Затишье наступило здесь только с появлением наших самолетов, иначе бы они еще нас бомбили.
Мне пришлось сопровождать машину с очень тяжело ранеными до медсанвзвода, который находился в селе Потанино (если только не перепутал название). В медсанвзводе я встретил в/фельдшера Алаева. От него я узнал о гибели моего друга в/фельдшера Сережи Баландина. Сергей Баландин был мой земляк. Родиной он из Звериноголовского района Курганской области. Районы разные, правда, а области одной. В военном училище мы с ним были не только в одном взводе, но и в одном отделении. И спали рядом. В общем, были хорошими друзьями, и вот сейчас его уже нет. Да, многих уже нет ребят в живых, с кем вместе пришлось закончить военное училище.
В медсанвзводе скопилось много раненых. Врачи не успевают делать операции, а раненые все прибывают и прибывают. Тяжелая профессия – быть фронтовым врачом. Иной раз сутками не отходят от операционного стола. Еле на ногах держатся. Не отойдешь, даже и закусить некогда.
Обратно я возвращался с этой самой же машиной, шофером которой был Коля Храмцов, родом из Свердловской области. Он тоже из нашей развед-роты. Когда мы вернулись обратно, бои уже шли в самой Пролетарской. Разведчиков разыскали на железнодорожной станции. Сколько тут было неотправленных эшелонов! Много. Некоторые вагоны и постройки горели, их тушили специальные пожарные команды. По всей территории станции валялись вражеские трупы. Много их здесь осталось. Здесь много, а в самой Пролетарской, наверно, еще больше.
Около вокзала лежал раненый немецкий офицер в чине полковника. Около раненого стояли наши разведчики и несколько незнакомых мне офицеров. Один из офицеров, майор, приказал мне оказать медицинскую помощь раненому немецкому офицеру. Не особенно хочется оказывать помощь врагу, но приказ есть приказ, и надо его исполнять. У немца была перебита голень. После осмотра раны я наложил жгут, а затем приготовился делать повязку. Я стоял на коленках у его раненой ноги и доставал из санитарной сумки бинты и металлическую шину, ну в общем все необходимое для такой повязки, а раненый в это время согнул здоровую ногу. Я, конечно, ничего не подразумевая плохое с его стороны, начал делать повязку. Немец изловчился и так меня двинул здоровой ногой в плечо, что я даже перевернулся и отлетел от него на порядочное расстояние. А ведь он целился, наверно, ударить меня сапогом в лицо, но промазал. Вот, гад, что делает! Когда я немного очухался после удара и с помощью разведчиков встал на ноги, с немецким офицером было уже кончено. Ну, на какой черт им оказывать помощь! Пусть подыхают, коль так делают! Нет, теперь я в этом деле ученый. Даже близко подходить к таким раненым не буду.
Мне не раз приходилось слышать уже после войны, как некоторые заявляли, что будто бы для них не было страшно на фронте. А бомбежка – это, мол, ерунда, да вообще, мол, солдат не должен ничего бояться, иначе сам не солдат, а самый последний трус. И какая, мол, разница умирать, если только придется… От бомбежки или от артиллерии, от танков или в рукопашной схватке? А мне кажется, что кто так рассуждает, он вообще не был на фронте, а просто треплется! А если бы он хоть один раз побывал под такой бомбежкой, про которую рассказывал я, то заговорил бы иначе. Мне не раз приходилось наблюдать, как ведут себя люди во время такой бомбежки. Действительно иначе даже и не заметишь, как они переживают, а иногда даже шутят. Но это совсем не значит, что они не боятся. Просто не показывают виду. А другой после бомбежки долгое время не может свернуть цигарку табаку. Трясутся руки. А, однако, в обычных боях он ведет себя не хуже других, а вот бомбежки никак не переносит.
12.Разведчики-гвардейцы
Была небольшая передышка. Вот уже три дня как бригада не участвовала в боях. И вот в один из этих дней весь личный состав бригады был выстроен на краю села, где мы находились на отдыхе.
Был зачитан приказ о переименовании нашего 6-го механизированного корпуса в 5-й гвардейский мехкорпус. Все бригады, входящие в этот корпус, стали тоже гвардейскими. А бригад было три: 51-я, 54-я и 55-я. Наша бригада 55-я. Гвардейцами стали и мы, разведчики.
Здесь же был зачитан текст телеграммы нашему «бате», комбригу 55 мотострелковой бригады полковнику Пашкову, который находился на излечении в госпитале. В телеграмме поздравляли его с высоким и почетным званием гвардейца и желали скорого выздоровления.
Наш корпус принимал участие в окружении немцев под Сталинградом, а затем громил те отборные воинские части врага, которые рвались на помощь окруженным. Выходит, корпус воевал неплохо, раз присвоили такое высокое и почетное звание – гвардейский. Не всем такое присваивают.
Расходились с песнями. Каждый был горд за свою часть. В честь такого замечательного события старшина Махиня выдал каждому разведчику больше положенных 100 грамм.
13.Бой за Атамановку
Разведчики работали всю ночь. В поиск уходили небольшими группами. Было приведено несколько «языков», которых сразу же отправляли в штаб бригады. Утром после продолжительной артподготовки началось наступление. Танков с нашей стороны было немного. День выдался солнечный, так что наступление поддерживала авиация. Немец тоже не молчал, особенно он здорово бил из шестиствольных минометов, а потом и его авиация появилась. В воздухе не разобрать что творилось, а зенитки били одновременно наши и немецкие. Чуть ли не в одно время загорелись два немецких самолета, один взорвался в воздухе, а второй рухнул на землю. Раздалось несколько взрывов, это наверно, потому, что самолеты не успели сбросить бомбы. А еще спустя некоторое время, снова загорелся немецкий самолет и сразу же пошел на снижение, оставляя за собой шлейф черного дыма, а затем врезался в землю. Удалось немцам подбить и наш самолет-истребитель. Когда самолет загорелся, из него выскочил летчик и стал спускаться на парашюте, но немцы из зениток вели огонь. Да и ветер относил его в сторону немцев. Если только в воздухе не погиб, то он наверняка попал в руки врагов.
А наступление продолжалось. До Атамановки оставалось совсем уже близко, но в нее так и не ворвались. Пришлось залечь и окапываться. Окапываться было очень трудно, так как земля была мерзлая. Огонь был настолько сильным, что нельзя было даже приподнять головы. На флангах бригады находились какие-то подразделения совсем не нашего корпуса. Немец на эти фланги бросил большое количество танков, и эти стрелковые подразделения не выдержали, начали в панике отступать, оставляя за собой убитых и раненых. Чтобы не попасть в окружение, и наша бригада начала немного отходить. С танками вступали в единоборство артиллеристы. Просто замечательно стреляли! Совершенно за несколько минут было уничтожено около десяти танков. Артиллеристы вели огонь до тех пор, пока их пушки не взлетели разбитые в воздух от прямого попадания снаряда. Свой солдатский долг они выполнили с честью.
Танкам и вражеской пехоте удалось прорваться и там, где находилась наша бригада. Немцы бежали бегом за танками, что-то крича, на ходу стреляя из автоматов. Уже хорошо был различим цвет их шинелей и даже поблескивание стекол в очках у некоторых. Наш командир роты в это время где-то находился в другом месте, а с нами был помпотех роты ст. лейтенант Воробьев (он же парторг роты). Один из вражеских танков находился уже совсем близко от нас, поливая свинцом из автоматов. Калька, Кузнецов и еще один разведчик сумели подорвать танк гранатами. Раздалось несколько взрывов, и танк закрутился на месте, тогда в него еще бросили гранату, и он вспыхнул. Вражеским солдатам удалось ворваться прямо в наше расположение, то есть к разведчикам, но их встретили дружным огнем из автоматов, а потом поднялись с криками «полундра», кинулись врукопашную. Немцы от одного этого грозного слова сразу же шарахнулись назад. Разведчики гнались за немцами чуть не до самой Атамановки, уничтожая их огнем из автоматов. Как раз в это самое время наступление снова возобновилось при поддержке только что подошедших наших танков.
