В своё время Арабелла была очень близка с родной матерью. Уже по одному тому, насколько та поднимала бровь, девушка понимала, о чём сейчас пойдёт речь. И у неё самой от матери не было абсолютно никаких секретов.

Наверное, поэтому Беллу так угнетало нынешнее положение. Ей было в тягость то обстоятельство, что она должна что-то утаивать, что-то скрывать, о чём-то умалчивать, что-то хранить в секрете.

Но девушка сознательно пошла на этот шаг. Сознательно решила остаться жить в этом городке, где её никто не знает и никогда не узнает. Сознательно решила затаиться, не искать тётушку, не обострять ситуацию, по крайней мере до того, как ей не исполнится двадцать один год. С этого возраста Белла сможет обрести хотя бы какие-то права: распоряжаться собой, распоряжаться имуществом без каких-либо попечителей, по своему собственному усмотрению вступать в брак без чьего-либо согласия либо не вступать в навязываемый брак.

Сейчас ей уже двадцать один, но Белла была готова пробыть в незамужнем статусе и до двадцати трёх лет, когда уже официально перейдёт в разряд old maid[123]. Вот только ежедневные увещевания синьоры Форческо убедили её в итоге принять предложение виконта Моразини.

Белла до сих пор сильно сомневалась в правильности этого решения. Да, замужество даст ей желанную защиту и обеспечение. Но правильно ли втягивать в свои проблемы такого честного и порядочного человека, каким является синьор Витторе? Должна ли она открыться ему перед свадьбой? Или пока нужно всё оставить так, как есть, а уже после венчания и консумации[124] брака сделать вид, что к ней внезапно вернулась память? Но признают ли тогда их брак законным? Не обвинят ли её в шарлатанстве? Не признают ли двоемужницей? Ведь отчим подписал за неё брачный договор. Или тот договор без венчания по достижении ею двадцати одного года утратил всякую силу?

Арабелла села на кровати и с усилием потёрла виски. Вопросы. Вопросы. Вопросы… Они каждый день жалят её сознание, как зловредные, неотвязные оводы[125]. Не дают спокойно спать, не дают жить полной жизнью.

Вот сегодня, например, епископ Дориа должен провести для них с синьором Витторе пре-кану. Как она будет смотреть в глаза священнику, когда у неё в душе целый клубок сомнений? Как она будет исповедоваться, утаивая свой самый главный секрет?

Ещё один вопрос не давал Белле покоя. Что стало с её камеристкой Гвинет? Где она сейчас? Арабелла даже не знала, в каком порту её высадили. Из-за своего молчания не могла организовать поиски. Наверное, на самом деле нужно поскорее выйти замуж за виконта, а потом, сделав вид, что память вернулась, рассказать ему обо всём. Он человек чести. Уверена, он поможет найти Гвинет. Только бы она была жива!

Арабелла встала с кровати и на цыпочках подошла к окну. Раздвинула тяжёлые портьеры и впустила в комнату утренние лучи солнца. Как бы ей хотелось, чтобы так же легко, по мановению руки, рассеялась тьма, что скопилась в её собственной душе!

Но Белла помнила завет отца, когда поделилась с ним однажды мечтой о том, что хочет стать известным музыкантом. Он тогда сначала рассмеялся, а потом посерьёзнел и ответил: «Никто не может решать за нас нашу судьбу. Как бы ни складывались обстоятельства, выбор остаётся всегда за нами».

Да, выбор за ней. Но как не ошибиться в нём? Как не предать ни себя, ни людей, тебя окружающих? Как не подвести их? Не сделать им больно?

Арабелла непроизвольно стала выстукивать пальцами, словно по клавишам клавесина, по подоконнику. В её голове уже звучал «Граунд[126] до минор»[127] Генри Пёрселла[128]. Смесь странности и ясности, нежности и волнения, хандры и тревоги. Плавное легато в нём лишь подчёркивает тягучесть английской сумрачности и меланхолии.

