— Куда это она? — хлопает Никита длинными, как у девчонки, ресницами, глядя вслед убегающей Ясе.

— Не знаю. Может, пойдёшь и посмотришь? Ты же вроде ей в парни метишь.

«Не дай бог», — бурчит Веснушка, не отрываясь от экрана.

— Да ну, чего рефлексировать? — беззаботный Никита снова достаёт телефон и читает какое-то сообщение. — Может, в туалет захотела. Что я там забыл?

И правда.

Проходит пять минут, Яся не появляется, и даже Веснушка нервно ёрзает на кресле, но пока ещё не бежит следом.

А я… внезапно, сам от себя не ожидая, поднимаюсь и покидаю зал.

Надеюсь, Синеглазка, у тебя всё хорошо. Но зная реакцию её организма на воздушную кукурузу, всё может быть как раз наоборот.

Непереносимость многих запахов — моё личное проклятие, с которым ничего не поделаешь, а в зале, рядом с надушенным Никитой, который так упорно настаивал «вкусить яства», буквально заставлял «съесть хоть зёрнышко», стало вовсе невыносимо.

Меня выносит удушливой волной из зала — не могу больше терпеть, мне срочно нужно на воздух. Сбегаю. Лёгкие обжигает, не хватает кислорода, а грудь будто бы раскалённым обручем сжимает. Проношусь мимо буфета и касс, прямо к стеклянной двери, а слёзы градом из глаз.

Когда дверь наконец остаётся за спиной, упираюсь руками в колени, наклоняюсь, со стороны похожая на марафонца, дошедшего до финиша. Дышу через открытый рот, хватаю кислород вперемешку с автомобильные выхлопами. Постепенно, вдох за выдохом, мир становится чётче, обретает краски. Фух, отпустило.

Становится легке. Я могу уже без слёз смотреть на прохожих, и не нужно сгибаться пополам, чтобы очистить лёгкие. Выравниваюсь, растираю влагу по лицу, а макияж, наверное, безбожно поплыл. Вот это свидание! Незабываемое, чтоб его. Оборачиваюсь, смотрю на своё потрёпанное отражение на стеклянном полотне двери, поправляю взъерошенные кудри, которые уже не кудри вовсе, а так, едва заметные волны. Тьху, все усилия пошли прахом — причёска превратилась в убожество.

Достаю из сумки салфетку, протираю глаза, но вдруг что-то отвлекает от отражения — кто-то, идущий по фойе, что-то ищущий.

Это Лавров! Чёрт, зачем он здесь? Зачем он вообще припёрся? Кто его звал?

О том, что приступ был связан именно с ним, думать себе не позволяю, но, чёрт возьми, Демид внёс свою лепту. Оказывается, я всё ещё боюсь его гадостей, не могу смириться, что он снова вернулся в мою жизнь.

«Ненавижу», — черчу пальцами на запотевшем от моего дыхания стекле, и Лавров будто бы чувствует меня, безошибочно находит, сужает тёмные глаза до тонких щёлочек, а ноздри едва заметно трепещут. Когда его взгляд так чётко на мне фокусируется, поздно бежать.

Приближаясь ко мне, Демид с каждым шагом наращивает темп, толкает дверь, а я с ойканьем отпрыгиваю назад, чтобы не зацепило. Сжимаю в руках бумажную салфетку, концентрирую всю свою ненависть на кончиках пальцев, и белые хлопья опадают на землю.

— Что ты тут делаешь? — шиплю, хотя голос всё ещё слабый, я не могу его контролировать.

— Пришёл на двойное свидание, — хмыкает, ощупывая моё лицо взглядом. — Ты бледная.

— Обычная! Что ты тут делаешь?! — для наглядности взмахиваю руками, обвожу улицу.

— Воздухом вышел подышать, — огрызается, сверкая тёмными глазами, смотрит на меня с характерным прищуром, похожий на огнедышащего дракона больше, чем когда-либо прежде. — Что, предательница, решила, что я в своём уме мог за тобой сунуться?

Фыркает, плечами передёргивает, будто бы ему сама мысль о заботе обо мне отвратительна. И да, я не верю, что Лавров по своей воле мог за мной пойти.

— Ха, наивная. Мне просто надо было покурить.

Хлопает себя по карманам, будто и вправду что-то идет там.

— Ты не куришь.

— А вдруг начал?

— Не начал, — мотаю головой, потому что Демид спортсмен и вообще, ЗОЖник.

— Ладно, дыши своим воздухом, не смею отвлекать, — натягиваю на лицо самую беззаботную маску, но руки всё равно дрожат.

Возмужавший Лавров загораживает вход в кинотеатр, пользуется тем, что на улице пусто и никому не нужно внутрь.

Чтобы вернуться в зал, мне придётся каким-то образом его обминуть… да уж, задачка не из лёгких. А ещё мучает одна мысль, которая всё это время вертелась на подкорке, а теперь рвётся наружу:

— Ты это специально? — подхожу к Демиду вплотную, тычу в его грудь пальцем, задрав голову, в глаза смотрю.

— О чём ты, блаженная?

— Свидание это… попкорн, парфюм Никиты… всё, что доконать меня может, из колеи выбить… вообще вся эта ситуация — твоя идея?

Демид молчит, смотрит на меня, а я бью его кулаком в грудь. Его молчание — лучшее подтверждение моей правоты.

— Да где ты снова взялся на мою голову, придурок?! — шиплю, и слёзы на глазах выступают. — Жила себе спокойно, а тут снова ты и твои шутки дурацкие! Так и знала, что всё это какой-то розыгрыш, чувствовала, что без тебя не обошлось. Никиту подговорил, да? То-то я думаю, он активный такой. Ненавижу тебя, слышишь?!

Снова тычу кулаком в стальную грудь, Демиду надоедает: он обхватывает мои запястья и дёргает на себя, утаскивает за собой в темноту, подальше от входа.

— Отцепись, больной! — ору, барахтаюсь, борюсь за свободу.

— Не дёргайся, — предупреждает внезапно слишком низким голосом. — Что, понравился Никита, да? Решила, что он будет классным парнем, который тебя на руках носить будет? Принца себе нафантазировала?

— Тебе какое дело?! — вскрикиваю больше от обиды. — А если понравился? Да-да, слышишь? Очень понравился! Влюбилась до смерти!

— Правильно сделала, — хмыкает, и его лицо слишком близко, чтобы суметь увернуться. В полумраке его глаза кажутся чёрными провалами, бездонными и слишком глубокими. — О-о-о, Никита — отличный парень.

— Замечательный, — киваю.

— Да-да, он именно такой. И я к его интересу никакого отношения не имею. Представь себе, я тебя тоже увидеть сегодня не ожидал, — Демид слишком злой, и слова вылетают из горла со свистом. — В страшном сне тебя видеть не хотел.

Неужели, правда?

Демид прижимает мои ладони к своей груди, а под футболкой лихорадочно бьётся сердце, отдаётся вибрацией во мне.

— Никита будет отличным парнем для такой дурочки, как ты. Так что, совет да любовь. Мешать счастью не буду.

Его губы в миллиметрах от моих, дыхание щекочет, а свободная рука ложится на затылок, фиксирует.

— Давай, Синеглазка, иди к своему принцу. Он изнывает от любви, — шепчет в уголок моего рта.

— Козёл, — тоже шёпотом, и что-то внутри замирает, сладкое до боли. — Ты невозможный идиот.

— А ты предательница, — влажным касанием на губах, и тысячи колючих иголочек щекочут кожу на затылке. Демид почти целует меня, но вдруг каменеет за мгновение до решающего шага. — Иди к нему, Синеглазка, он ждёт.

Демид втягивает носом воздух, будто бы борется с собой и, не выдержав, разжимает руки, выпуская меня.

Не оборачиваясь, он уходит, скрывается в темноте, а я приваливаюсь спиной к стене, смотрю в тёмное небо и думаю…

Что это, блин, только что было?!

Никита идёт рядом, рассказывает смешные истории из своей жизни, а я почти не слушаю, только делаю вид, что мне очень интересно.

После завершения сеанса, мы втроём вышли из зала, Даша улетела в общагу, оставив нас с Никитой наедине, а я тысячу раз пожалела, что не ушла вместе с ней. Никита — красивый, только мне сложно быть рядом с ним — слишком напористый и настырный.

Корпуса общежитий вырисовываются вдалеке, мне хочется скорее оказаться в своей комнате, чтобы обдумать всё, что случилось этим вечером, но Никита переплетает наши пальцы и нависает сверху, лишая надежды на спасение.

— Ясь, я… ты мне правда, очень понравилась, — улыбается будто бы искренне, в зону комфорта не вторгается, но всё равно, Никиты очень много.

— Никита, это был отличный вечер…

— Не ври мне, — протягивает руку, осторожно убирает упавший на лицо локон. — Я же понял, что тебе было плохо. Я чем-то обидел тебя?