Даша всклокочена, как взъерошенный воробей. Перекатывается, укладывается рядом со мной, смотрит в потолок, трётся своим плечом о моё. Открывает рот, сказать что-то хочет, а в дом врывается ошалевшая Ивашкина. Не снимая верхней одежды, в обуви, она оказывается рядом, нависает над нами. На лице самая настоящая паника, а в глазах слёзы.

— Яся, зачем Демид так с тобой?

Что? Демид?..

— Ивашкина, молчи, дура! — орёт Даша, но Олю не остановить, когда таким праведным гневом пылает.

— Что «молчи»? — ещё громче кричит Ивашкина, а мне умереть хочется. — Он разместил это видео в универском чате. Разослал всем преподам. Всем послал!

— Да не он это, — вяло спорит Даша. — Нельзя же быть таким козлом…

— Не знаю… но видео с его профиля разместилось. С его телефона! Во всех вузовских соцсетях эта гадость. От имени Демида! Ясенька, ты что? Яся, не вздумай вырубиться!

Только мне так плохо, что я не слышу никаких призывов. Не могу с собой ничего поделать — проваливаюсь в чёрную пустоту, где нет подлости.

Всё-таки Никита был прав. Он был прав, он всё знал! А я не верила.

Демид не простил меня. И он отомстил, опозорив меня, как я когда-то, по его мнению, опозорила его маму. Теперь все видели меня голой, потной… даже преподы видели!

«Я никогда тебя не обижу, Синеглазка», — звучат в сознании пустые обещания. Ложь, кругом ложь.

И как я могла ему поверить? Дура!

Сколько провела в полубредовом состоянии? Не знаю. Может быть, несколько минут, а может, часов. С пола себя поднять не разрешила, так и лежала, глядя мутным взглядом в потолок, и никак не могла понять, за что так со мной. Я ведь подумала, что он мне поверил, что простил, что мы всё выяснили… Ведь всё объяснила! Рассказала о дневнике! Неужели этого было недостаточно?

В какие-то моменты мне казалось, что это какой-то фарс. Глупый розыгрыш, устроенный кем-то другим. Не Демидом. Плевать, какие там факты. Неважно! Лавр не мог так со мной поступить…

Но надежда разбивалась вдребезги под тяжёлым чувством стыда, боли. Эти гнетущие ощущения мешали нормально соображать, сбивали с ног, и слёзы текли по щекам без остановки. Слишком много доказательств того, что это именно Демид и от этого так больно…

— Яська, поднимайся, — рядом присаживается Дашка, убирает с моего лица пряди волос, гладит по лбу.

Её прикосновения успокаивают, выводят из транса.

— Я так рада тебя видеть, — улыбаюсь, словно Дарья из долгого путешествия вернулась. — Спасибо тебе… ты прелесть. Ты меня не бросила.

Даша морщится, решительным жестом отбрасывает все мои слова, плечами поводит.

— Не неси чушь. Куда я денусь от тебя? — наклоняется ниже, пальцем по лбу моему стучит, вдалбливает слова, как неразумному ребёнку: — Ты моя подруга. Мы сколько пережить успели за это время! Конечно, я рядом. И Ивашкина тоже никуда не денется. Да, Оля?

— Ага! — голос Ивашкиной доносится из кухни — меня немного отпустило, и я в состоянии ориентироваться в пространстве. — Ясь, иди к столу.

Даша опасливо косится в сторону кухни, где с таким воодушевлением возится Оля, и, понизив голос, зловеще шепчет на ухо:

— Она возомнила себя кулинаром и сварила отвратительный суп, — Даша закатывает глаза, мол, ничего хуже в жизни не пробовала, но тут же смеётся и бьёт себя по губам. — Ну что я за язва, да? Сама от себя устала…

Даша картинно вздыхает, резко на ноги поднимается и, протянув руку, ждёт, когда отвечу тем же. Я вдруг чувствую такой голод, что даже перспектива есть стряпню Ивашкиной не пугает. У меня внутри сосущая пустота, которую необходимо чем-то заполнить. Хотя бы даже паршивым супом.

Не хочется выглядеть слабой, хотя единственное, чего мне хочется по-настоящему — рыдать. Ощущаю себя воздушным шариком, который злой мстительный мальчишка проколол ржавым гвоздём.

Девочки суетятся, улыбаются, но нет-нет, да обменяются пронзительными взглядами. Я делаю вид, что не вижу их перемаргиваний, без того знаю, о чём они без слов общаются. Не хватало снова это обсуждать.

Интересно, я когда-то смогу забыть то, что видела на экране? Смогу жить с этим позором?

— Садитесь, дамы, буду вас кормить! — Ивашкина и так с чудинкой, а сейчас настолько нервничает, что едва не опрокидывает кастрюлю с супом, случайно бьёт себя по лбу половником, сбивает краешек глиняной тарелки и сильно над ним плачет. — Ну почему так, почему?

— Оля, ты-то чего?! Разливай суп, корми нас, — гневается Даша, бросает на меня обеспокоенный взгляд, снова охает и глаза закатывает. Трогает Ивашкину за плечо, та сбрасывает руку, зло нос вытирает

— А мне он понравился. Показался, хорошим парнем, что Ясю любит. А он — дерьмо-о-о…

— Ох уж эта твоя романтичная натура, — Даша усаживает Олю за стол, всовывает в руку пачку салфеток, хлопает по столу. Едва держится, а я уже сама начинаю плакать, и мы вскоре с Ивашкиной рыдаем на пару. Даша тревожится: — Ну что вы, бабы? Ну не надо, я же тоже не железная…

Мы, как героини любимого маминого фильма, сидим втроём и рыдаем каждая о своём. Я плачу так горько, с подвыванием, некрасиво, пуская носом пузыри, размазываю слюни по красным щекам. В сущности, какая разница, как я выгляжу сейчас, если меня и так видели все, кому не лень, во всех подробностях?

Почему Демид со мной так поступил? За что? Неужели его месть так сильна, а злоба настолько разрушительна? Господи, когда он стал таким хорошим актёром?

— Мне так плохо, так плохо, — бормочу, открывая ворот свитера, пытаюсь хоть немного воздуха в лёгкие пустить, но их огнём печёт.

Надо позвонить Демиду, надо услышать его голос. Я должна узнать правду. Пусть выскажет мне всё, обвинит в чём угодно — всё выдержу. Но я должна попытаться расставить всё по местам.

— Где мой телефон? — бормочу себе под нос, икая от недавней истерики. Озираюсь по сторонам, срываюсь с места, несусь ко входу, где на банкетке так и остались мои вещи.

Меня никто не останавливает, и это хорошо. Не успеваю ни о чём подумать, себя остановить от необдуманных решений.

Номер телефона Демида — в важных контактах. Его просто найти, но я всё равно бесцельно листаю телефонную книгу вверх-вниз, пальцы экраном стираю. И даже, когда попадаю в нужный номер, что-то мешает нажать на нужную иконку. Что-то мешает…

Да блин! Я же сильная! Сильная, даже если слёзы закипают на глазах, текут по щекам, капают с подбородка, смачивают ворот кофты, и шерсть неприятно прилипает к коже. Сквозь туман, застилающий глаза, я всё-таки попадаю в нужную строчку.

Сначала что-то щёлкает в трубке, после раздаются короткие гудки. Как сердцебиение.

Разве у обычного вызова бывают настолько рваные и короткие гудки?

Демид не берёт трубку, я набираю снова и снова, и за каждой очередью из коротких гудков механический женский голос предлагает оставить сообщение.

Это непохоже на просто выключенный телефон. Это что-то другое. Что-то совсем плохое, от чего мурашки по коже.

— Он добавил всех нас в чёрный список, — зареванная Дашка обнимает меня за плечи, забирает телефон. — Я пыталась ему позвонить, но ничего не получилось. Звонила с твоего номера — прости, что взяла твой мобильный. Мне стыдно, но правду было узнать важнее. Он просто кинул всех, сделав своё чёрное дело. Ясь, не плачь больше, ладно? Всё утрясётся. Преподы — взрослые люди. Что они, трахтибидох не видели? Ты же не родину продала. А все остальные… забудут через пару недель. Не переживай, мы же рядом. Любого за тебя отмутузим!

Я обнимаю Дашу, больше не желая растекаться киселём.

Мне нужно наконец оказаться в своей комнате. Там я смогу дать волю чувствам и эмоциям. В ней я придумаю план побега.

Я сбегу из этого дома, из этого города. Куда-нибудь, где неважно, кто я. Туда, где нет Демида. Уеду, оставив за спиной позор и подлость человека, который решил, что я всё равно перед ним виноватая. Прочь от человека, который решил, что я — главное зло его жизни. Главная виновница всех бед.