Во время моего дежурства на переправе было сбито несколько немецких самолетов огнем зенитной артиллерии. Но близко ни один самолет не упал. Падали где-то далеко. А один самолет врезался в Сиваш, хотя тоже далековато от нас, но хорошо было видно. Переправу за мое дежурство два раза разрушало, но не сильно. Один раз было прямое попадание в мост. Несколько машин было разбито. Были жертвы. Раненых, контуженных и к тому же сильно вымокших, частично отправляли на ту сторону, а часть оставляли на этой стороне. Разбитый мост сразу начали ремонтировать. Работали так быстро, что через час снова возобновилось нормальное движение. Самовольного проезда через мост не было. На обоих концах его находилась охрана и специальные люди, которые разрешали проезд.

В начале апреля мне разрешили вернуться в свое подразделение, так как на смену мне сюда послали другого военфельдшера. Через мост нас бежало много. Бежали бегом. И бегом плохо бежать, так как мешали встречные машины. Мы уже пробежали больше половины, как показались немецкие самолеты. Их было много. А когда они начали бомбить, мы уже были на самом краю моста. Но все обошлось благополучно. Сильный зенитный огонь помешал немецким самолетам правильно сбросить свой груз. А тут еще появились наши истребители и завязали с ними бой. Один из немецких самолетов загорелся и пошел на снижение. Летчик из горящего самолета выпрыгнул. Был слышен сильный взрыв самолета. А летчик, похоже, приземлился, на нашей передовой или у своих.

Батальон наш все еще находился в степи в землянках. Недолго здесь я пробыл. Всего одни сутки. На второй день наша бригада снялась с насиженного места и двинулась к переправе на Сиваш. Чуть ли не все подразделения переправились через мост благополучно. Но вот, когда на мосту находился наш батальон, появились немецкие самолеты. Бежали бегом. Но не сумели немного добежать. Осталось каких-то двести метров. И в это время посыпались бомбы. Мост был над самой водой, так что прыгать не страшно было. Да тут не захочешь, да прыгнешь! Многих с моста смело воздушной волной. Мне тоже пришлось искупаться в соленой сивашской воде. Вместе со мной искупался санинструктор Юрнаев. Врач и остальные санитары под бомбежку не попали, так как они переправились кто раньше, а кто позже. Миша Вязгин тоже сумел проскочить со своей машиной благополучно. Когда я выбрался на берег, у меня зуб на зуб не попадал от холода. Замерз. Всего трясло. Пришлось быстро раздеваться полностью и надевать все сухое. Хорошо, что был второй комплект обмундирования. Я натерся чистым спиртом и тяпнул порядочно. И только тогда согрелся. То же самое проделал и Юрнаев.

В полукилометре от переправы на берегу Сиваша начали строить жилища. Сивашский берег на крымской земле был высокий, и местами крутой и обрывистый. Вот в этих местах мы начали долбить пещеру. Самую настоящую пещеру. Вход был полметра шириной и метр высотой, а внутри мы выдолбили широкую и просторную пещеру. Работали все. В этой пещере могло свободно поместиться семь человек. В таком укрытии не страшен никакой обстрел и бомбежка. И ночью в ней тепло. Здесь мы простояли около недели. Отдыхали. За эти дни здесь на берегу Сиваша произошло два несчастных случая или как их называют ЧП. Первое – это смертельно ранило одного солдата. Стреляли по бежавшему зайцу, и каким-то образом этот солдат попал под пули. А второй случай произошел так. Солдат решил почистить автомат, но не смог открыть затвор. Начал открывать ногой, и тут автомат дал очередь. Солдат даже не вскрикнул. Сразу упал замертво. И вот здесь, на берегу Сиваша, появилась солдатская могила перед самым решительным наступлением за освобождение Крыма.

Я немного вернусь назад к тому времени, когда мы находились в Н-Алексеевке. Среди пополнения батальона оказалось двое знакомых мне солдат. С ним я вместе находился в лагере для военнопленных в г.Ростове, а затем в г.Сталино. В общем, пережили вместе ужасы фашистского плена. Вырвались из плена в разное время и в разных местах. Они после плена тоже, как и я, уже побывали в боях и были ранены. Сюда попали из запасного полка, где находились после госпиталя. Возможно, среди пополнения много таких есть, но разве всех будешь знать. Ведь там нас были тысячи. Но не в том дело. А дело в том, что среди пополнения мне пришлось встретиться не только с товарищами по несчастью, но и со злейшим врагом. Это было в первой половине марта. К нам в медпункт пришли больные солдаты, которым по состоянию здоровья требовалось временное освобождение от работ и занятий. И вот среди больных был один рыжий толстомордый с большим шрамом на лице. Он пришел за справкой о том, что он не здоров и не может работать поваром. Его послали сюда из хозвзвода. Этого типа я узнал с первого взгляда. Я бы мог его узнать даже в тысячной толпе. Крепко он мне запомнился. Попадало и мне от него. Это он с меня снял брюки и меховую шапку. А сколько он раздел других офицеров? Это он бил в упряжке евреев в Ростовской лагере. Он же, когда находились на этапе, расстреливал всех отстающих пленных. А когда находились в лагере в г.Сталино, многие тогда погибли от его ударов. Страшно и жестоко он расправлялся с пленными. И вот он сейчас находится здесь, в рядах Красной Армии. И пробрался не куда-нибудь, а в хозяйственную часть…И сейчас его ставят даже поваром, только дело за справкой от врача. Меня он, конечно, не узнал. Да и откуда ему узнать? Нас ведь было много. Я тихонько написал записку и передал санитару Юрнаеву и велел отнести ее ст.лейтенанту Алексееву, начальнику особого отдела. Просил, как можно быстрее прибыть сюда. Алексеев прибыл тогда, когда этот тип был уже на приеме. Он стоял раздетый, и врач его прослушивал трубкой. Я сразу доложил, что это за птица. Он начал отрицать, вывертываться, назвал меня клеветником и начал даже стращать за ложные обвинения. Действительно, получалось так, что мне одному могли и не поверить. Я сказал начальнику особого отдела, чтобы вызвали двух бойцов, с которыми я вместе находился в лагере. Возможно, они его тоже запомнили. Вскоре явились вызванные. Когда особист указал на этого типа и спросил: «Вам знакома эта личность? Посмотрите внимательно!» «Очень даже знакома, товарищ старший лейтенант! Только мы думали, что он давно повешен, а он все еще жив и ходит по нашей земле. Вот, гнида! Да еще солдатскую форму надел!» Но и после этого он все еще хотел вывернуться, все отрицал. Лишь только в одном сознался, что в лагере действительно был, но как военнопленный, а не полицай. Но никто ему не верил. Его увели. Спустя некоторое время, я спросил у Алексеева на счет этого мерзавца. Он сказал, что его после следствия и суда расстреляли.

Числа 8 или 9 апреля, точно не помню, но примерно в это время, началось всеобщее наступление одновременно с Керчи, Сиваша и Перекопа. Наш танковый корпус ввели в бой в районе Сиваша. В первый же день была прорвана сильно укрепленная оборона противника. Особенно ожесточенные бои завязались за город Джанкой. Это был крупный железнодорожный узел. Бой был тяжелый. Особенно ожесточенный бой был за железнодорожную станцию. В конечном итоге враг был разгромлен полностью. Потери со стороны врага были колоссальные. На железнодорожной станции захватили десятки железнодорожных эшелонов с разнообразными грузами. Здесь же, в районе Джанкоя, на нашу сторону перешла румынская дивизия вместе с командованием и боевой техникой. Никто из наших не тронул ни одного румынского солдата, таков был приказ нашего командования.

Интересный бой произошел в Сарабузе. Сюда мы ворвались ночью в составе только нашего второго батальона. И сразу же на одной из улиц, почти с самого края, захватили легковую автомашину с немецкими офицерами. Спустя некоторое время еще захватили три легковых автомашины с немецкими офицерами. Все они без сопротивления сдались в плен. Ну, а потом нарвались на какое-то сильное вооруженное подразделение фашистов. Немцев было много. Началась такая стрельба, что ничего не разберешь. Хотя ночь была и не темная, но все равно не день, не долго и своих перестрелять. Этой бесшабашной стрельбой воспользовались пленные немецкие офицеры и дали драпака. Всем, конечно, не удалось убежать, некоторых догнали автоматные очереди. Жаль…Надо было их сразу кокнуть! В этой ночной перестрелке несколько наших солдат было ранено. Кажется, и убитые были. Раненые находились в большом каменном погребе. Вместе с ними был и я. Кроме нас, там еще было четверо пленных немцев и один поляк-санитар. Он помогал мне перевязывать раненых наших солдат.