1. Ярослава

Мой новый дом на ближайшие несколько лет — студенческое общежитие — встречает меня громкими голосами, смехом, оживлением и предвкушением чего-то большого и значимого. Ощущаю кожей коктейль непривычных бурных эмоций, чужих и незнакомых, но сладких.

Я вглядываюсь в чужие лица, улыбчивые и серьёзные, пытаюсь угадать, кто из них станет мне другом. Вот та высокая темноволосая девушка? Или тот парень с пирсингом в носу? А может, хмурая бледная блондинка, которая расхаживает от стены в стене и с кем-то ругается по телефону?

Студенты парами стоят у входа, кто-то курит, громкий смех сотрясает воздух. Компаниями побольше собираются в холле, снуют по коридорам с коробками наперевес. Вокруг меня столько незнакомых лиц, они сливаются в большое размытое пятно, и на мгновение теряюсь. Останавливаюсь, как вкопанная, не ощущая веса вещей, но радость от того, что скоро буду причастной к этой новой шумной жизни, заставляет широко улыбаться.

Моя комната на третьем этаже, я волоку туда свои пожитки, пытаясь унести всё и сразу. Колесики чемодана жужжат по полу, рюкзак оттягивает плечо, а коробка с канцелярией опасно кренится в сторону, норовит выскользнуть, пока поднимаюсь по лестнице.

Ага, вот она, нужная дверь, и я толкаю её плечом, едва не заваливаюсь внутрь, споткнувшись о порожек.

Внутри две кровати, письменный стол и старый плакат, оставшийся, вероятно, от прошлых жильцов — простенько, но чисто и уютно. От радости хочется выплясывать. Я сваливаю на пол свои вещи и исполняю танец победительницы, счастливая, что пришла первой и меня пока никто не видит.

Жужжание в заднем кармане любимых джинсовых шорт отвлекает от танцев, а улыбка слетает с губ. Мама.

Моё решение переехать в общежитие, а не снимать крошечную комнатку у нашей дальней родственницы, в доме которой пахнет кошками и пылью, далось родителям нелегко. О, сначала они вовсе не желали меня слушать! Такой ор стоял, я чуть слуха не лишилась, но продолжала стоять на своём, упорно закусывая губу, и тон родителей со временем стал мягче, хотя они и не собирались сдаваться.

«Но у тёти Нины ведь можно замечательно устроиться!» — убеждала меня мама, а папа согласно кивал, хмуря брови и сжимая губы в суровую нитку. Он у нас молчаливый, а ещё пытается изо всех сил показать, что его мнение — решающее, а сам он — самый главный в доме, только бо́льшего подкаблучника сложно найти. Как мама решит, так и будет, потому всю свою энергию и аргументы я направила только на неё, и с ней ругалась, отстаивая своё право на свободу.

Мама десять раз успела обидеться, обозвать меня эгоисткой, не думающей о здоровье родных, а папа шёпотом просил сделать, как велено, но я так устала прогибаться.

Возможно, я совершаю ошибку, но, Господи боже мой, мне уже восемнадцать, имею на это право.

В итоге, после месяца споров, упрёков, непонимания и моих слёз, они синхронно вздохнули и дали добро. Правда, когда я утром уезжала, даже проводить не вышли, демонстрируя, до какой степени я их обидела. Я пила чай, ждала, что, хотя бы папа придёт пожелать счастливого пути, но нет. Пришлось вызывать себе такси, самостоятельно грузить вещи в багажник и уныло ехать на вокзал, стараясь не расплакаться от обиды.

Они у меня… немного занудные и властные. Правильные люди, у которых всё по расписанию, прилично и целомудренно. Честное слово, я ни разу не видела, чтобы они нежничали или как-то ещё выражали любовь друг к другу — так приличные люди себя не ведут, вот и весь ответ. С одной стороны, правильно и достойно, но ругаться им эти приличия не мешают, только дверь перед этим важно запереть. И неважно, что ребёнок всё равно всё слышит и понимает.

— Итак, — суровое лицо мамы всплывает на экране, а глаза бегают, словно она сквозь меня пытается рассмотреть, что именно творится за моей спиной. — Устроилась в своём клоповнике?

От возмущения и обиды краска приливает к лицу, и я теряюсь с ответом.

— Что молчишь, дочь? — щурится, глядя куда угодно, только не мне в глаза.

— Мама, но это не клоповник! — вскрикиваю и верчу телефоном, стараясь как можно тщательнее показать ей всё-всё. Малейшую деталь и завитушку на старых обоях.

Чтобы она поняла наконец: комната действительно уютная, в ней не бегают тараканы, с потолка не свисают гирлянды грязной пыли, а пол не проеден мышами.

— Окна наверняка хлипкие, — фыркает.

— Вот, смотри, — я подношу телефон поближе к окну и хлопаю рукой по стеклопакету. — Отлично! Крепкие, как вековые дубы.

— Что, не дует? — недоверчиво щурится мама и жуёт нижнюю губу, подслеповато глядя в экран.

— Мама! — возмущаюсь, устав от придирок.

И это я ещё не вспоминаю, что они меня бросили, считай, одну, а теперь мама, как ни в чём не бывало, звонит и высказывает претензии.

— Ой, прекрати! Я должна всё проверить, раз ты у нас уже такая самостоятельная и стыдишься родителей.

В её голосе звенит обида, брови домиком, а губы недовольно поджаты. Она вся — комок раздражения, и это — последняя капля. Зажмуриваюсь, до десяти считаю, чтобы не нагрубить маме, и это не остаётся незамеченным:

— Что ты там под нос себе сопишь? Ты гляди, какая взрослая. Всё ей не так, слова не скажи, сразу дуется, — высказывает, повышая с каждым словом голос. — Это кто на тебя повлиял так? Всегда ж послушная была, приличная девочка, а тут вожжа под хвост попала.

За спиной скрипит дверь, звучат шаги. Резко оборачиваюсь, замечаю улыбчивую веснушчатую девушку с большим рюкзаком, накинутым на плечо.

— Хех, — усмехается соседка и, кинув рюкзак рядом с моими баулами, выходит прочь.

Мама всё-таки успокаивается, когда я, чтобы избежать эпического скандала, обещаю проводить влажную уборку как минимум через день и не бегать по вечеринкам вместо учёбы. Когда во мне не остаётся даже капельки терпения, я сворачиваю разговор и уныло оседаю на кровать. Даже расстояние не помеха для моих родителей выносить мозг.

От радости не осталось следа, шум за стеной начинает раздражать. Может быть, я действительно сделала ошибку и мне стоит переехать к тёте Нине? Неважно, что её квартира находится у чёрта на рогах, в ней пахнет кошачьей мочой, а кругом шерсть и пыль. Зато тихо и безопасно, а до универа какие-то два часа с двумя пересадками.

Глупости.

Вместо того чтобы сидеть и страдать, решаю разобрать вещи. Их у меня много, хотя и пыталась не набирать лишнего, но мама есть мама и теперь со мной несколько тёплых свитеров, утеплённые брюки и пушистая пижама с кроликами.

«Зато удобная и закрытая. Ты же не хочешь, чтобы каждый мальчик в общежитии увидел твои голые ноги?!» — заявила позавчера мама, заботливо сворачивая пижаму и укладывая её на дно чемодана.

Ах да, мальчики. Ещё один пунктик в списке страхов моих родителей. Вдруг маленькую принцессу обидит кто-то, да? Все же родители этого боятся? Другое дело, что мои боятся этого на грани паранойи.

Телефон снова пиликает: это папа прислал список того, как должна вести себя благовоспитанная барышня.

Не курить.

Не пить.

Общаться со всеми вежливо и улыбаться.

Не хамить.

Ну и ещё с десяток пунктов, от которых мои зубы скрипят.

Обиднее всего, что я ничем таким не собираюсь заниматься, но папу не переубедить: меня обязательно кто-то попытается сбить с пути истинного. При первой же возможности толкнёт в пучину порока, и на зимние каникулы к ним вернётся беременная дочь. Это же будет позор! А его мои благочестивые родители боятся больше войны и голода.

— Вещей у тебя, конечно же… — соседка возвращается в комнату как раз в тот момент, когда я орудую вокруг старомодного шкафа и пытаюсь распихать на трёх полках всё своё имущество. — Кстати, я Даша.

Она высокая, у неё смешные хвостики, делающие её милой, концы волос покрашены во все цвета радуги, а на носу классные веснушки. В глазах любопытство, а на пухлых губах лукавая улыбка. Даша держит в руках бутылку колы, пихает ногой свой рюкзак, и он летит в дальний угол.