Очарование граунда – в басе, повторяющемся как мольба или заклинание. Он, как шарманка, упорно вращается по кругу. Это какой-то бесконечный минорный разговор инструмента с самим собой.

Эта музыка всегда ассоциировалась у Беллы с душевными метаниями встревоженного человека. Он ходит по комнате из угла в угол в попытках успокоиться, но смутные мысли не дают ему умиротворения. Они будоражат его сердце, волнуют душу. От них ему тревожно и маетно.

Арабелла стукнула ладонями по подоконнику, как будто закрыла крышку воображаемого клавесина. Как же ей не хватает сейчас реального диалога с инструментом! Как её руки тоскуют по клавишам. Как хочется ей порой отвлечься, утонуть в мире звуков и грёз. Думать только о том, что хотел сказать своим произведением тот или иной композитор. Постигать его замысел, овладевать техникой, заложенной в его творении, расслабиться, раствориться, оказаться в привычном пространстве аккордов и нот.

Но Белла боялась сейчас позволить себе это, потому что страшилась, что кто-нибудь её узнает. Ведь слава о талантливой музыкантше разлетелась повсюду. Поэтому ей приходилось молчать о том, что она умеет играть на инструменте.

Её мать, когда скончался отец, часто повторяла одну старинную мудрость: от всего плохого есть два лекарства: одно – время, другое, на вес золота, – молчание. Время сейчас для Арабеллы было другом, а вот молчание…

У Генри Пёрселла есть ещё одно произведение с очень выразительным названием «Моё сердце требует»[129].

Сердце Арабеллы сейчас тоже требовало. Оно настаивало, чтобы она разобралась с той смутой, что творилась в её душе. И в этом вопросе могло быть только одно решение. Она должна перед пре-каной поговорить с Витторе Жиральдо. Поделиться с ним если не всеми сомнениями, то хотя бы частью из них. Тогда хоть в какой-то мере она сможет облегчить душу. Сбросить хотя бы один камень из мешка забот и проблем, что висит у неё за плечами.

Белла подошла к сонетке и дёрнула за колокольчик, вызывая камеристку. Сейчас она оденется, быстро позавтракает и попросит синьора Форческо заложить для неё экипаж. Она должна срочно переговорить с виконтом Моразини. Она выскажет ему свои сомнения, и пусть он сам принимает решение, как им быть дальше.

Усилием воли вернув самообладание, Альфредо с видимой беспечностью в голосе, не обменявшись приветственными любезностями с невестой брата, напротив, демонстративно проигнорировав её, обратился исключительно к своему родственнику:

– В самом деле, Витторе, тебе бы следовало прислушаться к избраннице. Помнишь поговорку: любить и не быть любимым – только время терять.

Арабелла, с первой минуты узнавшая в графе Моразини того самого мужчину, который стал непрошеным свидетелем её вылазки на Скольо-дель-Пиперно[130], от такого едкого комментария и видимого игнорирования её самой растерялась и в полном недоумении взглянула на виконта.

Тот, несколько смутившись от неожиданного выпада старшего брата, попытался сгладить произведённый эффект.

– Однако и ты, мой умный старший брат, должен прекрасно помнить крылатое изречение, пришедшее к нам с берегов туманного Альбиона. Marry first, and love come afterwards[131].

Я уже сказал синьорине Анджелине, что моя любовь восполнит недостаток её чувств, если таковой имеется. Впрочем, ты до сих пор не поприветствовал нашу гостью.

Арабелла ощутила, как граф бегло и неприветливо царапнул её взглядом, и от этого на неё волной нахлынуло неприятное предчувствие. По спине холодными змейками поползли противные мурашки.

Но и Моразини чувствовал себя не вполне комфортно. Отчего-то он, вопреки врождённой учтивости, не хотел напрямую обращаться к этой девушке. Как будто, поприветствовав её, он признает за ней статус избранницы брата, чего ему всячески хотелось бы избежать. Вновь проигнорировав слова Витторе, он высказался об ином: