— Ты воду забыла, — Демид входит в мою комнату, но не торопится проходить.

Так и застывает на пороге. Будто разрешения ждёт, бутылку воды мне протягивает, а я благодарно улыбаюсь, потому что и правда, забыла напрочь. Вообще рядом с ним у меня удивительно пустая голова. Вернее, в ней одни глупости.

Забрасываю в рот парочку пилюль, запиваю, морщась от горького привкуса таблеток. Демид смеётся и всё-таки проходит в комнату, останавливается рядом.

Пугаюсь. Потому что мы с ним одни в комнате, за окнами ночь, а совсем рядом кровать.

— Не бойся меня, — просит шёпотом, хотя уже нет необходимости говорить тихо, ребята далеко и нас всё равно никто не услышит. — Я тебя не обижу. Таблетки выпила?

— Когда ты так нежно гладишь меня по щеке, я не успеваю следить за ходом твоих мыслей, — бурчу, к руке льну, а широкая ладонь такая тёплая.

Закрываю глаза, а Демид пальцами свободной руки по моим губам проводит.

— Мне понравилась та твоя красная помада, — его голос хриплый, дыхание рваное, а у меня внутри что-то похожее на жидкий огонь разливается. Вены горят, а руки дрожат так, что я едва не роняю на пол бутылку воды.

— Я её купила однажды и спрятала, чтобы мама не знала, — улыбаюсь, а пальцы Демида очерчивают контур подбородка.

Лавр, как слепец, исследует моё лицо. Я не хочу открывать глаза, мне сейчас слишком хорошо, чтобы снова окунуться в реальность.

— Ты самая красивая, — говорит Демид, и дыхание его щекочет мою шею. — И самая лучшая. Я никогда тебя больше не обижу.

Он снова это повторяет, будто вбить в мой мозг эту мысль пытается.

Я не знаю, что сказать. Снова говорить, что верю? Что простила? Забыла всё, что он сделал мне? Да, простила, но не забыла — это невозможно. Но прощение — важнее памяти. Я нашла силы и поводы оправдать его. Понять.

Поднимаюсь на носочки. Наощупь нахожу губы Демида, касаюсь их сначала пальцами, но не выдерживаю и целую. Хочется почувствовать его, ощутить. Страшно, но я хочу быть ближе.

Демид обнимает меня за плечи. Его руки гладят, кружат, рождают невероятные эмоции и желания. Саму себя не узнаю, а в голове ураган из мыслей.

— Ясь, я, кажется, люблю тебя, — шепчет на ухо. — Влюбился в тебя однажды, а теперь люблю. Я так за тебя испугался…

Его движения становятся порывистыми, жадными. Руки нигде и везде одновременно, они меня гладят, сжимают, больно жалят, пробираются под одежду, рождают мурашки.

Лихорадочно целуемся, кусаем друг друга, сходим с ума. Прихожу в себя, лежащей на спине. Демид сверху, опирается на руки, большой и сильный.

— Чш-ш, не торопись, — он заводит мои руки над головой, пригвождает к кровати, обездвиживает. — Постепенно. Всему своё время.

Чему время? Но в ответ Демид медленно поднимает вверх мою футболку, обнажает всё больше кожи, которую может зацеловать. И он целует, обжигает касаниями. Я подаюсь навстречу, но Демид пригвождает к кровати, не даёт с места сдвинуться. Контролирует каждый мой жест, движение, и приходится подчиниться. Распластаться под его руками, отдаться в их власть. Подчиниться контролю.

— Красивая… сладкая, — шепчет, целуя меня. Его язык обводит по контуру пупок, углубляется в ямку, творит безобразие, от которого у меня крышу сносит. — Потерпи…

И я терплю, лишь стону, пытаясь справиться со своими эмоциями. А Демид творит со мной что-то невероятное, от чего теряю контроль.

Вскоре остаюсь практически обнажённой. Это странно, но волнующе. Отпускаю стыд, раскрываюсь навстречу, готовая ко всему.

Демид кладёт руку на внутреннюю сторону моего бедра, гладит легко, мягко, и меня вверх подбрасывает от невероятных ощущений, когда Лавр проводит ладонью вверх и накрывает мои влажные трусики.

Так обжигающе томно. Сладко.

— Горячая такая, — Демид надавливает на самое сокровенное место. — Отзывчивая…

Моя кожа горит под его касаниями. Демид снимает с меня трусы, бюстгальтер — полностью лишает обороны, поцелуями спускается ниже.

Когда его губы накрывают самое сокровенное место, вскрикиваю. Демид крепко держит меня за бёдра — после его касаний наверняка останутся синяки. Выгибаюсь навстречу его губам, языку, ласкам. Мне так хорошо — настолько, как не было ещё ни разу в жизни.

Удовольствие простреливает в тот момент, когда язык Демида касается какой-то точки. Я растекаюсь киселём, сладкой рекой, патокой…

Прихожу в себя, дрожащая, потная, обездвиженная. Окутанная руками Демида, опутанная его объятиями. Потная, жаркая.

— Чш-ш, — Демид сдувает испарину с моего лба. — Я люблю тебя…

— И я тебя, — целую его куда-то в подбородок, льну к сильному телу. — Я верю тебе.

— А я тебе.

Проваливаюсь в сон, довольная и счастливая, и снится мне радуга, на фоне которой пасутся кони с серебристой гривой. Красота неимоверная! И пусть такие сны снятся всегда, а Демид всегда будет рядом. Обнимает, шепчет на ухо всякую чушь и просто касается.

Больше, как оказалось, мне ничего для полного счастья не нужно.

Как же здорово вернуться к привычной жизни! Две недели после выписки меня кружит в суете будней: беготня по аудиториям, тонны заданий и знаний, которые нужно наверстать и усвоить, не оставляют времени для глупых мыслей и пустых переживаний. Единственный отдых, который позволяю себе, — посещение тренировок Демида. После мы неизменно собираемся в моей комнате и готовим проект, который сил отнимает достаточно. Бесит!

Несмотря на то, что в случае невыполнения никого не отчислят, я всё равно хочу всё сделать идеально — заучку из себя не вытравить, как и привычку учиться, не жалея себя и жертвуя сном. Стирая зубы о гранит науки. Но только так чувствую удовлетворение, иначе не могу.

— Так, стоп! — говорит Демид, когда я в очередной раз растираю уставшие глаза. — На сегодня закончили и завтра тоже выходной.

— Но мы же почти доделали! Пара дней и тогда точно отдох…

— Выходной, я сказал! — хмурится Демид и сверкает на меня гневным взглядом. — Или собралась убиться на этой никому в сущности не нужной ерунде?

Демид злится, и есть на что, потому что размерам моих синяков под глазами позавидует любая панда. Я действительно падаю с ног, и это непреложный факт, с которым сложно спорить.

Мы сидим на кровати, и мягкость матраса манит прилечь, закрыть глаза и забыться долгим, сладким сном. Демид близко и мне очень хочется обнять его, спрятаться на безопасной широкой груди от всего на свете.

Отбрасываю в сторону планшет, потягиваясь, разминаю затёкшую спину, и, хитро глянув на Демида, говорю чьим-то чужим, сексуальным и хриплым, голосом:

— Значит, ты обо мне опять заботишься? — кокетливо взмахнув ресницами, я подаюсь вперёд, трусь носом о его щёку и шёпотом на самое ухо произношу, задевая мочку: — Спасибо.

Демид усмехается и ловким движением — так, что только взвизгнуть успеваю, — опрокидывает меня на спину и впивается в губы жёстким поцелуем, но страсть тут же превращается в сладкую нежность. Задохнувшись от нахлынувших эмоций, я обвиваю его шею руками, а Демид перекатывается на лопатки и закидывает меня себе на грудь. Дыхание перехватывает, как на самых крутых виражах американских горок, а Лавр прижимает меня ухом к шумно стучащему сердцу, гладит по спине, сонно перебирает волосы, наматывая пряди на палец.

На тренировках он дико устаёт — до первой игры осталась всего неделя, и мне так хочется и о нём позаботиться. Дать отдохнуть.

Поднимаю голову, губами до подбородка дотягиваюсь, а Демид открывает один глаз и смотрит на меня так, как умеет только он — со смесью нежности, требовательности и страсти.

— Спи, Лавр, — приговариваю шёпотом и вспоминаю песенку, которую он однажды для меня пел. В ту ночь началась гроза, я жутко испугалась и начала плакать, а Демид, будто почувствовав что-то, влез ко мне в окно, в охапку сгрёб, успокаивая, и я уснула, забыв о страхе.

Пусть Демид пел для меня эту песню много лет назад, и больше я её ни разу не слышала, слова сами по себе, будто по волшебству, всплывают в памяти. Я пою про кота, который заблудился, бегая по крышам, но вдруг увидел луну. Она ему улыбалась! И кот нашёл свой дом и покой. Это красивая песенка, пусть и детская.