им тогда кино, как я в сорок втором давил жиденят, — наши бы селяне с ума посходили!

Отыскать на стокилометровой полосе то место, где перед войной произошло нашумевшее убийство, удалось быстро. Координаты пересеклись в небольшом приднепровском поселке недалеко от Думера.

Метуков предложил немедленно устроить там засаду: мало ли что мог натворить бешеный «автоматчик». Руководство поддержало полковника и связалось с Киевом. Украинские чекисты немедленно направили в искомую точку своих людей, разумеется, с соблюдением необходимой маскировки. Она давала членам группы захвата возможность постоянно перемещаться, не вызывая подозрений.

Тем временем из Западной Германии поступили два донесения. В одном из них сообщалось, что энтээсовец Романов (он же изменник Родины Островский) хвастал по пьяному делу, что нынешним летом НТС не даст чекистам передышки. Надо пользоваться переменами в структуре большевистской власти и не давать умникам ходу. Смысла последней фразы товарищ, контактировавший с Романовым, не понял.

И еще одно срочное сообщение — из другого источника. От члена НТС Агрузова стало известно, что Джим и Дик уже отбыли, за ними Айк и Джо, а потом и он, Агрузов. Да, все подтверждало точность предупреждения о том, что лето пятьдесят третьего будет жарким.

Поздно вечером 27 апреля неопознанный самолет, зайдя со стороны Черного моря, углубился в воздушное пространство СССР. Над территорией Винницкой области он развернулся и благополучно ушел за кордон. На рассвете в областное управление поступило сообщение от двух колхозников, которые вроде бы видели ночью недалеко от Жмеринки парашют в небе, но не были твердо уверены в этом. Раньше сообщить они не могли — телефоном их сельсовет еще не обзавелся. Однако они подняли по тревоге всех мужчин, а мальчишек разослали по соседним селам. По всей области, по соседним областям Украины и в Молдавии были приняты меры, предусмотренные планом полковника Метукова.

В тот день на всех вокзалах по нескольку раз проверяли документы. Пассажиры, из тех, кто подолгу ждал своего поезда, ворчали — не военное, мол, время, а она все ходит и ходит, эта железнодорожная милиция...

...Капитан Савчук, «неуклюжий» и «сонный», специально придавший себе неопрятный вид, в грязных сапогах, потертой милицейской форме, мгновенно узнал на протянутом ему паспорте те дефекты, на которые указывалось в ориентировке. Даже не подняв глаз на владельца паспорта, он сделал условное движение. Младший лейтенант Литвин, уловив сигнал, железными тисками сжал пассажиру кисти рук, третий в группе, старый чекист Лебедянский, подстраховал захват, одновременно предотвращая возможность раскусить ампулу, вшитую в уголок воротника. Впрочем, задержанный, кажется, и не собирался этого делать.

— С возвращением, Лахно! — усмехнулся Савчук. — Ишь какой иностранец, Джимом стал зваться. Где напарник? Живо!

Лахно дернулся, но было уже поздно. На запястье щелкнули наручники, старик (Лебедянский) — опытный, видать! — ловко выудил пистолет, оторвал воротник с ампулой. По его знаку сюда, к зданию Жмеринского вокзала, задним ходом подъехал крытый грузовик, который он, Лахно, принял поначалу за почтовый.

«Проснувшийся» капитан давил:

— Кто? Где он? Имя!

— Дик его зовут, — с отвращением к самому себе ответил, морщась, Лахно. — Как на самом деле, не знаю.

Его затолкали в машину, и уже там Лахно сказал то, что от него ждали:

— По заданию я с Диком не связан. Он уехал киевским поездом. Куда — не знаю.

— О своих родных местах что-нибудь говорил?

— Да, да. Сказал: заскочу в родные места, там кое-кто хочет меня перед смертью повидать.

— Говорил, где это?

— Я спросил, он облаял. Ты что, говорит, инструкцию забыл или хочешь в стукачи пойти?

Допрос продолжался еще долго, но больше о Дике узнать ничего не удалось, кроме важных в данных обстоятельствах сведений о том, как он одет.

Время задвигалось быстро, как во взрывном механизме. Засада на Дика была приведена в боевую готовность. И «автоматчик» появился — всего на час позже расчетного времени. Его ждали пешим или на попутке, а он пожаловал на конной тяге. Сдвинув на затылок офицерскую фуражку, в добротной форме без погон, Дик небрежно и умело правил резвой кобылой и всем видом изображал беспечность. Но взять его не удалось...

Экспертиза установила: осознав, что он попал в засаду, Дик взорвал лежавшую у него под рукой в телеге связку из четырех гранат. Взрыв разнес его буквально в клочки. Вместе с бандитом погибли капитан Перепелица и старший сержант Бредов. Вскоре в придорожных кустах неподалеку обнаружили труп возчика — инвалида Отечественной войны, у которого террорист «экспроприировал» упряжку. Нашли также наспех сделанный тайник, в котором оказались рация, радиомаяк для наводки самолетов, шифртаблицы, средства для тайнописи и другое шпионское снаряжение.

(Следствие установило подлинное имя Дика, однако оно не приводится, чтобы не бросать тень на его родных.)

Николай Шурко, разумеется, ничего не увидел во время отнюдь не комфортабельного полета. Оставалось лишь невесело размышлять. Приключения, пропади они пропадом, продолжались, и чем дальше, тем страшней. Вот и попал ты в Москву, Коля, усмехался он про себя, первый раз в жизни попал и, может быть, в самом ее конце. В наручниках. Иллюминаторы заклеены. И повезут наверняка в черном-черном «вороне» без окон и щелей, так что и не увидеть столицы.

Действительно, Москвы он не увидел, но в его изоляции была все же допущена промашка, он услышал отрывок радиопередачи, из которой понял, что сегодня 30 апреля. Завтра, стало быть, Первомай. На шпионов праздник не распространяется, но хорошо хоть допросов не будет.

По приезде его свели в душ, побрили, покормили и немедленно вызвали на допрос. Два офицера (это были подполковник Бунин и подполковник Бывалов) и стенографистка. Николай рассчитывал, что в праздничный вечер следователи уйдут с работы пораньше, но эти двое, видимо, показывали начальству служебное рвение и никуда не торопились. А может быть, просто не хотят идти домой, чтобы жены не заставили что-нибудь делать по хозяйству перед праздником?

И первые же вопросы показали, что все опять начнется с самого начала.

— Назовите ваше подлинное имя.

— Шурко Николай Карпович, 1921 года рождения...

— Отвечайте только на поставленный вопрос. Шурко? Но у вас изъят паспорт, где значится Николай Иванович Груша.

— Паспорт поддельный. Моя настоящая фамилия — Шурко.

— У вас изъяты трудовая книжка, военный билет, справка об освобождении из заключения, удостоверение сотрудника Московского управления госбезопасности на фамилию Груша, в то же время командировочное удостоверение сотрудника госбезопасности на фамилию Нечаев Юрий Аркадьевич. Почему не на фамилию Груша, как все остальные документы?

— Нас учили, что советские офицеры госбезопасности ездят в командировки под чужими фамилиями.

— Где вас этому учили?

Николай тоскливо вздохнул — опять двадцать пять! — понурясь, ответил:

— Я учился в шпионской школе НТС в Бад-Висзее под Мюнхеном в Западной Германии. По заданию НТС я заброшен в Советский Союз.

— Как вы оказались в этой школе?

Николай исподлобья взглянул на чекистов:

— Я уже показывал об этом.

— Отвечайте на вопрос.

Вздохнув, Николай начал рассказывать. Прервали его только раз, уточняя, подвергалась ли раскулачиванию или иным репрессиям его семья. Да еще спросили про товарищей по Иркутскому университету. Поколебавшись, Николай ответил, что за давностью лет ни одной фамилии не помнит. Больше всего ему не хотелось называть имя той девушки, с которой он собирался танцевать «Брызги шампанского», встречая новый, 1940 год. Имя ее он помнил хорошо. Следователи внимательно смотрели на него, но лица их оставались бесстрастными.

Не изменилось их выражение и тогда, когда Николай стал рассказывать о плене. А сам он после первых же фраз взмок. Надо было ждать вопросов о РОА, но тогда сразу начинала трещать версия, которую он представил краснодарскому подполковнику. И Николай сам ее порушил: