— Ранее я умолчал о том, что был в армии предателя Власова... Я боялся... Сейчас я хочу дать правдивые показания.
Чекисты поощрительно закивали. Николай начал с того, что завербовал его в РОА поручик Листоподольский и было это в лагере военнопленных в Орше. Но его вернули назад, попросив подробно и последовательно изложить все события между пленением и поступлением во власовскую армию. И Николай махнул рукой и рассказал все, как было.
А было совсем не так, как он излагал в Краснодаре, перечисляя цепь побегов и поимок, между которыми три-четыре месяца он укрывался в деревнях. На самом-то деле он бежал из плена один раз, осенью сорок первого, и укрывался в деревне Двуполяны Смоленской области два года без малого. Рассказал, как тяжело заболел в начале сорок второго и его свезли в райцентр Красное, в больницу, а после лечения он вернулся в ту же деревню.
Здесь, на Лубянке, все это выглядело довольно-таки скверно. Два года жил на оккупированной территории, даже лечился в больнице, содержащейся управой. Между тем в Красном был страшный лагерь, где военнопленные мерли, как мухи. Кругом действовали многочисленные партизанские отряды, не дававшие покоя немцам. Но он, сержант Шурко, немцев, видно, не беспокоил, раз они его не трогали. А взяли его с теплой печки только перед приходом советских воинов-освободителей, да и то не немцы взяли, а полицаи. Николай все признал, все рассказал, не назвал только имя хозяйки, хотя следователи и допытывались, как в прошлом году Околович. Здесь, конечно, нельзя было отшутиться (я, мол, всех баб Машками зову), и он выдал такую версию: имена нарочно не назывались, чтобы в случае чего сказать — только что, дескать, появился. Следователи заходили и так и эдак, но не назвал ее имени Николай.
Допрос кончился за полночь. «Прочтите протокол, распишитесь». Махнул рукой, подписал, не читая. Устал. Конвой. «Руки за спину. Идите. Прямо. Налево. Направо. Прямо...» Заснул как убитый. Разбудили, почудилось, очень быстро. «На допрос!» Мать-перемать, сегодня же Первое мая?
Для допроса в праздничный день были серьезные основания. Из Тернополя пришло сообщение: автоматной очередью убит младший лейтенант МВД, невоевавший мальчишка, направлявшийся в краткосрочный отпуск — навестить тяжелобольного отца. Похищены документы, часы и деньги не тронуты. Бандеровское охвостье или выпускники школы в Бад-Висзее добывают подлинные документы?
Не было гарантий, что выловлены все парашютисты. Ведь и сам Лахно не знал, сколько человек забрасывалось вместе с ним. Возможно, их было не двое, а больше. Судя по описаниям, самолет подходил для достаточно крупных десантных операций. И был он, по словам Лахно, разгорожен «на закутки». И пограничники могли прохлопать еще один самолет. И пешим ходом кто-то мог перейти границу. Да и внедренные ранее энтээсовцы, может быть, оставшиеся со времен войны на оккупированной территории, могли расконсервироваться по сигналу радиостанции НТС о начале «жаркого лета».
Было и еще одно обстоятельство, заставлявшее Бунина и Бывалова снова и снова варьировать вопросы о терактах и планах на Первомай.
О захвате энтээсовцев было доложено «на самый-самый верх», то есть Берии (никто ведь во всем министерстве не знал, что оставалось лишь несколько недель до конца карьеры могущественного Лаврентия Павловича). И «с очень большого верха» позвонил порученец и передал полковнику Метукову рекомендацию обратить внимание на то, что заброска вооруженных террористов произведена накануне Первомая, и передал мнение, что, видимо, на праздник запланировано было проведение терактов.
Однако задержанные категорически отрицали какую-либо связь между временем своей заброски и праздничной датой. Отрицали они и получение ими заданий по проведению террористических акций. Оружие, по их уверениям, предназначалось лишь для самообороны или самоубийства. Между тем Лахно показал: американец «Володя», специалист по фальшивкам, рекомендовал любой ценой добыть настоящие советские документы, не особенно надеясь на качество своей продукции.
Следователь, разумеется, не пропустил мимо ушей это «любой ценой», и Лахно признал, что обзаведению надежными документами «Володя», другой американец, Холлидей, и один из руководителей НТС, Околович, придавали такое большое значение, что рекомендовали, не колеблясь, убивать ради этого. Шурко и Кулеминову были заданы вопросы об этом, и получены такие же ответы.
