И все же, чем больше он над этим размышлял, тем больше склонялся к тому, чтобы изменить решение. «Аль-Каида» располагала довольно сложной сетью агентов и укрытий. Если они направлялись в Конго, значит, скорее всего, у них там какая-то база или по меньшей мере надежный схрон, а это значило, что они вполне могут как-то договориться об освобождении заложников. Брацца вернется домой без единой царапины. И если это случится, Фицджеральд вернется к тому, с чего начал. Поэтому он принялся обзванивать авиакомпании, чтобы узнать о рейсах в Конго. Выбор был небогатый, что и не удивительно. Конго мало походило на Диснейленд.

Кенийские авиалинии летали в Киншасу через Найроби каждый день, но Киншаса была на западном конце страны, более чем в полутора тысячах километров от нужного ему места. В конце концов он выяснил, что самолет ООН совершает регулярную промежуточную посадку в портовом городе Калемие на востоке страны, чтобы доставить припасы для гуманитарной миссии ООН, базировавшейся в этом городе. Ближайший рейс отправлялся завтра утром. За его организацию отвечал индийский генерал, который сейчас, скорее всего, расслабляется в бане.

Фицджеральд выбросил сигарету, вышел из машины и вошел в здание. Чернокожий мужчина за стойкой улыбнулся ему. Фицджеральд не стал улыбаться в ответ.

— Я осмотрюсь тут, — сказал он.

Служитель начал отрицательно мотать головой, но тут же прекратил, когда Фицджеральд бросил на стойку пятьдесят тысяч шиллингов и спросил:

— О’кей?

— О’кей…

«О’кей» самое узнаваемое слово в мире, и Фицджеральду всегда нравилось его слышать. Он прошел через раздевалку и оказался в просторном помещении, оформленном в силе ар-деко. Столбы солнечного света проникали сквозь узкие окна под самым сводчатым потолком, создавая причудливую игру света и тени на многочисленных мраморных статуях обнаженных мужчин и женщин, замерших в классических позах. По правую руку была парилка, по левую — бассейн с холодной водой. Он сунул голову в парилку. Там было жарко и сухо и пахло чем-то вроде эвкалипта. На скамьях вдоль стен сидели несколько человек в полотенцах и шлепанцах. Генерала среди них не было.

Он направился к дальнему концу бани, проверяя по пути каждое помещение, но безуспешно. Оставалась только одна комната — массажный кабинет. Он толкнул дверь и оказался во влажном помещении, стены в котором были выложены кварцевой плиткой. На каменном возвышении лицом вниз лежал полноватый бронзовокожий генерал, совершенно голый и покрытый пеной. Рядом с ним стоял молодой банщик ближневосточной внешности с пучком намыленных дубовых листьев.

— Выйди, — бросил Фицджеральд парнишке.

Тот поклонился и мгновенно исчез.

Индийский генерал скосил глаза, пытаясь рассмотреть, что происходит. На его шее болтались золотые цепочки, пальцы были украшены золотыми кольцами с крупными драгоценными камнями. Это выглядело не только безвкусно, но и слишком богато для человека, который едва ли зарабатывал больше тысячи в месяц, что позволяло сделать определенные выводы о самом генерале. Во-первых, что этот хмырь был беззастенчивым гедонистом. А во-вторых, он, скорее всего, брал взятки. На Западе люди относятся к коррупции неодобрительно. В Африке же по-другому просто нельзя. Каждый — полицейский офицер, политик, военный чин — так и просил дать ему на лапу. Правительство развешивало на каждом углу плакаты о борьбе со взяточничеством и грозило искоренить это позорное явление, но это все была лицемерная чушь. Они сами снимали пенки в двадцать процентов со всего, что проходило через них.

— Генерал Дешепанде? — осведомился Фицджеральд.

— Кто вы такой?

— Мне сказали, что вы отвечаете за рейс, который завтра вылетает в Калемие.

— Кто вы такой?

— Мне нужно место в этом самолете.

— Вы пришли, чтобы попросить меня об этом?

— Ага. Именно так.

— Почему вы в уличной одежде?

— Мне не по вкусу молоденькие мальчики, тискающие мое тело.

— Кто вы такой?

— Мы ходим по кругу, генерал.

