Вдруг широкая ладонь коротко ложится на мою спину, задевает острые лопатки. Вздрагиваю, избавляясь от морока, а Демид выходит вперёд, оттеснив меня плечом назад.

— Тётя Таня, как ваше здоровье? — Демид подчёркнуто вежлив, чем выбивает маму из колеи, заставляет удивлённо моргать, хлопать ресницами. — Что-то вы бледная… устали с дороги? Всё ещё не жалеете себя? Трудитесь на благо общества без сна и отдыха?

— Демид, — трогаю его за плечо, но он далеко и близко одновременно.

— Как там? План по разрушенным жизням выполнили? Все слухи распустили?

До меня только в этот момент с пугающей ясностью дошло: Демид мне всё-таки поверил.

— Игорь, — мама оборачивается, всячески игнорируя Лаврова, подходит к отцу, кладёт ему руку на плечо. — Я там магазин неподалёку видела. Сходи, милый, купи мне водички.

Папа приобнимает маму, они снова кажутся самой лучшей парой на планете, самой любящей и близкой. Но по взгляду отца, брошенному на меня, я понимаю: не всё гладко в нашем королевстве.

Впрочем, я давно это понимала. С самого детства. Только верить отказывалась. Какому ребёнку хочется, чтобы его родители ссорились и ходили по лезвию? Да и во многом ребенку просто не разобраться.

— Ярослава, на минутку, — мама взмахивает рукой, подзывает меня, но я чисто физически не могу сдвинуться с места. Ноги не слушаются! — Ярослава!

Её голос сочится властью и ядом, а я мотаю головой.

— Мама, я никуда не поеду. Не уйду из института!

— Это мы ещё посмотрим, — фыркает и, взмахнув тёмными волосами, гордо направляется к дверям корпуса.

— Она сейчас устроит скандал, — шепчу, осознав перспективу. — Мама, стой!

С победным видом она медленно оборачивается, а Демид в три шага оказывается напротив неё. Глаза в глаза. Молчит, похожий на статую, а мама что-то ему высказывает — мне не услышать.

Подаюсь вперёд, улавливаю обрывки разговоров: «…не смотри на меня так», «как вы посмели?», «… она заслужила, тварь!»

Я ловлю руку Демида, когда он замахивается, повисаю на его предплечье. От Лаврова волнами исходит ярость, бьёт меня наотмашь, сбивает с ног, но я должна выдержать. Иначе быть беде.

— Нет, Демид, не надо! — мне страшно представить, что могло произойти. Демид бы ударил мою маму? Господи!

— Как был отребьем невоспитанным, таким и остался. Где шмотки взял? Магазин грабанул? Недоносок, — кривит губы мама, с презрением глядя на Демида. — Ярослава, я последний раз тебе говорю: садись в машину. Иначе…

— Иначе — что? — вскрикиваю, а мама холодно смотрит на меня. — Что? Забудешь, что у тебя есть дочь?

— Забуду, — кивает, а в голосе ни тени шутки. — Если ты якшаешься с сыном этой… прости…

— Мама!

— Этой шалавы, тогда у меня нет дочери.

— Как вы можете? — Демид снова рвётся вперёд, утаскивает меня за собой. Во мне не хватает сил удержать эту яростную машину, но Лавров чудом тормозит сам. Тяжело дышит, пылает, и я рядом с ним сгораю. — Яся в чём виновата?

— Ярослава, я жду! — властный окрик, от которого внутри леденеет. — Сейчас ты уезжаешь с нами.

— Нет! — крик на грани рыданий. Чудом держусь, чтобы не расплакаться. — Я не поеду.

Мама замолкает, с бутылкой воды обратно возвращается отец. Я вижу его силуэт сквозь мутную пелену, он расплывается, похожий на туман. Демид коротко целует меня в висок, я охаю, и мир становится чётким. Резко и беспощадно.

— Дядя Игорь, что же вы молчите? — в голосе Демида злость, а папа отдаёт маме бутылку, пытается казаться гордым и независимым. — Что же вы такой смелый раньше были, герой-любовник прям, а теперь робкий и трепетный?

Меня удивляют формулировки. Хочется спрятаться от всей этой гадости.

— Что? Теперь духу не хватает дочь защитить? Сдулся герой-подкаблучник? Это же из-за вас всё!

Кажется, Демид знает намного больше, чем мне представлялось. Все эти намёки, полутона, словесный туман… голова кругом!

— О чём вы? — но меня никто не слышит.

— Демид, ты хороший парень, но нарываешься, — папа хмурится, морщинки на лбу становятся глубже, а в глазах злость.

— Это я нарываюсь? — взрывается. — Мама вам говорила, что вы ей не нужны! Говорила? Выгоняла сколько раз. Она была порядочной женщиной, а вы подонок.

— Ага, порядочной, — фыркает мама. — Всем по порядку!

Хорошо, Демид игнорирует её, поглощённый злостью на моего отца, а у меня голова сейчас взорвется.

— Ходили и ходили, примерный семьянин! Позорили её. Это из-за вас! Ненавижу.

Демид сбрасывает мою руку, яростный и сгорающий изнутри, мчится к машина. Хлопок, рёв мотора и через пару секунд его автомобиль скрывается в тумане.

— Что, Яся, уехал принц? — мама пытается обнять меня за плечи, но я не могу. Не хочу. Этого слишком много для меня, я запуталась…

Почему Демид уехал? Почему меня одну оставил?

Когда от мысли, что из-за моих родителей он снова оставил меня, хочется рыдать в голос, он возвращается. Даже тормозит сердито, дверь рядом раскрывает, смотрит на меня, пытаясь улыбнуться.

Он меня ждёт…

— Если ты сейчас уедешь с ним, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мне не нужен этот гнилой корень, — мама говорит спокойно, я ей верю.

— Мама, как ты можешь быть такой… такой жестокой?

Она пожимает плечами, словно я вопрос о погоде задала.

— Ты ещё ребенок, Яся. Многого не понимаешь. Всегда я только и делала, что защищала свою семью. Но если тебе дороже он, то кто я такая, чтобы запрещать делать глупости?

Демид ждёт, а я пытаюсь найти силу справиться с этим. Смириться.

— Но я не выбираю его. Я выбираю возможность быть самостоятельной, учиться, работать не на красновской почте или в магазине «Уголёк»… Я просто хочу жить… я очень многого хочу?

— Живи, — снова пожимает плечами.

И, не сказав больше ни слова, садится в машину отца и смотрит куда угодно только не на меня.

— Яся, поехали домой, — подаёт голос отец. — Мать перебесится, ты же знаешь её. Но не надо с ней ругаться. Мать всё-таки.

Я сбрасываю его руку, словно это голова змеи.

— Ну что ты, Ясенька?..

— Пап, то, о чем говорил Демид, правда?

В ответ красноречивый взгляд и тяжёлый вздох.

— Это очень трудно, Яся…

— И ты ни разу не вмешался, когда травили женщину? Не пытался что-то сделать?

— Твоя мать мне дороже, чем эта…

В его голосе обида, и мне так страшно от этого становится.

— Прости, папа. Я остаюсь.

— С ним? — подбородком в сторону ждущего Демида, а тот снова рядом.

— Она остаётся с собой, — Демид гладит меня по спине, удерживая от рыданий и истерики.

— Ох, дети-дети, — качает головой отец и, не сказав больше ни слова, уходит к матери.

Он снова сделал свой выбор. Выбросил всё лишнее, отсек, как опухоль. Безжалостно и молча.

Только теперь этой опухолью оказалась я. Родная дочь.

Забавно, да?

Я сорвался.

Не выдержал этого лицемерия, не смог вынести оскорблений. Мать Ярославы — ужасная, мерзкая баба. Отвратительная.

Ненавижу ли я её?

Нет. Скорее, презираю. Она недостойна даже моей ненависти — слишком сильное чувство для такой… такого человека.

Машина родителей Яси уезжает, взметая пыль из-под колёс. Синеглазка оседает на землю. Едва успеваю её подхватить, чтоб не свалилась, ничего себе не повредила. К себе прижимаю, наверное, слишком сильно, а она хватается за мои плечи, всхлипывает.

— Лавр, зачем, почему? — это вопросы, на которые я не знаю ответа. А те слова, что крутятся, слишком жестокие. Горькие.

— Чш-чш, всё будет хорошо.

Вопреки ожиданиям Синеглазка больше не всхлипывает. Дрожит мелко, цепляясь тонкими пальцами за мою одежду. Я держу её в руках, глажу по спине и плевать, что творится вокруг. Именно так правильно. Будто бы именно для этого мы снова встретились — чтобы поддержать друг друга.

Мне тоже плохо. Погано до такой степени, что тошнит. Впервые хочется напиться, подраться. Пропустить тренировку, послать тренера и команду подальше, забить на всё, что мне дорого и неделю не просыхать.