Виконту казалось, что он своим высказыванием пресёк дальнейшее развитие этой темы, но, к его удивлению, старший брат сам продолжил её углублять.
– Я благодарен Творцу за то, что он создал меня равнодушным к волнениям сердца. Чувства влюблённых представляются мне чрезвычайно скучным и утомительным зрелищем. Мне кажется, по большей части они внушают себе и окружающим эмоции, которых на самом деле не испытывают. В большинстве случаев это всего лишь игра на публику, причём весьма посредственная. Я не хочу участвовать в подобном лицедействе.
– Вы не верите, что любовь существует? – Арабелла удивлённо воззрилась на графа.
Моразини поморщился.
– Отвечу вам словами сэра Уолтера Роли.
Он процитировал на английском:
Любовь – беспечное дитя.
Слепой, глухой ей просто быть.
Все клятвы позабыть шутя
И верность не хранить[197].
Девушка хотела возразить ему, но её опередил синьор Луиджи:
– Пожалуй, ваше сиятельство, я с вами в этом вопросе не соглашусь. Любовь есть важнейшая движущая сила всего человечества. Другое дело, что каждому возрасту присуще своё представление о любви. Здесь я во многом солидарен с поэтом Джоном Драйденом. Помните английские строки:
Любовь с весны разливом схожа:
Набухнет в юной вене, а потом
Его приливы меньше нас тревожат,
Покуда вовсе не иссякнет сила в нём.
А ближе к старости не те уж наводненья:
Лишь моросящий дождь и недоразуменье[198].
Мне в моём возрасте позволительно рассуждать о любви как о недоразуменье, но вам… Вы, ваше сиятельство, ещё слишком молоды, чтобы приливы любви вас не тревожили вовсе. Заранее прошу меня простить, но здесь вы либо позёрствуете, либо говорите нам неправду.
Арабелла с интересом задержала взгляд на графе, ожидая, что он ответит. Но тот не захотел углубляться в эту тему и, вспомнив свои дипломатические навыки, вышел из щекотливой ситуации довольно искусно:
– Синьорина Анджелина, вы с таким неподдельным интересом смотрите на меня. Вы не знаете английского или не поняли сути стихов, которые мы с синьором Луиджи здесь декламировали?
Арабелла даже не успела открыть рта. На этот раз её с радостной поспешностью опередила синьора Бенедетта:
– Что вы, ваше сиятельство, наша девочка владеет пятью языками. Помимо английского, на котором, как я поняла, прозвучали стихи, она знает португальский, испанский и французский.
Моразини удивлённо хмыкнул:
– Очень любопытно. Наверное, и «Рог изобилия латинского языка»[199] проштудировала от корки до корки? Ага, судя по тому, что наша синьорина сделала личико маркизы[200], я не так уж далёк от истины.
Граф интригующе улыбнулся и задал девушке первый вопрос на португальском:
– Quanto tempo estudou português?[201]
– Não me lembro exatamente. Talvez toda a minha vida. Estou a tentar lembrar-me disso[202].
Моразини ухмыльнулся.
– Mas pode passar o resto da vida lembrando-se este[203].
Арабелла неопределённо пожала плечами.
– Parece que é o meu destino[204].
Граф подпёр подбородок рукой и с любопытством исследователя воззрился на девушку.
– How many languages have you mastered fluently?[205]
– I speak only five languages[206].
Мужчина удивлённо приподнял бровь и ухмыльнулся.
– There is a phrase – as many languages you know, as many times you are a human being. Why did you learn so many languages? Did you want to be flawless?[207]
Арабелла вновь пожала плечами, и сейчас в этом пожатии было ещё больше неопределённости.
– I guess I never thought about why, my lord. But I think if a woman knows many languages, she lives the lives of many people[208].
Граф кивнул головой в знак согласия.
– ¿Habla español?[209]
– Sí, mi Lord[210].
– ¿Parece que prefiere las respuestas de una sola palabra?[211]
Щёки девушки окрасил румянец недовольства.
– ¿Parece que prefiere ponerme a probar?[212]
Моразини довольно усмехнулся.
– Pues, bien. Tiene razón[213].
Продолжая улыбаться, граф удовлетворённо потёр ладони.
– Et bien sûr, vous parlez dans la langue de Voltaire, pas vrai?[214]
– Presque aussi bien que vous parlez espagnol. Cependant je préférerais parler italien maintenant[215].
В голосе девушки уже явно слышалось недовольство происходящим.
– Pourquoi?[216] – продолжал её допрашивать граф.
– Parce que je le veux. Et parce que nous ne sommes pas seuls dans cette chambre[217], – с вызовом в голосе ответила Арабелла.
Альфредо удивлённо приподнял бровь. Белла посмотрела на него не менее выразительно и добавила:
– Quoi? Telle demande, telle réponse[218].
Высказавшись, девушка воинственно вздёрнула носик. Мужчина расхохотался, а она как-то сразу сникла, как будто ей стало совершенно неинтересно происходящее.
– Excusez-moi MyLord, vous n'êtes pas un peu obsédiez par ce interrogatoire?[219] – спросила Белла, нахмурившись.
– Je ne pense pas. Mais je vous accorde volontiers donne le droit de passer à l'italien[220], – произнёс граф, примирительно улыбнувшись.
Арабелла кисло улыбнулась ему в ответ.
– Благодарю покорно, милорд.
– Ну наконец-то ты закончил свою экзаменовку, – вклинился в разговор виконт Моразини. – Я уж думал, ты сейчас и по арифметике начнёшь нашу гостью гонять.
– По арифметике, пожалуй, не буду, хотя и следовало бы. Арифметика наука точная. Она не терпит всяких «вроде бы», «почти» и «может быть», коими так изобилуют рассказы о себе нашей гостьи. Между тем французы говорят, что именно эти слова спасают нас от лжи[221].
Синьора Форческо, поняв, в какой неприятный тупик зашёл разговор, поспешила спросить:
– Ваше сиятельство, осмелюсь у вас поинтересоваться: вы ведь не верите тем досужим домыслам, которые охочие до сплетен матроны распускают о нашей девочке налево и направо?
Граф посмотрел на синьору Бенедетту с удивлением и недоумением:
