По узкой тропинке между скалой и морем под нависающими вековыми пиниями Альфредо подошёл к лестнице из кованого железа и поднялся на величественное сооружение. Оттуда взглянул на морскую гладь. Ему открылась великолепная панорама, охватывающая весь залив Позитано, загадочные горбатые острова архипелага Ли Галли[81], обрамлённые сужающимися скалами, и высокая вершина Пунта-Ликоза[82] недалеко от Салерно.

Он посмотрел вниз, туда, где неспешные волны ударялись в скалу, на которой возвышалась башня. Отсюда изумрудная вода казалась исключительно прозрачной. Она так и манила к себе. А обманчивое тепло солнечных весенних лучей создавало иллюзию лета.

Лёгкий, ласковый ветерок, который местные рыбаки называют красивым именем «поненте»[83], огладил лицо Альфредо мягким дуновением. Мужчина вздохнул полной грудью. Сейчас ему было на удивление хорошо. В душе проснулось что-то новое, давно позабытое, настойчиво требующее возрождения и обновления, ровно такого же, какое переживает в эти дни вся природа.

Альфредо вновь вгляделся вдаль, в очертания Пунта-Ликоза, и вспомнил рассказанную ему в детстве легенду о русалке Ликозии. Морская девушка бросилась со скалы, разбившись о прибрежные камни из-за неразделённой любви. Её тело, по велению владыки морей Посейдона, приняло форму завораживающей красоты острова, Изола-ди-Ликоза[84].

«Где они теперь, женщины, способные на столь глубокие, самоотверженные чувства? Существуют ли они в природе? Или все повывелись в наш беспутный, развращённый век?» – подумал с горечью граф Моразини.

На обратном пути к постоялому двору, где он оставил своего коня, его вдруг окликнул незнакомый женский голос:

– Ваше сиятельство, синьор Моразини, вы ли это?

Альфредо нехотя обернулся. Перед ним стояла виконтесса Анна Констанца Филамарино. Женщина, чей возраст в силу парика и довольно обильных белил на лице определить было весьма затруднительно.

По прошлому общению в светских салонах Неаполя граф предположил, что ей должно быть слегка за сорок. Невысокая, пышнотелая, она никогда не привлекала его внимания. Он и не знал бы её вовсе, если бы не помнил привычку той безвкусно и пёстро одеваться и если бы не был хорошо знаком с её мужем, виконтом Филамарино, подвизавшимся на ниве служения закону. Тот занимал должность судьи в Гран-Корте-делла-Викариа[85], был весьма уважаемым синьором и ревностным служителем неподкупной и справедливой Фемиды.

Виконтесса была одета в чёрные траурные одежды, которые резко контрастировали с довольно броским, если не сказать кричащим, гримом на её лице, не прикрытом вуалью.

– Вот уж не ожидала встретить вас в этом забытом богом местечке! – продолжила восклицать виконтесса. – Надо же, какая удача! Если расскажу своим приятельницам, что видела вас здесь, мне никто не поверит. Я слышала, что после того трагического инцидента, в котором погибла ваша бедняжка-супруга, вы отправились в путешествие в Новый Свет. Неужели уже возвратились? Или это всё досужие домыслы, и вы нас вообще не покидали?

То, чего Альфредо опасался больше всего, так некстати и произошло. Теперь ему придётся выкручиваться и придумывать всяческие отговорки. Но граф Моразини не был бы дипломатом, если бы не умел повернуть ход разговора в иное, нужное ему русло.

– Ваша милость, я вижу на вас траурные одежды. Мне до́лжно выразить вам соболезнования? Неужели кто-то из ваших близких навеки покинул нас?

Синьора Филамарино, будто опомнившись, натянула на лицо маску скорби, сразу состарившую её лет эдак на пять или даже на десять.

– Да, ваше сиятельство, к несчастью, вы правы. Сегодня минул ровно год, как скончался его милость виконт Филамарино. Вы, как я понимаю, не слышали об этой печальной новости.

– Увы, сие прискорбное событие прошло мимо меня. Позвольте, хоть и с опозданием, принести вам мои соболезнования. Я очень уважал вашего супруга. Он был в высшей степени человек чести и достоинства. Очень жаль, что Господь так скоро призвал его к себе. Ему же было около шестидесяти?

– Шестьдесят два. Сердечный приступ. Скоропостижная смерть прямо во время судебного заседания.

– Печально, очень печально. Ещё раз мои соболезнования.

– Спасибо, синьор граф. Вы в высшей степени любезны.

Моразини попытался воспользоваться предлогом, чтобы свернуть разговор:

– Как я понимаю, в столь ранний час вы торопитесь на поминальную мессу? Не смею вас задерживать.

Но отделаться так запросто от виконтессы, славящейся своей говорливостью и не слишком прозорливым умом, у него не получилось.

– Ну что вы, граф! Без меня поминальную мессу всё равно не начнут. Как говорится, кто платит за мессу, для того и звучит орган. Тем более что в церкви наверняка ещё поют Евангелие паломников Эммауса[86]. А я никак не могу упустить случая поговорить с вами. Ведь вы так внезапно пропали. Сколько лет прошло? Четыре или пять? Надо же, не минуло и двух недель, как я стала свидетельницей разговора между герцогиней ди Кастропиньяно и принцессой де Бельмонте, в котором они упоминали вас, и вот вы здесь собственной персоной.

Эти синьоры были полны сочувствия к вам, дорогой граф, вспоминали все те печальные события, которые столь болезненным образом отразились и на вас, и на графе Сартори, отце вашей покойной супруги. Ведь, насколько я знаю, старого графа разбил паралич. Говорят, он потерял речь и совершенно не может ходить. Вас сия участь, слава Мадонне, миновала. Но скажу вам прямо: быть замешанным в столь некрасивом адюльтере по последствиям хлеще, чем получить апоплексический удар. Какой урон репутации! Это же настоящий гранд эскляндр![87] Мне искренне жаль вас, ваше сиятельство.

Моразини после этих слов чуть ли не передёрнуло. «Чтоб тебя блохи залюбили до уксусных примочек!» – выругался он в сердцах про себя, а вслух произнёс:

– Il vaut mieux faire envie que pitié. Лучше вызывать зависть, чем жалость. Так считают французы. Я придерживаюсь их точки зрения.

– Ну, если на вашу ситуацию посмотреть с этого ракурса, то, конечно, многие мужчины могут вам позавидовать. Вы теперь самый желанный холостяк в свете. Можете быть почётным гостем на любой ярмарке невест.

Вдруг лицо виконтессы озарила какая-то запоздалая догадка:

– Ваше сиятельство, вы обязательно должны навестить меня в моей здешней палаццине[88]. Я непременно должна познакомить вас со своей дочерью Аурелией. К сожалению, она не стала меня дожидаться и уже отправилась к мессе, а то вы непременно встретились бы с ней. Вы знаете, Господь не наградил нас с виконтом другими детьми, ибо предел совершенства был Им достигнут в нашей единственной дочери. Она вся есть скопище разнообразных добродетелей. Грешно матери нахваливать своё дитя, но я без ложной скромности должна вам сказать: Аурелия – весьма достойная девушка. Она вполне может посоперничать количеством достоинств с цветком розмарина[89]. Скажу вам по секрету: к ней недавно сватался виконт де Маркетти. Но моя глупышка ему отказала. Знаете, Аурелия до чрезвычайности разборчива. Так что вы обязательно должны нас навестить.

Где вы остановились? Я пришлю вам приглашение. Вы сняли виллу в Позитано? Ах, постойте, у вас же есть младший брат. Я слышала, что он живёт где-то тут, кажется, на вилле в Монтепертузо. Должно быть, вы остановились у него! Тогда я буду рада принять вас обоих. Через пару недель я устраиваю небольшое суаре для местного общества. Год со дня кончины супруга прошёл, и теперь я могу наконец вернуться к светским обязанностям. Так вот, ваше сиятельство, знайте: вы с виконтом приглашены ко мне.