И Метуков, и Бунин, и Бывалов склонны были в основном верить в правдивость показаний Шурко и Кулеминова. Особый интерес вызывал у них Николай. Чекисты знали, что Околович хитер и опытен. Ставя себя на его место, они приходили к выводу, что не давали бы Шурко заданий по террору. Основываясь на всей имеющейся у него информации о питомцах школы в Бад-Висзее, Метуков заключил, что Шурко был самый грамотный и спокойный из всех. Конечно, полковник отдавал себе отчет, что информация эта далеко не полная, но все же и немалая. Он запросил по отдельности мнения Бунина и Бывалова и получил тот же ответ.
Да, Шурко, видимо, не врет, когда говорит, что предназначен для длительного пребывания в СССР и регулярной связи с центром. Похоже, он действительно не имел заданий по терактам. Нерационально бросать на подобные дела таких грамотных, уравновешенных людей. Но какое задание было у Дика? И у других, схватка с которыми еще предстоит? Разве не вероятно предположение руководства, что НТС захочет провести какую-нибудь «эффектную» акцию? Ну не в Первомай, так в День Победы! Ведь при всем при том апрель не самое лучшее время для высадки. Летом и леса гуще, и больше ездит неорганизованного люда — «дикарей» — в отпуск, студентов на каникулы, просто к родне в гости. Нельзя промахнуться!
Когда напряженность, связанная с захватом Дика, спала, офицеры снова собрались в кабинете Павла Даниловича Метукова за цейлонским чаем.
— Пора перейти к следующему этапу в разработке «майкопской парочки», — сказал полковник. — Давайте бегло оглядим картину. Как пока мы их представляем. И в каком направлении нам действовать. Только давайте рассмотрим их по отдельности. Начнем с Шурко. Вам слово, Михаил Андреевич.
И подполковник Бунин стал «набрасывать общую картину».
Сначала Шурко предстал в образе «офицера революции», посланца НТС. Цель — вести агитационную работу, выявлять антисоветские организации и ставить их на службу энтээсовской «национальной революции». Особое внимание уделять исправительно-трудовым лагерям (это горючий материал для борьбы с властью КПСС, наставляли его в НТС) и армии (установка НТС — готовить силами армии восстание против партии). Вербовать людей в НТС, прежде всего интеллигенцию. Готовить явки для встречи и укрытия энтээсовцев, которых будут забрасывать в страну. Связь с центром — шифрованными письмами на конспиративные адреса в разных странах Западной Европы и по радио. Радиостанция НТС «Свободная Россия» будет передавать сообщения. Его позывные — «Негус». Обосноваться должен в Подмосковье
— Пока ни слова об американцах, — усмехнулся Метуков.
— В том-то и дело, Павел Данилович. Но от этого же не уйти. Стал прижимать его, тут мне здорово Игорь Алексеевич помог, — подполковник Бунин рассмеялся. — Я по его модели и сделал.
Метуков повернулся к Бывалову:
— Рассказывайте, что за шутки.
— Да с моим «Графом» (это позывной Кулеминова на «Свободной России») примерно так же шло. Ну, он помоложе, грамоты поменьше, но шустрый. Я его подвел к ответу и в лоб: «Признаете себя американским шпионом?» Тот: «Нет, я не американский, я простой энтээсовец, Америку не признаю». Ну, тут я засмеялся, дал условный знак Ирине, стенографистке, она тоже в смех — девка ушлая, ей бы на сцену. А «Граф» аж рот разинул от неожиданности.
— И вот мы так же сыграли с «Негусом», — продолжил свой доклад подполковник Бунин.
— Каков эффект?
— Думаю, в точку попали. Мне показалось... Да, пожалуй, так. Мне показалось, что Шурко обиделся. Понимаете, в чем парадокс? Сидит он у нас во внутренней тюрьме, знает, что статья у него пятьдесят восьмая, и чем это грозит — знает. Наверное, если б его ударили, он бы не так обиделся. А тут его задело. Он как-то изменился после этого и стал показывать о связи НТС с американцами, о том, что он, по его словам, «двойной агент», о заданиях американцев по шпионажу. Повторяю, товарищи, его что-то сильно задело. Это что-то может стать ключом к нему... Знаете, у меня такое впечатление, что Шурко в большой тоске. И затосковал он не тогда, когда попал к нам, а гораздо раньше. Я не понимаю, психологически не понимаю, почему он оказался здесь. Профессиональный шпионаж ему, судя по всему, не подходит. Почему он не уехал из Марокко в Канаду?