— Рейс предназначен для сотрудников ООН, — он помотал головой, и двойной подбородок затрепыхался, словно бородка петуха. — Посторонние не допускаются. Позвоните в авиакомпанию и купите билет, как это делают другие.

Фицджеральд знал, что Дешепанде в курсе — коммерческих рейсов в Калемие не бывает. Если бы бывали, он бы не организовывал чартер.

— Тысяча долларов, — прямо предложил он.

Конечно, существовал определенный этикет дачи взятки, но у него не было ни времени, ни терпения на эти церемонии.

— Прошу прощения?

— Я всей душой поддерживаю деятельность ООН в этом регионе, генерал, и хотел бы внести тысячу долларов на любое дело, которое вы сочтете заслуживающим этого.

Раздражение на лице Дешепанде сменилось лукавым интересом:

— Вы готовы сделать пожертвование на банковский счет, который я укажу?

— У меня есть предложение получше. Наличные. Завтра утром.

— Вы очень добры. Но на одну тысячу в наши дни много не сделаешь.

— Тогда две тысячи. И это максимум того, что я могу предложить.

Дешепанде молчал.

Фицджеральд ждал.

— С чего это вам так захотелось попасть в Конго?

— Я — корреспондент. Пишу о гуманитарном кризисе.

— Пишете статью?

— Да.

Никого не интересовало, так ли это на самом деле. Генералу просто требовалось заготовить версию на случай, если кого-то заинтересует, почему на борту посторонний.

— Знаете, — задумчиво кивнул генерал Дешепанде. — Думаю, на завтрашнем рейсе найдется место для журналиста, освещающего гуманитарный кризис. Самолет вылетает в 7:55. Будьте в аэропорту в семь. Вы найдете меня в зале вылета, — его пухлые губы расплылись в ухмылке. — И будет весьма кстати, если ваше щедрое пожертвование окажется в мелких купюрах.

Скарлетт снились быстрые, беспокойные и причудливые сны. В них были огромные темные пространства, между которыми требовалось пройти по натянутому канату. В этих снах был корабль в бурном море, люди в масках, которые на самом деле вовсе и не маски, и бесконечное падение. От последнего сна Скарлетт резко проснулась. В животе урчало, со лба градом катил пот, а сердце сильно колотилось.

Она ничего не видела. Паника сдавила легкие. Почему она не видит?..

Ах да… Повязка на глазах.

Воспоминания сразу вернулись к ней. Она — заложница, плывет на каком-то корабле неизвестно куда под охраной банды террористов. Когда пришло осознание безжалостной реальности, паника переросла в отчаяние, от которого стало еще ужаснее. Скарлетт учащенно задышала, дергаясь, словно безумец в смирительной рубашке, но постепенно — через минуту? через пять? — снова взяла себя в руки.

Кстати, эти самые руки, все так же связанные за спиной, совсем онемели от недостатка кровообращения, так что казались чужими. Скарлетт постаралась найти более удобное положение и стала шевелить плечами, чтобы вернуть рукам чувствительность. Она понятия не имела, который час, но было холодно — значит, стояла ночь или — смотря сколько она проспала — раннее утро.

Мысли вернулись в прошлое, ведь в настоящем думать было не о чем, кроме повязки на глазах и темноты. Прошлый день тянулся очень медленно. Когда Сэл вернулся с допроса, увели Джоанну, за ней — Миранду, а последним — Грома. Им дали воды и позволили сходить в туалет. Всем задавали одни и те же прагматичные вопросы. И все они сошлись во мнении, что Яхья — мерзавец высшего сорта. Через некоторое время после этого один из автоматчиков принес две миски — одну с кукурузной кашей, другую с водой. Руки у всех были связаны, и для того, чтобы поесть или попить, приходилось по-звериному совать лицо прямо в миску. Скарлетт немного попила, но от еды отказалась. Это был глупый протест, даже опасный. Ей нужны калории. Но она не могла опуститься до такого. Если бы она это сделала, то пошла бы по пути, с которого, скорее всего, уже не будет возврата.

Вскоре после скудной трапезы Миранду вырвало. От этих звуков Скарлетт и саму затошнило, но она уже опорожнила желудок перед посольством, и больше выходить было просто нечему. Через какое-то время усталость взяла свое, и Скарлетт провалилась в почти коматозный сон, полный кошмаров.