– Признаться, я ничего подобного не слышал, а о сплетнях и домыслах скажу так: людская молва и осла сделает глупее, чем он есть на самом деле. Я вообще не привык полагаться на чужое мнение. У меня есть свои глаза и уши, и я в силах сделать о том или ином человеке собственные выводы. А в отношении синьорины Анджелины я стараюсь придерживаться старой, мудрой истины: пусть Бог бережёт меня от того, кто внушает мне доверие, а с тем, кому я не слишком доверяю, разберусь и сам.
Арабелла сперва закусила губу, а потом с некоторым вызовом в голосе спросила:
– И как же, простите за любопытство, вы собрались разбираться со мной, милорд?
Моразини улыбнулся.
– Одна наша мудрость гласит: человека познают в пути и в игре. Путешествовать мне с вами, милейшая синьорина Анджелина, вряд ли доведётся, а вот сыграть с вами во что-нибудь я готов.
– В шахматы, например! – оживился синьор Форческо. – Наша девочка прекрасно играет в шахматы!
– Ну что же, думаю, синьорина Анджелина не будет возражать, если я предложу ей разыграть партию в шахматы.
Арабелла недоумённо пожала плечами.
– Отчего бы это я стала возражать? Как вам будет угодно, милорд.
– Тогда приглашаю всех в гостиную.
Гости встали из-за стола и в сопровождении хозяев прошли в парадную комнату, отделанную малиновым брокатом[222] с золотым и серебряным рисунком. На плафоне этого зала была изображена аллегория любви в виде мифологических фигур Купидона и Психеи. Божества взирали на двух парящих голубей, обращённых друг к другу. Это была своеобразная аллегория согласия. А в облаках двое маленьких путти[223] забавлялись с ключом. Именно так автор этого плафона[224] представил аллегорию верности.
– Ваша милость, виконт, вы не находите, что эта гостиная как нельзя лучше подошла бы для завтрашней церемонии? – спросила синьора Бенедетта, рассматривая потолок зала. – Здесь просто витает аура любви! Похоже, ваши родители были большими романтиками.
– Вы это очень верно заметили, синьора Бенедетта, – отозвался Витторе. – Плафон этой гостиной был расписан по замыслу нашей матушки.
– Ну, пока вы будете любоваться обстановкой гостиной, мы с синьориной Анджелиной начнём нашу партию, – объявил всем присутствующим граф Моразини.
Он предложил девушке расположиться в одном из кресел бержер[225] за невысоким столиком, инкрустированным флорентийской мозаикой. Достал коробку с шахматами.
– Ну что же, предоставляю вам как даме право играть белыми, – Моразини сделал знак рукой, приглашающий к расстановке фигур. Когда всё было готово к игре, граф произнёс:
– Ваш ход, синьорина Анджелина.
Арабелла, недолго думая, начала игру ходом пешки на е4. Моразини, расслабленно улыбнувшись, ответил ей ходом пешки на е5. Тогда Арабелла с ходу пустила коня в атаку на f3. Конь графа тут же уклонился на c6. Белла, быстро оценив ситуацию, дала право своему слону атаковать на с4. Альфредо ответил ей ходом коня на f6.
Белла, осознав, что граф только что разыграл защиту двух коней, поняла, что, если она хочет получить перевес, ей нужно действовать гораздо активнее! Она решила атаковать противника конём на g5, при этом её конь пересёк середину доски и усилил давление на пункт f7. Чтобы не понести материальных потерь, Моразини ходом коня на d5 перекрыл линию атаки слона Арабеллы, но тут же выяснил, что перед ним и в самом деле не новичок и что отныне он должен действовать предельно аккуратно.
Граф размышлял над своим ходом довольно долго. Пока он сидел, задумавшись и вперив взгляд в шахматную доску, девушка украдкой с любопытством разглядывала его.
Старший брат виконта обладал сдержанной мужской красотой. У него был высокий открытый лоб (сейчас граф напряжённо думал, поэтому лоб был изрезан тремя продольными складками), прямой нос правильных пропорций, чётко очерченные высокие скулы, гладко выбритый волевой подбородок, тёмные, почти чёрные волосы, слегка подёрнутые ниточками седины на висках и подвязанные на затылке в хвост.
Этот человек совсем не походил на своего младшего брата. Даже губы у них были разные. У Витторе пухлые, мягкие, безвольные, а у графа верхняя губа была довольно узкой, с чётко очерченной ямкой под носом, а вот нижняя чем-то напоминала брата. Правда, не такая чувственная – напротив, казалась твёрдой, была покрыта множеством продольных линий.
Единственное, что братьев объединяло по-настоящему, – это серо-зелёные глаза, опушённые густыми чёрными ресницами. Но взгляд графа, в отличие от виконта, обладал большей глубиной и магнетизмом. Особенно в те моменты, когда он не был испытующим и оценивающим. Помимо этого, было в его взгляде что-то ещё, чего Арабелла никак не могла разгадать. То ли это отголоски пережитой трагедии, то ли глаза графа выражали его натуру, мрачную и меланхоличную.
Размышления девушки прервал встречный взгляд из-под чёрных густых бровей. Заметив, что партнёрша его разглядывает, граф усмехнулся:
– Синьорина Анджелина, вы ждёте, когда у меня на голове, как у чёрта, вырастут рога?
Арабелла фыркнула, но сказать ничего не успела. За неё ответил виконт:
– Граф, ты досадуешь эрго нэфас[226].
Моразини посмотрел на родственника недобро, после чего двинул пешку на с6, усиливая позиции коня на d5.
Белла как будто только этого и ждала. Своим слоном она тут же удалила с поля коня графа на е7, разменяв одного из защитников коня на поле d5.
Альфредо, осмыслив ситуацию, сделал длинную рокировку, чтобы ввести в бой ферзевую ладью. Он защищался изо всех сил, но одна его ладья была не в силах противостоять натиску фигур хрупкой, но воинственно настроенной противницы. Граф пытался атаковать, однако девушка легко и непринуждённо отбивала его атаки, быстро переходя в контрнаступление.
Когда же Моразини, на счастье синьорины Форческо, допустил фатальную ошибку, пустив свою ладью на f2, Белла совершенно неожиданно сделала очень сильный ход. Её пешка стремительно разобралась с его пешкой на е5, после чего открылась линия d.
Альфредо со всей очевидностью осознал, что финал игры уже близок, и он отнюдь не в его пользу! Граф попытался спасти своё реноме, сделав шах белому королю слоном на g5. Однако король Арабеллы тут же ускользнул на b1. Альфредо ответил ходом ладьи на d2, тем самым перекрыв линию d.
Арабелла, пытаясь осмыслить ситуацию, откинулась в кресле и закусила губу. Теперь очередь с интересом разглядывать необычного противника перешла к графу. Окидывая девушку взором, Моразини пришёл к мысли, что в ней всё создано лишь для того, чтобы туманить и пленить умы тех, кому от рождения предписано носить штаны и шпаги.
Юнона[227] своим молоком выбелила кожу, а Аврора[228] нежной румяной зарёй окрасила её высокие скулы. Всё это было сделано лишь затем, чтобы посеять тысячу шипов в сердцах юнцов и зрелых мужей. Амур[229] на этом прелестном личике шунгитом[230] начертал изящные дуги бровей, выразив тем самым свою жестокую волю подвешивать на этих виселицах вожделения неповинные мужские души. Лаго Адзурро[231] плеснуло синевы в эти очи, заставляя каждого, кто взглянет в них, вспыхнуть фейерверком восхищения. Минерва[232] с алого плаща стряхнула краски на её пухлые, чувственные губы, вынуждая мечтать о поцелуях. Венера[233], хозяйка жемчугов, отсыпала горстку, чтобы составить в ряд эти зубки, словно отборные бусы. Корно Гранде[234] от своих снегов одарил её белизной и красотой шеи и груди.
