Это если не считать самого главного достоинства церкви – нарядного купола, покрытого майоликовой черепицей, выложенной в виде причудливого орнамента. Правда, она к этом времени уже изрядно поизносилась, а местами и вовсе была утрачена.

Празднично разукрашенный купол был виден отовсюду. Альфредо только что имел возможность любоваться им, стоя на открытой террасе палаццо епископа Дориа, настоятеля этой церкви. Если бы о Божьем доме служитель Господа радел так же, как о своём собственном!

Моразини вдруг подумал, а не пообщаться ли с ним? Ему вдруг стал любопытен этот персонаж, который с таким пафосом произносил наставления во время пре-каны. Граф направился ко входу во храм, но вдруг увидел перед собой знакомую парочку, шедшую в том же направлении со стороны четырёхэтажной квадратной кампанилы[158]. Витторе и его избранница, а это были именно они, о чём-то оживлённо переговаривались.

Нагнав молодых людей, Альфредо застал обрывок их разговора:

– Ваша милость, вы меня, конечно, простите, но ваш брат чрезвычайно надменен и полон презрения, – говорила девушка, как бы возражая в чём-то своему спутнику. – Каждая его реплика приправлена щепоткой малабарского[159] перца, а его сарказм вообще возведён в ранг искусства.

– Боюсь, что именно так всё и обстоит на самом деле.

Реплика графа Моразини прозвучала за спиной у пары так неожиданно, что молодые люди вздрогнули и резко обернулись. Альфредо заметил, какой разительно отличной была их реакция. Если девушка вспыхнула румянцем смущения, то Витторе побелел и сжал челюсти, отчего на его миловидном лице обозначились скулы.

– Простите, ваше сиятельство, я вас не заметила, – девушка нашлась первой. – Меньше всего я хотела оскорбить вас.

Моразини ухмыльнулся.

– В вашей характеристике, синьорина Форческо, нет ничего оскорбительного. Мой характер – открытая книга. Тот факт, что вы озвучили мысли, которые посещают головы других, делает вам честь. Я сочту это проявлением вашего здравого смысла.

Девушка удивлённо подняла брови.

– Что-то не так? – поинтересовался у неё граф.

– Да нет. Просто странно слышать от вас подобный комплимент.

– Вы соскучились по комплиментам? – в голосе Моразини вновь прозвучала язвительная нотка.

– Нет, что вы, я в них не нуждаюсь, – довольно спокойно ответила ему девушка.

После её слов воцарилось неуютное молчание, однако нарушить его решилась опять-таки юная спутница виконта.

– Нет, право, милорд, я всё-таки хочу перед вами ещё раз извиниться. И не только за то, что вам довелось услышать сейчас, но и за инцидент в саду вашей палаццины. Тогда я поддалась эмоциям, а мне не следовало этого делать. Но и это не оправдание. Эмоции можно понять, можно даже объяснить, но на них вряд ли стоит полагаться.

Она замолчала и посмотрела ему в глаза, ожидая ответной реплики, но граф ей ничего не ответил. Он молча смотрел прямо на неё, лишь снисходительно улыбаясь. Девушка стушевалась.

А Альфредо вдруг понял, что ему нравится ставить эту милую синьорину в неловкое положение. Она при этом так обаятельно теряется и так очаровательно краснеет, что ему захотелось снова и снова поддразнивать её.

Но синьорина была не из робкого десятка. Смутившись на какое-то время, она тут же собралась и адресовала вопрос своему спутнику:

– Витторе, вы лучше знаете вашего брата. Не далее как двумя днями ранее вы советовали мне ни в чём ему не перечить. Не подскажете сейчас, каким образом можно извиниться перед человеком, который всячески избегает возможности принять эти извинения?

Альфредо усмехнулся такому уколу, галантно упакованному в вопрос, адресованный третьему лицу. Но тут как раз в разговор вмешалось это самое третье лицо:

– В самом деле, брат, не стоит ли тебе быть более учтивым и принять извинения синьорины Анджелины? И вообще, не слишком ли ты весел сегодня?

– Не вижу причин для грусти, – ответил Альфредо, всё так же улыбаясь. – Жизнь слишком бесцветна и однообразна и без моей помощи. А что касается извинений твоей избранницы, то, как говорится, qui s'excuse – s'accuse[160]. Я же готов принять любые оправдания.

Он протянул руку:

– Мир?

Девушка растерянно переглянулась с виконтом и неспешно протянула свою руку.

– Мир, – ответила она не слишком-то уверенно.

Граф взял в руку её хрупкую ладошку, затянутую в перчатку, и вдруг ощутил, как его сердце от этого невинного касания внезапно ускорило бег. Он сам не ожидал от своего организма подобной реакции, поэтому растерялся на мгновение и, вопреки учтивости, не поднёс руку девушки к губам, а лишь слегка пожал её пальцы.

Витторе же этому примирению чрезвычайно обрадовался и, улыбнувшись, сказал:

– Вот и славно! Может быть, тогда, Фредо, я смогу безбоязненно доверить твоему обществу синьорину Анджелину? Дело в том, что я хотел бы обсудить с епископом Дориа финансовые вопросы. Боюсь, что Лине это будет неинтересно.

– Мне кажется, что с этим церковником только финансовые вопросы обсуждать и можно, – с едкой иронией в голосе заметил граф Моразини, чем вызвал неподдельный интерес во взгляде, устремлённом на него юной синьориной. – Обсуждай, но не спеши расплачиваться с ним. Давай сначала с тобой всё хорошенько обговорим, – продолжил Альфредо, обращаясь к младшему брату.

Тот кивнул, соглашаясь, развернулся и пошёл в сторону церкви. Через пару минут он уже скрылся за её вратами.

Моразини перевёл взгляд на девушку, провожающую глазами своего избранника. Он вдруг вспомнил, что накануне вечером видел на площади перед этой церковью, как в многолюдной толпе три синьорины, одетые как жёны-мироносицы: Мария Магдалина, Иоанна[161] и Саломия[162], – собирали пожертвования для городского приюта для сирот.

В Марии Магдалине он сразу заприметил возлюбленную своего брата. Девушки стояли за большой скамьей в виде прилавка и собирали в корзинки подати. И если в плетёнки и клети других девушек подаяния в виде всякого рода снеди и живности: кроликов, кур и петухов – складывали преимущественно прихожанки, то в корзинку, которую держала синьорина Форческо, сыпалась главным образом звонкая монета. И что Альфредо особенно бросилось в глаза – её жертвователями были преимущественно мужчины.

Они изо всех сил старались выглядеть перед ней щедрыми и богатыми, заигрывали с девушкой, шутили с ней, осыпали различными комплиментами. Две другие девицы лишь ревниво переглядывались при этом, завидуя успеху своей компаньонки у противоположного пола.

Вспомнив эту сцену, граф Моразини не преминул пошутить на этот счёт:

– Забавно, однако, после вчерашнего вашего фурора в роли Марии Магдалины видеть вас в скромной компании моего брата-романтика.

Девушка лишь пожала плечами.

– Что ж, я рада, что для вас я всегда выступаю в роли незадачливой Коломбины[163], на которой вы можете всласть испытать своё остроумие. Что касается синьора виконта, его общество я всегда рада предпочесть любому другому. И вообще, il vaut mieux être seul que mal accompagné[164].

Отметив для себя блестящее французское произношение девушки, Моразини, однако, поинтересовался совсем другим:

– Я так понимаю, моей компании вы бы с радостью предпочли одиночество?

– Я слишком мало знаю вас, чтобы говорить наверняка. Мне непонятны ваши мысли. Вы для меня закрытая книга.

– Может быть, вы пытаетесь открыть книгу не с той стороны?

В глазах графа промелькнул огонёк затаённой улыбки. В тот момент Арабелла подумала, что этому странному мужчине удивительным образом идёт его высокомерие.