Виконт спешно подошёл к графу и положил ему руку на плечо в знак поддержки.

– Прости, брат! Прости, что я опять растревожил больное.

Старший Моразини тяжело вздохнул.

– Эта боль, Витторе, всегда со мной. Она непроходящая. Именно поэтому я не хочу, чтобы и тебя, мой маленький братец, коснулась сия участь.

Граф обернулся и взглянул в лицо виконту:

– Я пытаюсь предостеречь тебя от необдуманного шага. Берегись этой женщины! Отчего-то мне кажется, что она разобьёт твоё сердце. Безрассудство распаляет глупость и потворствует неосмотрительности. Знаешь, как в народе говорят: «Когда вода коснётся шеи, учиться плавать будет поздно!»[71]

– Я всё понимаю. Но пора и тебе позабыть все прошлые беды и по-иному взглянуть на собственную жизнь. Знаешь, один мудрый человек сказал, что даже со дна ямы некоторые умудряются взглянуть на звёзды.

Альфредо горько усмехнулся:

– Уж не ты ли тот самый мудрец?

Витторе улыбнулся в ответ.

– А ты, как всегда, догадлив.

Граф любовно потрепал брата по шевелюре.

– Экий ты стал умный! Тебе твоя черепушка точно по размеру?

Он вновь прошёлся по комнате.

– Пойми, Витторе, иногда жизнь вынуждает нас быть излишне подозрительными. Но поверь, эта роль не для малодушных. Просто я не могу притвориться, что безмерно рад за тебя. Притворство – не та игра, в которой я большой мастак.

Витторе двинулся навстречу брату.

– Пойми и ты: все твои опасения напрасны. Ты просто не видел Анджелину. Я уверен: как только познакомишься с ней, сразу же изменишь своё мнение. Она прелесть! Настоящая прелесть!

Прошу тебя только об одном – будь с ней помягче. Я чувствую, у Анджелины за плечами какая-то беда. Она до сих пор не вспомнила ничего из своей прошлой жизни.

Наверное, именно поэтому синьорина Форческо так долго отказывалась принять моё предложение. И всё же она сдалась, уступила моим уговорам и просьбам. Признаюсь, я безмерно рад этому обстоятельству. Мне бы хотелось, чтобы и ты разделил мои чувства. Но если даже ты воспротивишься, если не захочешь быть со мною рядом в такую важную для меня минуту, я всё равно осуществлю задуманное, потому что верю: лишь в ней моё счастье! В ней одной! Она и есть олицетворение этого самого счастья!

Знаешь, Фредо, я понял, почему от любви нет лекарств. Потому что любовь и есть лучшее лекарство от всех напастей. Я встретил её, и вся моя жизнь переменилась к лучшему.

Альфредо устало провёл ладонью по лицу.

– Слушаю тебя, Витторе, и понимаю: похоже, у девушки мозгов побольше, чем у тебя. Она хоть на минуточку задумалась перед тем, как ответить тебе согласием. Если, конечно, это не было банальной уловкой, дабы подцепить покрепче на крючок пойманную рыбку.

Ты вообще осознаёшь, на какой риск идёшь, желая обручиться, а затем и жениться на девушке, потерявшей память? Девушке, которая ничего, ровным счётом НИЧЕГО о себе не помнит! А если она уже чья-то невеста? Или, того хуже, вообще уже замужем?

– Но у неё не было на пальце кольца! И её названая мать сказала епископу Дориа, что в откровенном разговоре Анджелина призналась, что, по её ощущениям, она никогда не была настолько близка с мужчинами.

– Братишка, отсутствие кольца на пальце не повод считать женщину незамужней. А женские ощущения вообще сродни гаданию на кофейной гуще. Сегодня так, а завтра сто раз иначе.

– Фредо, я не настолько глуп, как ты полагаешь. Я советовался с епископом Дориа, обращался в Совет старейшин Позитано. И там, и там ответ был однозначен: при такой ситуации узнать, была ли Анджелина замужем, можно лишь одним способом – на брачном ложе.

Они вызывали Анджелину, беседовали с ней, именно после этого ими и было дано разрешение на формальное удочерение семьёй Форческо и разрешение на вступление с кем-либо в брак.

– Что ж, я вижу ты хорошо подготовился к нашей встрече, – Альфредо горько усмехнулся. – У тебя все тылы прикрыты. Осталось одно – познакомиться поближе с предметом твоих воздыханий. Но помни: ложные надежды питают боль[72].

Ну а теперь пойдём в столовую, перекусим. Кажется, я сделал всё, что мог, используя всё то, что мне дано. Немного подкреплюсь и подумаю, что смогу ещё предпринять.

Витторе усмехнулся:

– На твоём месте я не стал бы особо усердствовать в этом. Будешь много и долго думать – поседеешь. Как я погляжу, раздумья уже и так посеребрили твои виски.

Старший брат похлопал младшего по спине:

– Много думать совсем не означает думать долго. Важен не процесс, а результат!

Братья весело рассмеялись и отправились в столовую, где их уже поджидал накрытый стол.

На следующее утро, проснувшись и на скорую руку позавтракав, Альфредо вознамерился совершить конную вылазку в Позитано. Он давно не был в этом городке и решил навестить его с утра пораньше, пока местная знать всё ещё нежится в своих кроватях. Графу не слишком улыбалось встретить кого-либо из знакомых по аристократическим салонам Неаполя на здешних улочках. Пришлось бы долго объясняться, почему он пропал так надолго и где всё это время обретался.

Одевшись для верховой езды, он самостоятельно оседлал высокого, статного жеребца породы наполетано из конюшен Бисиньяно[73]. Этого мощного скакуна словно бы в насмешку назвали Пикколо[74]. Пока Моразини седлал красавца коня цвета жжёного каштана с густой, длинной, чёрной, шелковистой гривой и таким же хвостом, тот недоверчиво косил на незнакомца глазом на тонкой, изящной морде, которая изгибалась к ноздрям, как клюв ястреба.

– Что, Малыш, думаешь, откуда я такой наглый выискался? Не помнишь меня совсем? – спросил Альфредо жеребца, ласково почёсывая ему место, где шея встречалась с плечом. – А ведь я присутствовал при твоём рождении, помогал конюху Филиппе, когда жеребилась твоя мать, кобылка Фалькона. Жаль, что она так внезапно скончалась от колики. Славная была лошадка! Матушка очень любила её.

Конь повернул голову, обнажив зубы, пытаясь ответной лаской пощипать руку, почёсывающую его шерсть. Альфредо расценил гримасу жеребца как улыбку.

– Ну что, признал меня наконец? Тогда давай прокатимся.

Он вывел жеребца из стойла, проворно вскочил верхом на седло, встряхнул поводьями и поддал пятками сапог коню под брюхо.

– Ну, Малыш, вперёд, покажи, на что ты способен!

Конь подпрыгнул метра на два и с места пустился в галоп. Моразини поводьями урезонил его прыть:

– Не так резво, дружок. Хочу успевать смотреть по сторонам.

Конь тряхнул головой, будто соглашаясь, и резвой рысцой выбежал за ворота виллы.

Дорога от Монтепертузо до верхней границы Позитано заняла чуть меньше чем полчаса. Всё это время граф Альфредо Северо Моразини наслаждался изумительными, воистину райскими пейзажами, открывающимися ему за каждым поворотом.

Попав в эти края, по-настоящему понимаешь, что должна представлять собой первозданная, никем не тронутая красота природы. Особенно сейчас, когда в ней всё оживает, всё бурлит, напитывается новыми, яркими красками, благоухает сводящими с ума, потрясающими ароматами.

Моразини любовался тем, как среди вечнозелёных разлапистых пиний и нестройных рядов пепельно-седых олив то здесь, то там вспыхивают ярко-жёлтые костры обильно цветущих форзиций, белые всполохи душистых акаций, пёстрые кустики дёрна, покрытые мелкими цветками с крупными красными, розовыми и белоснежными прицветниками.

Он восхищался садами, в которых уже распустилась алыча, меняющая тон своей окраски от нежно-розового до ярко-фиолетового. Отметил для себя, что уже вовсю цветут абрикосы и персики. Их цветки очень похожи, только у абрикосов нежный розовый цвет, а у персиков – насыщенный фуксиевый. Заприметил, что подёрнутый бело-розовой дымкой миндаль, напротив, уже отцветает.