Прервавшись ненадолго, он отчего-то посмотрел в сторону графа, словно искал в нём поддержки и одобрения.

Моразини эта ситуация показалась смешной. Но на него в этот момент были устремлены ещё две пары вопрошающих глаз, если не считать строгого взгляда Чёрной Мадонны с младенцем из алтарной части храма, поэтому он откашлялся и кивнул священнику головой, делая знак, что он вполне согласен со сказанным и что тот может продолжить свою речь.

Епископ в бело-золотом облачении поправил рукой малиновое дзуккетто[150], прикрывающее его лысину, переложил из руки в руку Катехизис и продолжил:

– Моя цель, дети мои, не напугать вас. Меньше всего Отец наш Всевышний хочет, чтобы вы прекратили отношения и стали истово духовными. Истинная цель этой пре-каны – способствовать вашему взаимопониманию и сплочению.

В этот момент граф Моразини перевёл взгляд на сидящую напротив священника девушку. В её облике не было стремления обрести взаимопонимание и сплочение. В нём была какая-то неизбывная, вселенская печаль. Её плечи были опущены, голова склонена, глаза смотрели в пол, а не на епископа.

Совсем по-другому выглядел Витторе. Его, кажется, и вовсе не надо было увещевать. Он разделял каждое слово, произнесённое церковником.

– По воле Творца человеческая природа разделена на две половины, ни одна из которых сама по себе не совершенна. В браке муж и жена обогащают друг друга качествами, присущими их полу, тем самым соединяя их в «единую плоть»[151]. Только так они достигают совершенства. Брак – это ваш совместный путь в Царствие Божие. Католическая церковь хочет, чтобы будущий брак, к которому вы стремитесь, был наполнен радостью и взаимопониманием.

Вы спросите, действительно ли у Бога есть план относительно вашего брака? Многие пары не понимают, что у Вседержителя нашего всегда есть план относительно того, каким должен быть брак, и что следование Божьему плану в отношении брака – это путь к супружескому блаженству на всю жизнь. Исполнение Божьего плана является ключом к наполненному радостью браку. Следование ему помогает достичь святости в супружеской жизни, а также в рождении и воспитании детей ваших.

В этот момент сидящая перед священником пара молодых людей вновь вздрогнула, услышав скрип, а затем и стук закрывающейся двери. Оглянувшись, они увидели, что церковь уже пуста. «Мухе» по имени граф Моразини, по всей видимости, наскучило «сидеть на стене».

Альфредо, выйдя из церкви, спустился по ступенькам к морю. Оно уже окрасилось в лазорево-фиолетовые тона, отражая висящие над ним предзакатные облака с розовым подбрюшьем.

Он смотрел на море и пытался понять, что здесь делает. Граф Моразини и сам не заметил, как и почему очутился в церкви в это самое время. Просто он не смог усидеть дома. Что-то толкнуло его прийти сюда. Ему вдруг захотелось лично убедиться, что все эти разговоры о предстоящей помолвке и обручении не понарошку. Вот он и пришёл. Вот и убедился.

Но почему ему так хочется задать тот самый крамольный вопрос: «А в самом деле, есть ли у Господа план относительно конкретно этого брака?» И почему ему кажется, что сам Всевышний усмехнулся бы, заслышав его?

Через день граф Моразини решил вновь прокатиться до Позитано на красавчике Пикколо. На этот раз он сменил маршрут, и дорога довольно быстро привела его к роскошному палаццо, возвышавшемуся над городком в правой его части.

Альфредо никогда ранее не видел это пышное строение, выкрашенное терракотовой краской и богато украшенное белоснежной гипсовой лепниной. Небольшой оазис помпезной для здешних мест роскоши имел впечатляющие открытые террасы с видом на море.

Альфредо помнил, что когда-то в обветшалых постройках на этом месте размещался бенедиктинский монастырь. От тех строений поблизости остался лишь небольшой постоялый двор для паломников, куда граф, спешившись, и направил путь.

Передав поводья коня с рук на руки служке, он спросил, кому теперь принадлежит это палаццо, и, к большому удивлению, узнал, что здание бывшего уже монастыря отреставрировал и приспособил под свои нужды здешний епископ, настоятель Кьеза-Санта-Мария-Ассунта, падре Дориа.

– Да, неплохо тут обосновался служитель Божий, – с иронией заметил Моразини.

– Это вы ещё внутри не были, ваша милость! – не уловив издёвки в его словах, напротив, с искренним восхищением отозвался работник постоялого двора. – Говорят, там повсюду лепнина на расписных потолках, зеркала во все стены, резьба из драгоценных пород дерева, двери лакированные. Одним словом, красота, да и только!

Моразини усмехнулся и продекламировал:

Работник, привязывая коня к коновязи, лишь усмехнулся:

– Ваша милость, да разве ж это грех – желать жить красиво? А если и грех, то вы сами подметили, хозяин этого палаццо – служитель Божий. Отмолит и не один подобный грех.

Моразини улыбнулся наивной прозорливости простого люда, кинул служителю постоялого двора медный торнезе[153] и стал спускаться по лестнице, утопающей среди садов и оливковых деревьев, вниз, в тело города. Насчитав сто девяносто ступеней, он свернул на дорожку, ведущую к Кьеза-Санта-Мария-Ассунта.

Вчера город праздновал Воскресенье Божественного милосердия, или, как его ещё называют, Белое воскресенье[154]. Здесь было многолюдно. Весь городок собрался поглазеть на евхаристические шествия и театрализованные представления, да поучаствовать в благотворительной ярмарке. Сегодня Позитано отдыхал от шума и гомона. Он как будто выдохнул, схлопнулся, утих и растворился в повседневных делах и заботах. Но площадь перед Кьеза-Санта-Мария-Ассунта всё ещё хранила следы праздничного убранства.

Граф Моразини встал в тени цветущего каштана и окинул взглядом главный храм Позитано. Насколько ему было известно, история этой церкви была тесно связана с аббатством Святой Марии, которое на этом месте существовало ещё с незапамятных времён. Поговаривали, что оно возникло задолго до одиннадцатого века. По крайней мере, где-то хранился документ, в котором герцог Серджио ди Сорренто[155] давал разрешение аббату монастыря Санта-Мария-ди-Позитано Мансоне свободно плавать по морям своего герцогства.

Это аббатство процветало до середины пятнадцатого столетия, когда последний аббат-бенедиктинец и все его монахи покинули монастырь, опасаясь набегов пиратов и мародёров из Чиленто[156].

С тех пор аббатство переходило из рук в руки от одного похвального[157] настоятеля к другому. И хотя среди них встречались весьма выдающиеся персоны, сам факт, что они, получая доходы от обители, практически не осуществляли никакой власти над внутренней монашеской дисциплиной, имел весьма плачевные последствия.

Аббатство приходило в упадок, церковь разрушалась, многие её архитектурные детали были почти полностью утрачены. Благодаря постоянным призывам амальфитанских архиепископов в начале семнадцатого столетия была наконец произведена основательная перестройка церкви. В этом своём облике, уже требующем за полтора века серьёзного ремонта, церковь и предстала перед взором графа Моразини.

Фасад храма, по замыслу архитекторов, должен был выражать скорее величие, нежели изящество. Он и в самом деле производил ощущение простоты, строгости и монолитности. Ступенчатый портал, невысокий полукруглый тимпан над вратами, ряд арочных окон, освещающих центральный и боковые нефы, круглое окно-роза и небольшая аркада на фронтоне, увенчанном крестом, да две декоративные башенки по бокам – вот и все элементы внешнего декора.